Теперь я среди гальки, словно потерял равновесие на лыжне, упал и теперь еду с горы и гляжу на комья снега с уровня почвы.
Вижу фактуру песчинок.
Вижу, как они неловко цепляются друг за друга.
Особенно одна. Белая. Круглая. Мягкая на вид.
Подушка. Пончик. Лицо.
Размытое. Чародей Мерлин. Кустистые брови. Борода. Грива седых волос. Знакомые черты, которые я видел в зеркале. Линии моего собственного лица, но оплывшие от усталости и углубленные страданиями. Плен. Пытки. Боль, подобной которой я никогда не знал.
Папа?
Сын.
Одно-единственное слово из дальнего далека. Не произнесенное. Не телепатическое. Не спрашивайте, как я его услышал. Губы на лице, на которое я смотрю, не шевелятся. Но я знаю, что он меня видит. Чувствую, как он меня зовет. Тревога. Любовь.
Папа, что происходит? Расскажи мне. Что мне делать? Ради чего ты докричался до меня через тысячу лет, что ты хотел мне сказать?
Лицо словно смазанное. Еще одно слово. Не понимаю какое. «Сапоги»? Чушь какая-то. «Смоги»? Нет, «помоги». Кому «помоги»? Ему? Себе?
Щелк. Связь прервалась.
Я ничего не понимаю и страшно замерз. И дух мой уже не среди гальки. Но и не в собственном теле. Не спрашивайте, где я. Оторвался. Дрейфую. Тону в холодных вихристых испарениях.
До меня доносятся слова:
— Джек! Джек, вернись!
На плечи набрасывают одеяло. Нет, это не одеяло. Руки. Крепко меня обхватили.
Меня неукротимо трясет. Эко меня обнимает. Держит. Шепчет на ухо:
— Все хорошо. Ты вернулся.
Гляжу на нее.
— Я видел отца.
Теперь настала очередь Эко изумляться.
— Где? Что случилось?
— В песке. Он мне что-то сказал. Вроде бы «помоги».
— Кому? Как?
— Не знаю. Он исчез. Был очень далеко. И вид у него был усталый. И такой, будто ему очень плохо.
— Да. — Эко кивает. — Джек, твой отец — великий человек. Отважный воин. Он пожертвовал всем, чтобы дать тебе шанс. Чтобы дать нам всем один-единственный шанс.
— Если он такой отважный воин, то с кем он воюет? — спрашиваю я. — Вчера ты говорила, что дело было исключительно в борьбе за чистоту окружающей среды. Но ведь это не просто поединок со временем или борьба с собственными хищническими побуждениями, правда? Есть же какой-то враг!
— Да, — признается она. — Враг есть.
— Те, кто за мной охотится? — напираю я. — Те, кто пытается убить меня и любой ценой не дать мне сделать то, что мне положено?
— Чтобы уничтожить тебя, они ни перед чем не остановятся, — соглашается Эко. — Как и я пойду на все, чтобы защитить тебя.
— Кто они такие? У них есть название?
— Мы называем их Темной армией, — шепчет Эко.
Пустынный пляж. Шторм будет обязательно.
Теперь я знаю, кто мои враги. Темная армия.
— Не слишком приятное название, — шепчу я в ответ. — А зачем им мешать нам спасти мир? Разве защита планеты выгодна не всем?
— Нет, — говорит Эко. — Чем хуже дела на Земле, тем им лучше. Они полагаются на то, чтобы приспосабливаться, накапливать силу и власть, брать верх. Это две соперничающие философии, Джек, примирить которые невозможно. За тысячу лет отсюда они охотятся за нами и убивают нас.
— И за мной тоже? — Вспоминаю того дылду, который в Хедли-на-Гудзоне сверкал на меня глазами, и нетопырей, и горма. — По-моему, они не совсем люди.
— Некоторые — да, — говорит Эко. — Но Темная армия любит манипулировать с природой, чтобы получить преимущество в борьбе за жизнь.
— Они что, мутанты?
— Продукты генной инженерии, — отвечает Эко. — Или отчасти механизмы. Знаешь, что такое киборги?
Я не большой любитель научной фантастики, но все равно видел кучу фантастических фильмов.
— Получеловек-полумашина. Так бывает?
— Такова ужасная реальность, — тихо отвечает Эко. — Мэри Шелли и представить себе не могла мир, где Франкенштейны в порядке вещей. Мы хотим спасти землю. А им чем хуже, тем лучше. Мы считаем нормой все естественное. Они созданы неестественным путем. Джек, это борьба не на жизнь, а на смерть. И так было много столетий. И скоро все кончится.
— Судя по всему, в этой истории побеждают плохие.
Эко не отвечает. Глядит в землю.
— Смотри, — шепчет она.
Линия, которую она начертила на песке, больше не прямая. Она изогнулась и превратилась в идеальный овал.
Гляжу на Эко.
— Это что, я? Да не может быть. Я не умею двигать песок.
