И, действительно, если отбросить антипатию к этому типу. Почему? Зачем? Когда? Что он вообще тут делает? Меф согнул палец и суставом стал массировать себе центр лба. Так боль становилась меньше.
Кто-то сбоку швырнул в него скомканным полотенцем. Буслаев мгновенно, сам не задумываясь зачем, уклонился.
– Буслай, ты совсем обнаглел! Не мог на двадцать минут притвориться приличным человеком? Взял и разом всё себе перечеркнул!
Митина смотрела на Мефа со смесью восхищения и презрения. Так смотрит умная студентка мехмата на симпатичного однокурсника, лихо пьющего из горла между лекциями, параллельно думая про него, что он закончит жизнь под забором и рыть совместную норку с ним не стоит.
Мефодий равнодушно отмахнулся.
– Я в эти игры не играю. Работать здесь мне нравится. Ребята хорошие, веселые, а все эти промывания мозгов и черточки карандашиком… Тошнит! Цивилизаторы!
Проигрывая разные модели своего будущего, Меф нередко задумывался, что никакой последовательный карьеризм не может существовать без счастливой истории наивного юноши в тесном костюмчике, который пришел с улицы в крупную корпорацию. Поначалу его, разумеется, засадили облизывать почтовые марки, но он делал это так охотно и тщательно, что начальство вскоре передвинуло его на соседний стульчик, где надписывали адреса на конвертах. Прошли какие-то двадцать лет и профессиональные навыки юноши возросли настолько, что одним кислотным плевком в обзорное стекло он сбивал низколетящие вертолеты, телефонным звонком спасал рынок от кризиса, а довольное начальство запугивало им конкурентов.
Когда он, наконец, умер в сорок лет от переутомления, его похоронили с оркестром на лучшем кладбище города между известным актером и болтливым политиком. Это, конечно, прекрасно, но всё равно общий смысл такого существования от Мефа ускользал.
– Да пошли они! Подумаешь, короли свиного фарша! Американец, который запатентовал пельмени и открыл по всему миру сеть дешевых обжорок – наш кумир! Алло, дурдом! Как слышите меня?
– Буслаев, ты псих!
– Почему я-то псих? Ты-то хоть сама понимаешь, что это всё чушь собачья?
Митина пожала плечами.
– Какая разница? Существуют правила игры! Если ты хочешь преуспеть, значит должен верить, что он их действительно изобрел. Ну или хотя бы помалкивать!
Буслаев отмахнулся и пошел мочить голову под кран. Митина осталась одна.
– Да и Тейлор уже, в общем, умер сто лет назад. Чего теперь-то с ним воевать? – обращаясь к новой, еще не подключенной пельменнице, сказала она, точно доказывая себе что-то.
Проходя через зал, Меф окинул взглядом столики. Всё опять завалено подносами. На столах полно мусора, стаканчиков, тарелок. Взять бы краску и написать на дверях: «У нас самообслуживание! Полопал – убирай за собой!»
Голова продолжала трещать и раскалываться. Правой ноздрей Меф поймал табачное облачко. Тощий парень в черной майке нагло дымил прямо под табличкой с зачеркнутой сигаретой. В этом случае по инструкции полагалось позвать администратора, а тот уже охранника, однако Меф пока не привык к западному принципу цивилизованного стукачества.
– Простите! У нас не курят! – сказал Меф, кивая на табличку.
– Прощаю! Расслабься, пацан! – сказал парень и, демонстративно выдохнув дым в его сторону, затушил сигарету в бокале.
Меф миролюбиво хмыкнул, не желая связываться по пустякам, и отправился в туалет смывать под краном головную боль.
Когда Меф вернулся, наскоро высушив голову под сушилкой для рук, в кухне произошли некоторые радостные изменения. Из своего крошечного кабинетика выкатилась круглая и веселая директриса, имевшая прозвище Пончик. Фамилия у нее была просто контрговорящая – Тощикова. В «Пельмене» ее любили.
С ней рядом стояла хорошенькая девушка в джинсах и футболке. Волосы у нее были светлые, легкие, заколотые в два беспокойных невесомых хвоста, взлетавших вверх от малейшего сквозняка. На одном плече у нее небрежно болтался рюкзачок. Фирменную рубашку с эмблемой сети ей еще не выдали.
Пончик была женщина громкоголосная и все на свете делала оглушительно. Когда она говорила, даже телевизор невольно переходил на шепот.
– Друзья, знакомьтесь! Пименова Дарья Афанасьевна! – громко представила директриса. – С сегодняшнего дня она будет у нас стажироваться. Через два месяца, если мы понравимся ей, а она нам, Дарья Афанасьевна поступит к нам на пять смен в неделю. А там как пойдет. Правильно я поняла?
