— Мы можем закончить приклеивать названия на двери после того, как поедим, — сказала Генриетта.
— Нет, — отрезал Генри.
Генриетта посмотрела на него, недоумевая.
— Что ты хочешь этим сказать? Я же извинилась.
Генри уставился на сэндвич.
— Я знаю. Но я все равно не хочу этим заниматься. Не хочу, чтобы случилось что-нибудь плохое. Мы больше не будем пытаться их открыть.
— Но я еще даже не видела почтового отделения, — сказала Генриетта. — А Бадонский Холм? Это же хорошие места.
Генри обдумал ее слова.
— Ладно, — сказал он. — Вечером приходи в мою комнату посмотреть на желтую комнату в Бизантамуме. Но не раньше вечера, и будешь меня слушаться. — Он посмотрел на нее пристально. — Будешь делать то, что я скажу, даже если тебе не хочется.
Теперь пришла очередь Генриетты обдумать предложение.
— Ладно, — согласилась она.
— Вот и хорошо, — сказал Генри в стакан и сделал долгий глоток молока. Поставив стакан на стол, он добавил: — Никогда больше не открывай черный шкаф.
Генриетта промолчала.
Первую половину дня Генри потратил на то, чтобы наклеить на неотмеченные шкафы бумажные ярлыки. Само собой, Генриетта хотела подняться к нему, но с той же очевидностью она не хотела спрашивать на это разрешения у Генри. Она должна была прийти вечером, и это все-таки было довольно скоро. Генри не знал, где была Генриетта и чем занималась. Да его это и не волновало. Ключ от комнаты дедушки лежал у него в кармане, и это значило, что она не ввяжется ни в какие новые неприятности. Наверное, она сидит в своей комнате, думал Генри, скучает и злится. Или злится и скучает.
И он был прав.
Временами, припоминая произошедшее, он содрогался и тер свое все еще холодное запястье или прикладывал к губам порезанные пальцы. Он странно себя чувствовал. Никогда раньше он не испытывал такого прилива адреналина, как этим утром. И теперь, когда все произошедшее оставило лишь холодные воспоминания, эти вздрагивания быстро перешли в постоянную дрожь, а руки и ноги стали ватными.
Наконец Генри взял себя в руки и встал. Он чувствовал, что ему пора выбраться из этой комнатушки, из этого дома куда-нибудь на солнце. Ключи от почтового ящика и комнаты дедушки, дневник, два непонятных письма и открытку он положил в ящик с носками. Он хотел было сказать Генриетте, куда идет, но, в нерешительности помявшись пару секунд на площадке, быстро двинулся дальше. Она и сама может догадаться.
Генри пошел в город и остановился перед домом Зика. Затем, следуя указаниям его мамы, направился к полю, где Зик с друзьями играл в бейсбол. Генри присоединился к ним без малейшего страха. Солнце светило ему в спину и согревало шею. Дрожь прошла.
В целом Генри неплохо отбивал и был обычным полевым игроком. И играл он с самыми обычными ребятами. Большинству из них было лень делать все как надо, и лишь немногие показывали достойную технику как на позиции питчера, так и в поле. В числе этих немногих был Зик. Но он уже давно свыкся с окружавшим его равнодушием: с тем, что мяч постоянно вылетал в аут, со свечками, перебросами и ошибками.
Генри на удивление хорошо сконцентрировался на игре. Особенно учитывая, что спал он рядом со стеной, полной волшебных шкафов. Бейсбол был для него таким же волшебным, как и зеленая, поросшая мхом гора со старыми деревьями. Но что важнее, бейсбол был для него тем волшебством, которое он мог впустить в себя и о котором мог говорить смеясь. В то время как магия шкафов совершенно необязательно была чем-то хорошим, запах кожаной перчатки, пота и пыли, болтовня и беготня по вытоптанной траве ничем другим оказаться просто не могли.
Генри играл до тех пор, пока не забеспокоился, не приехали ли уже его дядя с тетей и не интересуются ли они, где он пропадает. Тогда он со всеми распрощался и побрел по обшарпанным улицам города Генри, штат Канзас, по направлению к дому Уиллисов. Он впервые шел по городу один и чувствовал вкус свободы, такой же бодрящий, как вкус мятной пластинки, которую он жевал.
— Погоди, — окликнул его Зик и свистнул вдогонку. Генри оглянулся и увидел, как Зик бежит трусцой, чтобы его нагнать.
— Привет, — сказал Зик.
— Привет, — сказал Генри.
Зик скинул с плеча биту и сдвинул кепку на затылок.
— Хорошо, что ты к нам выбрался, — сказал он. — Мы играем почти каждый день. Приходи еще.
— Конечно, — сказал Генри. — Но я не то чтобы очень хорош.
Зик пожал плечами.
