Троил укоризненно покачал головой.
– Ну уж нет! Я всё же надеюсь, что она со временем окуклится и будет прекрасная бабочка: всезнающая, неутомимая, отважная и уже без волчьего аппетита, – ответил он мягко.
Наклонив кинжал, Генеральный страж позволил гусенице заползти на лезвие и вместе с кинжалом убрал ее в шкатулку. Затем обошел стол и, велев Дафне не вертеться, озабоченно и быстро осмотрел ее крылья. Даф ощущала себя как школьница, на глазах у которой проверяют ее сочинение. Ей попеременно хотелось то спрятаться под стол, то влезть на потолок.
– Так-так… Ну и сколько? – спросил Троил негромко.
– Девять и два по половине, – ответила Даф.
– И это все, что ты заметила?
– Нет… И остальные уже не белые. Захватанного такого цвета, – тихо сказала Дафна.
Троил быстро провел ладонью по блестящей голове.
– Хорошо, что ты не оправдываешься. Это напугало бы меня куда больше. Самооправдание убивает быстрее любого яда. Ты понимаешь, что с тобой?
– Ага. Меня затянул человеческий мир.
– Именно это он и сделал. Опутал тебя своей медовой паутиной, впрыснул в тебя свой желудочный сок, а сам отполз как паук и наблюдает, как ты медленно перевариваешься.
Даф поежилась от натурализма этого описания. Ей захотелось забиться под скромный кустик нытья и большой ложкой есть ягоды саможаления. Однако под кустик ее не пустили.
– В другое время я не позволил бы тебе вернуться на землю, но сейчас случай особый. К сожалению, тебе придется вновь отправиться в человеческий мир и опекать своего подопечного. Возможно, даже энергичнее, чем прежде. Ты должна будешь находиться поблизости, общаться с ним, но одновременно не говорить ему, кто ты.
Дафна почувствовала, что притормаживает. Либо Троил говорил что-то не то, либо она понимала его как-то не так.
– Как это «находиться поблизости, но не говорить ему, кто я»? – переспросила она с недоумением.
– А вот так! Ты с ним познакомишься и будешь стараться влиять на него в позитивном ключе.
– Как это «познакомлюсь»? Он что, меня не узнает?
– Нет. Ему будет казаться, что он встретил тебя впервые, – пояснил Троил.
Даф неосторожно сделала слишком глубокий вдох и вынуждена была схватиться за стол. Ей почудилось, что Генеральный страж, медленно покачиваясь, поднимается к потолку.
Троил понимающе подвинул ей стул.
– Дышать только носом! Это всё же третье небо! Для тебя еще рановато тут находиться! – напомнил он.
– Про Мефа это всё шутка? – беспомощно спросила Даф.
– Не шутка. По моему приказу Мефодию Буслаеву стерли память, – твердо сказал Троил.
– Что сделали?
– Стерли память, – спокойно повторил Генеральный страж. – И не надо смотреть на меня с укором! Ты уже не маленькая. Свет – это врач. А врачи не всегда выписывают сладкую микстуру. Иногда им приходится браться и за скальпель.
– Всю память? Он что, совершенно ничего не помнит?
Даф услышала свой голос, но не узнала его. Ей смутно показалось, что вопрос задает кто-то, стоящий рядом. Она даже невидяще оглянулась в пустоту.
– Ну почему ничего? – примирительно сказал Троил. – Если стереть совершенно всё, то придется заново учить Мефа есть ложкой. На такое мы, разумеется, не пошли. Он помнит свое имя. Сохранил основные навыки и теоретические знания. Единственное, что он забыл, – свою службу мраку, свои потусторонние штучки и нескольких прежде знакомых ему людей. Чтобы чем-то заполнить пустоту, мы создали ему псевдобиографию. Несколько опорных воспоминаний. Место учебы, работа. Если будут пробелы и нестыковки – воображение быстро их заполнит. Люди очень ловко умеют обманывать самих себя. В этом смысле они опередили даже стражей мрака, которые всё же предпочитают обманывать других.
Дафна вежливо улыбнулась, привстала и вдруг рванулась к двери. Скорее к Мефу! Может, они еще не успели!
– Замри! – резко приказал Троил. – Еще один шаг – и у Мефа будет новый страж-хранитель!
Дафна остановилась, ощущая себя птицей, которую на взлете ударила дробь из двустволки. Она оглянулась, посмотрев на Троила глазами раненой лани.
На Генерального стража это не произвело никакого впечатления.
– Не глупи! Память уже стерта! Понимаешь: уже! А теперь вернись! И не надо мелодрам! – сказал тот спокойно.
Даф покорно вернулась.
– Но зачем? – бессильно спросила она.
