— Беда. С дочерью его случилось что-то, из дому пришли…
— А-а… И обратно не положено. Сам приказал лично — никого и ни под каким видом. Начальник караула тоже, Евграф Семенович… А вы кто будете? — вдруг заинтересовался вахтер. — Не Пашки Теплякова дочка, инженерша? Любовь Павловна?
— Любовь Павловна! — с надеждой согласилась девушка. — А вы кто?
— Вы меня не помните по малолетству… Пашки дочка — ну-у… К сторон-кесь!
Вахтер надавил белую кнопку у двери — сейчас же приоткрылась щелочка и показалось сизое лицо начальника пожарной охраны. Несколько слов на ухо — дверь закрылась. Сотрудник Егоров произнес с негодованием:
— Подумаешь, профессора Гайдученко! Может, я самого Ю. А. дожидаюсь!
Дверь открылась снова — на этот раз показался молодой физик-теоретик Черненко, ученик и правая рука Якова Ивановича.
— Любаша, что случилось?
— Бабушка Таня прилетела, смотреть страшно, с Катюшей что-то приключилось…
— О-о! Попробуй его оторвать, он считает! — Черненко с сомнением потряс рано седеющей шевелюрой. — Но что именно случилось?
— Не знаю. Попробуйте, ради бога! На старушку смотреть страшно!
— Тихо, тихо! — прошелестел Черненко и исчез.
Прошло еще две-три минуты — часы показывали семнадцать минут пятого. Пробежал главный энергетик института — оглядывал шины под потолком. Все, кроме Любаши, посмотрели вверх — от шин струйками тянулись серые дымки.
— Что делается! — пробормотал главный энергетик и умчался, сопровождаемый двумя инженерами из своего отдела.
В толпе пояснили:
— Шины горят, понятно? Вспомогательные шины горят. А основные, верно, плавиться начали…
— Ты нытик и маловер! — возразил специалисту по шинам веселый тенорок. — Горят шины, значит, так надо.
Кругом засмеялись. Любаша тревожно оглянулась — прошли еще две минуты. Наконец показался Черненко.
— Считает. Беспокоить нельзя. Так и скажи… — Черненко был сильно встревожен и даже не посмотрел на Любашу.
Девушка повернулась уходить, сотрудник Егоров ухмыльнулся, но дверь опять отворилась и выбежал Черненко:
— Теплякова! Иди к ней. Директор сказал: «Освободится Гайдученко — пошлю домой». Машина будет ждать, иди!
И метнулся за дверь. Любаша покорно побежала в проходную. Было четыре часа двадцать пять минут местного времени.
Что же происходило в это время с Катей? Мы оставили ее в три часа тридцать минут при начале обратного перемещения, или «перекидки», как назвал его голос-из-воздуха.
Туман закрыл окно малой гостиной. Тоненько пискнул мышонок и зазвучали отдаленные голоса: «Ноль!.. перекидка взята… вз-зята… пер-регр-ружено…», еще ужасно длинное мгновение, и открылись в летящем тумане серые стены. Знакомый запах! Прежде всего она узнала запах, а потом уже упала на пол и заплакала. Она снова была на корабле. Теплый воздух шумел, выходя из белых вентиляционных решеток, а Катя лежала на полу и всхлипывала. Она ведь была так уверена, что вернется на скельки и увидит мальчишек!
Мышонок Панька выбрался из ее ослабевшей руки, расправил шерстку и суетливо побежал, стуча лапками по фанерному полу. Катя неохотно потянулась поймать мышонка. Он юркнул в щель под фанерой и затаился. Надоело ему сидеть в кулаке. Не вставая, девочка приподняла угол фанеры и удивилась сквозь слезы. Под фанерными листами лежали обыкновенные рыжие кирпичи, плотным слоем, один к другому. Панька нашел узкую клиновидную щелку и засел в ней с упрямым видом. Пришлось выколупывать его из щелки, как ядро ореха из плохо расколотой скорлупы. За делом Катя перестала плакать, но, поймав мышонка, начала сызнова.
Помещение было скупо освещено лампами дневного света. Шерсть Паньки выглядела синей, а Катины руки коричневатыми, с грубыми фиолетовыми прожилками. Стены казались серо-голубыми. Длинные стены были плоскими, как любые домашние перегородки, а короткие — изогнутыми, наклонными, как на чердаке, только сходились они не вверх, а вниз. В общем, потолок был длиннее пола. Катя вспомнила шестой рисунок Игоря и решила, что помещение находится в нижней части подводной лодки. По наклонным стенам тянулись трубы с циферблатами и медными начищенными частями, в одной прямой стене имелась овальная дверь с крестообразным затвором. Катя подошла, потрогала дверь — заперто. Тогда она подошла к стене напротив.