— Если вкладываешь сознание целиком, то сумеешь все, что угодно, — говорит она. — Ты наш маяк надежды. — Она все еще обнимает меня. Отпускает. Встает. — Идем.
— Прости, но сейчас у меня вряд ли получится бегать или плавать. Что бы отец ни хотел мне сказать, этот урок свалил меня с ног.
— Мы не будем ни бегать, ни плавать, — обещает Эко. — Мы полетим.
Стоим между дюнами. Затишье кончилось. Ветер усиливается. Небо зловеще темнеет.
Шторм грядет из океана, словно голодное морское чудище. Пока что Годзилла в нескольких сотнях миль от берега, но я уже чувствую пар от его дыхания. Слышу гулкие шаги.
Эко велит мне бежать по естественной аэродинамической трубе, раскинув руки. Чувствую себя полнейшим идиотом. Впрочем, вскоре я с этим смиряюсь.
— Не только руками! — кричит Эко. — Рули всем телом! Вот, молодец!
— И ничего не молодец. — Останавливаюсь. Опускаю руки. — Глупости все это. Я так не играю. Идем домой. Если ты не заметила, сейчас будет сильный шторм.
Эко глядит в темнеющее небо.
— Да, — заявляет она. — Потому-то и можно полетать. Нас никто не заметит.
— Кстати, насчет полетов, — говорю. — Не знаю, обращала ли ты на это внимание, но я от рождения бескрылый.
Эко расстегивает рюкзачок. Достает две рубашки. Нет, не рубашки. Они толстые, как спасательные жилеты. Но при этом скроены по фигуре, как костюмы для подводного плавания. И еще мерцают, будто сделаны из фосфоресцирующей материи.
— Надевай и не думай о крыльях.
Меня так и подмывает спросить, не шутит ли она. Но Эко никогда не шутит. Натягиваю костюм. Удобный. Плотный. Тянется. Теплый, словно флис.
Гляжу вверх, в штормовое небо. Потом вниз, на костюм. Грозовой оттенок серого. Камуфляж? Зачем человеку маскироваться под небо?
Только если он собирается летать в небе! Начинаю нервничать. Сердце колотится о ребра, словно мотылек о прожектор. Заставляю себя успокоиться. Вернись с небес на землю, Джек. Ничего не выйдет.
— Эко, — спрашиваю, — это еще что за штуковина?
Эко раздевается и начинает натягивать свой серый костюм.
— Помнишь яблоко, которое упало Ньютону на голову?
Живо припоминаю среднюю школу города Хедли. Кирпичное здание на холме с видом на Гудзон. Физику ведет мистер Циммерман. Большинство учеников боятся его как огня. Я — нет. Джек — чудак человек. Я влюбился в физику после первой же формулы на доске.
— Исаак Ньютон, закон всемирного тяготения! — ору я на Эко. — Тысяча шестьсот шестьдесят шестой год! Ньютон заметил, как с дерева падает яблоко, и предположил, что некая невидимая сила удерживает на орбитах небесные тела, в том числе Луну и Землю!
Эко таращится на меня. Произвести впечатление на девушку-ниндзя — задача не из легких, но у меня, кажется, это получилось.
— Так вот, в этой рубашке Ньютоново яблоко запрыгнуло бы обратно на ветку, — сообщает Эко.
Мое сердце больше не изображает мотылька. Теперь это филин, хлопающий громадными крыльями.
— Это что, такое антигравитационное устройство? — спрашиваю.
— Послушай меня, — говорит Эко, облачившись в костюм. — Икаров нам сейчас не нужно. Держись поближе ко мне, потому что облака очень похожи друг на друга. Если перестанешь понимать, где верх, где низ, плюнь. Куда плевок полетит, там и низ. Не подлетай к людным местам. Мы маскируемся, но вдруг кому-нибудь придет в голову посмотреть в телескоп. Увидишь вертолет или самолет — ныряй в ближайшую тучу. Ясно?
Просто не верится, что я сейчас буду все это делать! На больших лайнерах я несколько раз летал, а на маленьких самолетах и вертолетах не приходилось. Всегда мечтал когда-нибудь стать летчиком, представлял себе, как сижу в кабине спортивного самолета, за панелью управления, один, как набираю высоту. Никогда не думал, что можно обойтись без крыльев и пропеллера.
— Ну что, Эко, как тут взлетают?
Она смотрит на меня как-то странно.
— Ты уже взлетел.
Тупо гляжу на нее. Потом вниз. Мы в десяти футах над землей! Как это получилось? Как устроен этот костюм?
Ты никогда не летал во сне?
Да, но…
Так он и устроен. Рули, Джек. Не руками. Всем телом. Давай.
Легко! Это приятнее и в целом как-то волшебнее, чем нырять. Словно замечтался на самой удобной в мире кровати — и вдруг обнаружил, что кровать унесла тебя в небо, словно ковер-самолет.