– Ты знаешь закон света. Если камень не летит вверх, он падает вниз. Росток души Мефа перестал тянуться к солнцу. Теперь он тянется горизонтально, вдоль земли, а то, что это гибельно, понимает каждый садовник. С почвы на него легко заберутся насекомые или обычная плесень. Чтобы он не погиб, нам придется немного подправить его.
– Неправда! – забывшись, крикнула Даф.
Троил строго посмотрел на нее, и Дафна, опомнившись, прикусила язычок.
– Простите! – сказала она тихо.
Генеральный страж заставил ее вновь опуститься на стул, сам сел на стол и, водя пальцем по полировке, стал говорить отрывисто и веско:
– Человек подобен зеркалу. Если не протирать его регулярно, то рано или поздно такой слой грязи будет, что не только лица не увидишь, но и места, где оно должно быть.
– Росток Мефодия тянется к солнцу! – тихо повторила Даф.
– Я внимательно наблюдал за ним. Согласен. Он начинал расти в правильном направлении. Но стражи мрака заботливо навалили сверху гнилой листвы искушений. Собственная крутизна. Громадные возможности. Свобода от родительской опеки. Виртуозное владение клинком. Выигрышная внешность и так далее. В результате Мефодий застрял. Законсервировался. Не то чтобы возгордился, но стал слишком гламурным. У него не мужество, а «чисто конкретное» понятие о мужестве в стиле Арея. Не пламенная любовь, когда сердце превращается в огонь, а постановочная сцена из романтического фильма.
Даф вздрогнула. Выстрел был в десятку.
– Не жажда служения свету, а снисходительное внутреннее самолюбование. Он не служит свету. Он одалживает свет тем, что не творит явного зла. Именно поэтому он и не увидел лестницы в Эдем, – после короткой паузы жестко продолжал Троил.
– Зачем свет посылает ему все эти испытания? – спросила Даф.
– У нас нет выхода. Таков закон внутреннего совершенствования эйдоса. Без испытаний нет закрепления. После периода полноты всегда идет период скудости. После цветущего лета – мертвящая зима. После бодрствования – сон. Горную реку, которая весной сметает мосты, летом можно перейти вброд, едва замочив ноги.
– Да-да, знаю. Нам что-то говорили. Испытания – это как кнопка «save»! Не нажмешь – опыт личности не сохранится и набирай все заново, – уточнила Даф, ощущая в глубинах сознания слабое шевеление некогда полученного образования.
Троил посмотрел на нее с терпеливым укором. Он очень сомневался, что курс стражей света, составленный много тысяч лет назад, иллюстрировался такими примерами, как кнопка «save». Это была явная отсебятина.
– На сегодняшний день Меф не принадлежит ни нам, ни мраку. Он ничейный, а, стало быть, никакой. Он еще окончательно не переболел, – добавил он.
– Чем?
– Злом, разумеется. Только стражи мрака заражены им как чем-то неизменным. Человек же при сильном желании имеет шанс измениться. Зло является болезнью, которой можно переболеть, изжить её и больше к ней не возвращаться. Что, например, делает студент, когда видит, что лист исчеркан и сдавать работу в таком виде нельзя?
– Берет новый лист и переписывает, – убито признала Дафна.
– Именно так поступим и мы. Любя Мефодия, мы дадим ему новый лист и предложим ему переписать себя заново. Но переписать, так сказать, по внутреннему ощущению, не заглядывая в черновик. Когда же он перепишет, вернем ему и старый вариант – то есть память.
– А как же свобода воли? – озабоченно спросила Даф.
Троил засмеялся. Смех у него был хорошим. Смеялись не только губы и глаза. Даже морщинки у глаз и те улыбались.
– На свободу воли никто не посягает. Как и раньше, Меф в силах выбрать как мрак, так и свет. Но когда кость неправильно срастается, ногу вновь ломают и кладут в гипс, чтобы дать ей еще один шанс. Мы даже рискуем. Никто не гарантирует, что на новом витке все забывший Буслаев не отдаст эйдос мраку за какой-нибудь пустяк вроде водонепроницаемых часов и будет еще считать, что заключил выгодную сделку.
Лицо Даф вытянулось. Ей сложно было допустить, что это правда.
– Мы имеет дело с ретушированной судьбой! – продолжал Троил. – Все эти годы, пока Меф служил мраку и был его наследником, он вел надуманное, неестественное существование. Был подобен дереву, которое по некоему плану пересадили, допустим, на Луну, под стеклянный колпак с воздухом. Дерево чудом выжило, не погибло, даже получилось во многом необычным, но хорошо ли это для него? Сможет ли оно снова расти на земле, в нормальных условиях, при нормальном тяготении? Для формирования же эйдоса, для приобретения им действительной зрелости и вечности, нам нужны как раз естественные условия. Вот мы и пересаживаем его обратно. Порой же, спасая корень, приходится подрезать ветви.