Вдоль всей стены размещались приборы. Катю никогда не занимали современные приборы, упрятанные в глухие, красиво отделанные ящики. Ей казалось, что у настоящего электрического прибора должны быть «все кишочки наружу», как в школьном классе радиотехники или в радиостанции Игоря. Здесь, на длинном пластмассовом столе, красовались самые причудливые комбинации из проводов, медных и иных трубочек, маленьких трансформаторов и прочих любопытных вещей. Катя даже улыбнулась, так был похож этот беспорядок на радиостанцию Квадратика. «Что-то он теперь делает?» — подумала девочка, рассматривая причудливые приборы и фасонные медные краники.
На свободном куске стола лежал окурок сигареты и кусок шоколадной плитки — в золотой тисненой бумаге. Край шоколада торчал наружу. В плитке оставалось довольно много, больше половины, и она была толстая. Время обеда уже давно прошло. Катя, подумав, взяла шоколадку и разломила, уделив Паньке довольно большую дольку. Если сравнить с человеческими пропорциями, то мышонку достался кусок размером с портфель. Шоколад был тонкого вкуса, недаром его заворачивали не в серебряную, а в золотую бумажку, — так решила Катя.
Она жевала шоколад и бродила вдоль стола. Задержалась около интересного прибора. На экране, вроде телевизионного, только маленького, подрагивала ярко-зеленая отчетливая линия. Будто чей-то пульс. Пульсировала. Другая линия над ней мелко дрожала, трепеща, как стрекозиное крыло. По соседству стоял прибор еще поинтереснее. Рядок окошечек со светящимися оранжевыми цифрами, последняя цифра все время менялась — то восьмерка, то девятка. Долизывая шоколад, Катя полюбовалась этим зрелищем: восемь-девять, восемь-девять. На панельке прибора была малопонятная надпись: что-то насчет кислорода и крови.
Панька еще доедал свою порцию, а Катя уже скомкала бумажку и опустила ее в карман. Стало много веселее. Она подумала, что хозяин не должен обижаться на нее за съеденный шоколад — ведь, по морским обычаям, на кораблях кормят потерпевших кораблекрушение. В некотором роде Катя и есть потерпевшая.
Стало веселее и по другой причине. Приборы, цветные провода, шоколад — ни капельки не похоже на мрачный корабль «Летучего Голландца». Как она воображала себе этот корабль, конечно…
О будущем она мало беспокоилась — в конце концов состоится же обратное перемещение, заберут ее отсюда.
Над экраном с пульсирующей зеленой линией она увидела круглую ставенку на петлях. Похоже на печную дверцу, привешенную к стене. Она была неплотно закрыта — в щели блестело толстое стекло. Пониже имелась решеточка с выключателем и английской надписью «микрофон».
Глупо было бы не заглянуть в это окошко! Катя приподнялась на носках и заглянула, открыв дверцу. Как только дверца откинулась, стекло засветилось густым синим светом.
Сначала ничего не было видно — сочная синяя пустота открылась за стеной. Окно оказалось с секретом. Перед глазом — маленькая дырочка, а видно широко. Как в визире фотоаппарата. Синяя краска переливалась в широком пространстве. Может быть, это окошко наружу, в воду, в глубины океана? Может быть, эти глубины синие? Но через минуту Катя уже привыкла смотреть и увидела, что перед ней корабельное помещение, заполненное водой и освещенное синими лампами, — с трех сторон свет вырывался размытыми пучками, играл в воде. И там были рыбы! Они стремительно крутились, мелькали перед глазами, то есть перед глазом — для двух глаз места было маловато. Кроме того, Катя устала стоять на цыпочках. Пришлось оторваться от диковинного зрелища и подтащить к столу невысокий табурет. К удивлению Кати, он не был привинчен к полу, а в книгах пишут, что на кораблях вся мебель привинчивается. Устроившись ногами на табурете, а рукой опираясь о стену, она стала смотреть как следует.
Рыбы перестали носиться и спокойно стояли в синей воде. Они были длиной с палец, или чуть поменьше — с детский палец, — но зато стремительной формы. Обтекаемое длинное тельце, сильно сужающееся к хвосту, почти сходящее на нет, а сам хвост как полумесяц. Круглые глаза отражали свет, как бисеринки, ой! Катя изогнулась, чтобы рассмотреть совсем маленьких рыб слева, и чуть не упала. Спас ее выключатель с надписью «микрофон». Он щелкнул под рукой, когда девочка уцепилась за него.
Катя хотела поскорее перещелкнуть его на место, но свет в окошке стал меркнуть. Снизу поднималось что-то крупное, литое, тускло отблескивающее синим. Рыба! Но какая огромная! Перед окошечком была только ее морда и один глаз величиной с автомобильный подфарник…