Девушка в джинсах кивнула и покосилась на директрису с легкой озабоченностью. Меф подумал, что быть Дарьей Афанасьевной ей не слишком уютно.
Возле хорошенькой девушки самцом рыбки гуппи уже вился смуглый Памирджанов. Сам не зная по какой причине, Меф испытал сильное раздражение. Ему назойливо захотелось приблизиться к Памирджанову сзади и нежно рубануть его ребром ладони по вертящейся шее.
«Надо же! Быть пельменем в учебе и в семье не захотел, а к девушкам лезет!» – подумал он.
Громадный Маркелов, которому новенькая тоже, видимо, нравилась, стоял неподвижно, как неработающий башенный кран и смотрел на нее. Потом плечом отжал Памирджанова в сторону и сказал басом: «Ну ты это… как тебя там… Афанасьевна! Привет!»
Зато Митиной девушка категорически не понравилась. Она безо всякого повода заключила, что перед ней одна из тех хорошеньких хитрюжек, которые сами работать не желают, притворяются беспомощными и делают все мужскими руками. Конечно, тезисы такого рода нуждаются в доказательствах, однако женская логика потому и женская, что любое субъективное суждение по умолчанию становится аксиомой.
– Просто на будущее: волосы надо носить под косынкой! Никто не хочет находить их в пельменях! – заявила Митина.
– Хорошо. Под косынкой так под косынкой! – ответила Даф смиренно.
Она не стала уточнять, что всякий, кто случайно съест волос светлого стража и отнесется к этому философски, не начав шипеть, обкачивать всех правами потребителя и дрыгать ногами в демонстративном обмороке, проживет на сорок лет дольше.
Убедившись, что новенькая вполне вписалась в коллектив, Пончик пришла к выводу, что ее роль хозяйки балаганчика на этом завершена, и, согрев всех дружелюбной улыбкой, укатилась в свой кабинет.
– Кстати, день рождения у Дарьи Афанасьевны был не так давно – 10 апреля. Так что с подарком вы еще не слишком пролетели! – крикнула она напоследок, голосом заставив качнуться шторы.
Примерно через час, задерганная ревнивой Митиной, Пименова Дарья Афанасьевна улизнула в зал вытирать столики. Там уже был Меф, отлавливающий освободившиеся подносы и сгребавший в бак пустую посуду.
– Стулья не задвигай! – посоветовал он ей. – Потом их все равно моментально выдвигают и по мозгам чиркает!
Новенькая быстро вскинула на него глаза. Мефу она нравилась, однако ронять слюни на кафель, как Памирджанов, или то и дело точно случайно проходить мимо, выпятив мускулистую грудь, как Маркелов, он не собирался.
– Чего ты такой сердитый? – спросила она.
– Башка болит.
Девушка огорчилась.
– Ты не против? – спросила она и, не дожидаясь разрешения, быстро коснулась его лба прохладной ладонью. – Теперь лучше?
Меф признал, что вроде получше. К ним подскочил Памирджанов, торопясь перечислить все места, которые у него болят. Боли у него были какие-то странные, блуждающие. Чтобы исцелить его, Дафне пришлось бы сделать Памирджанову массаж всего тела.
– Очень болит? – сочувствующе спросила Даф.
– Очень.
– Нездоровый ты человек, Памирджанов! – заметил Меф.
Памирджанов пригорюнился, признавая, что да, он очень-очень нездоровый человек.
– А у меня еще кулак болит! Особенно две крайние ударные костяшки, – пожаловался Меф.
С утра они вместе ходили в подвал за сухим льдом, и Памирджанов видел, как Буслаев ломал кулаком доски пустых ящиков. Сам ящик при этом оставался стоять. Меф даже удивлялся, что у него это получается. Вроде бы и не тренировался никогда.
Памирджанов понял намек и грустно побрел мыть санузел. Эту свою обязанность он ненавидел и нередко случалось, что назло заморскому начальству сливал жидкое мыло не в блок с кнопочкой, висевший над раковиной, а в пельмени. Или осторожно окунал в него палец и крупно писал на зеркале «ПРИВЕТ ВЕРБЛЮДАМ!» Когда мыло высыхало (обычно не раньше следующей смены), верблюды могли прочесть адресованный им привет. Это была месть Памирджанова капитализму.
– Ты Дарья? – спросил Меф, когда Памирджанов ушел мстить.
Глаза новенькой стали озабоченными.
– Имя Дарья мне не нравится.
– Тогда Даша? – предложил Меф.
– Зови меня Даф, – решившись, предложила девушка.
Ситуация была для нее невыносимой. Меф стоял рядом такой родной и одновременно такой чужой. Буслаев задумался, осмысливая странное имя. Не то чтобы оно было ему знакомо, но всё же память цепляло. Точно человек, купивший новый сорт мороженого, пытается сообразить, пробовал он когда-либо нечто похожее или нет.