— Ну, не скажи. Ты видишь мяч, читаешь игру. Большинство ребят пригибают головы, а ты — нет.
Генри посмотрел себе под ноги.
— Ты три раза выбил меня из игры.
Зик засмеялся.
— Это потому что ты на каждую муху замахиваешься, а за быстрыми мячами не поспеваешь. Пропускай все, что летит мимо зоны страйка, замахивайся не так сильно, и все будет в порядке. — Он собрался уходить. — Завтра будешь? — спросил он, оглянувшись.
Генри кивнул.
— Конечно.
— Я за тобой зайду. Немного потренирую тебя перед игрой, поучу отбивать. — Зик забросил конец биты себе на плечо и, насвистывая, двинулся прочь.
Провожая его взглядом, Генри думал, что вряд ли он правильно понял, при чем тут мухи. Но спрашивать он бы не стал. Он знал, что понял бы все и так, если бы слушал внимательнее. Это, должно быть, что-то очевидное.
Он пошел своей дорогой и через пару минут был уже на улице, где стоял дом Уиллисов. По правую руку был Генри, штат Канзас, по левую — простирались бесконечные поля. А где-то в полумиле впереди, в тени нависающего над ним амбара, виднелся дом. Вдруг в голове разом всплыли воспоминания о его комнате и стене со шкафами. Генри взглянул на свои руки — он успел позабыть про порезанные пальцы.
Генриетта уже поставила оставленную тетей Дотти кастрюльку в микроволновку и накрыла на стол. Когда Генри вошел на кухню, она улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ. Но никто из них не произнес ни слова. Генри поднялся в ванную на второй этаж, чтобы умыться. Он стоял и смотрел, как с его лица в раковину стекает грязная вода и булькает в стоке, когда зеркало в ванной задребезжало от грохота грузовика Фрэнка. А минуту спустя Фрэнк, Дотти и девочки громко ввалились в парадную дверь, и Генри пошел вниз послушать, что его кузины расскажут о поездке в город.
После ужина он снова взобрался на чердак, в свою маленькую спальню. И первым делом проверил, все ли на месте в ящике с носками. Рано или поздно должна была прийти Генриетта, чтобы посмотреть на желтое почтовое отделение Бизантамума.
На краю уже высохшей кровати спал, свернувшись калачиком, кот Блэйк. Генри сел рядом и провел рукой по его хвосту, рассматривая одинаковые плакаты на стене. Он уже привык к этому человеку, смотрящему на него с десятков постеров, покрывавших стену. Он прекрасно помнил каждую его черточку. Успев рассмотреть во всех подробностях его ногу, он понял, что колено выглядит как-то странно. Нос ему тоже не нравился, но все-таки Генри ценил этого баскетболиста. Он выглядел так, словно притворяется, что в стене за ним нет никаких шкафов. Генри это удавалось куда хуже.
Вздохнув, он снял простыню из плакатов со стены, свернул в рулон и сунул в угол. Затем посмотрел на шкафы и снова почувствовал себя нехорошо. С какой стати он собирается позволить Генриетте возиться с вещами, которых она не понимает? И почему он все время чего-то боится? Его это раздражало.
Когда-то в школе, когда у девочки отобрали очки, Генри струсил и убежал. На уроке физкультуры он отказался бежать круг, потому что у него болела лодыжка. Он вспомнил, как, бывало, сидел на верхней полке своей кровати, собираясь спрыгнуть вниз, но в итоге всегда пользовался дурацкой маленькой лесенкой.
Генри оттолкнул кровать как можно дальше от стены. Оттуда снизу на него косо посматривала черная дверь шкафа. Стараясь ни о чем не думать, Генри нагнулся, схватился за холодную металлическую ручку и дернул. Дверца распахнулась, и вслед за ней загремела приделанная к ней короткая цепочка.
Внутри лежал нож, чистый и с закрытым лезвием. Генри опустился на колени и заглянул внутрь. Больше там ничего не было: ни фонарика, ни перископа.
Генри взял нож. Но что-то мешало ему вытащить его из шкафа. Он схватил рукоятку в кулак и почувствовал, как тонкая нить скользнула по пальцу. Нить была такой тонкой, что он с трудом мог разглядеть, как она переливается в свете лампы. Генри потянул за нее и услышал, как где-то вдалеке зазвенел колокольчик.
От паники у него сжалось горло, и он сильно дернул нож на себя. Колокольчик зазвенел громче. Он дернул сильнее, и нить порвалась.
Повалившись на пол, Генри с силой захлопнул дверь, открыл нож и сел на кровати, переводя дыхание. Блэйк уже не лежал, а стоял на кровати, уставившись на черную дверцу, выгнув спину и нервно подергивая хвостом. Оторвав взгляд от двери, он посмотрел на Генри.
