Имрик, вообще-то, был не очень силен. Но Тано и Имрик держались вместе, и Тано приглядывал за Имриком. Вплоть до того самого дня, когда…
– Прекрати, – закричал мальчуган.
В тот день, когда Тано пошел напиться из колодца, Имрику пришлось самому нести железо от горна к наковальне. Он проделывал это еще раньше множество раз, ведь Тано не всегда бывал рядом, чтобы помочь ему.
– Оставь меня! Оставь меня в покое! – снова закричал Тано.
Имрик обхватил железо большими клещами и сжал его что есть сил. Он поднял раскаленный добела железный стержень из огня и повернулся, чтобы…
– Ведь это не моя вина! – вскричал Тано. Повернулся, чтобы проскользнуть мимо приводного вала. Но как раз в этот миг…
– Я пытался добраться до него! Пытался! Но это было слишком далеко! – кричал в отчаянии Тано.
Как раз в этот миг клещи разомкнулись, и раскаленное добела железо упало вниз, а Имрику пришлосьотпрыгнуть в сторону, чтобы оно не задело его, но он споткнулся, и его нога…
Я прервалась. Я не хотела видеть до конца, что стряслось с ногой Имрика, когда ее защемило в машине. Тано, уже не прямой и статный, да и ничуть не строптивый, уже не стоял предо мной. Он упал на колени. Слезы струились по его закопченным щекам.
– Ведь я обещал заботиться о нем, – прошептал он. – Я обещал!
Опустив голову, он закрыл глаза руками, словно желая помешать мне снова глядеть на него. Но я стояла тихо, как мышка, и внезапно меня осенило: я поняла, что это был за фургон мелкого торговца и почему Имрик и Тано кончили как ничейные дети в оружейной Драканы. Низкорослый мелкий торговец! Тот, что торговал детьми! Он сказал, что за младшего ему заплатили пятнадцать марок серебром, а двадцать три – за крупного и сильного не по годам.
Словно прочитав мои мысли, Вальдраку вдруг заговорил с Тано.
– Я купил тебя, раб, – прошептал Вальдраку. – Купил и заплатил за тебя! Ты – моя собственность! Мой пес! И знаешь, ты даже не был особо дорогой покупкой. Я отдал намного больше за свою верховую лошадь, чем за тебя. Я отдал гораздо больше за свои сапоги!
Он коснулся носками своих серых расшитых валяных сапог плеч стоявшего на коленях мальчика и, толкнув его, повалил навзничь.
– Ну, теперь ты – сама кротость! Научился почитать господина? Ты теперь послушный раб, раб?
Сначала Тано не отвечал. Вальдраку пришлось еще раз пнуть его носками своих сапог.
– Ну?
– Да, – прошептал Тано. – Простите! Простите! Можем мы теперь снова забраться в повозку?
Вальдраку и Сандор переглянулись.
– Спятил! – пробормотал Сандор. – Малец вовсе ума лишился!
– Неважно, – сказал Вальдраку. – Трудиться у наковальни – большого ума не требуется. Отошли его обратно в оружейную, и так уже несколько часов пропало из-за его строптивости.
Положив руку мне на плечо, он другой рукой ласково взъерошил мои волосы.
– Хорошо, Дина! В какой-то миг мне показалось, будто ты собираешься разочаровать меня, но, разумеется, ты этого не сделала. Ты по-прежнему моя редкая пташка.
Я едва слушала его. Голова болела так ужасно, что мне казалось, я вот-вот рухну, и внезапно меня начало рвать, все снова и снова, до тех пор пока не осталось ничего, кроме горькой желчи. В разгар всей этой беды мелькнул крохотный проблеск утешения: меня вырвало на расшитые сапоги Вальдраку.
Я лежала меж наглаженных белых простыней, под зеленым шелковым стеганым одеялом и чувствовала себя несчастной. Никогда раньше не спала я в такой роскошной постели. Никогда раньше на мне не было такой ночной сорочки, такой нежной и белой и со столькими оборками, что я ощущала себя не / то тучкой, не то девочкой из снега.
Мельникова дочь Силла у нас дома в Березках позеленела бы от зависти. Если забыть о прическе, я, верно, походила на одну из тех, кого Роза называла «знатные», на девочку, у которой чего только нет, потому-то она и чувствует себя богатой и радуется жизни. Но на душе у меня кошки скребли. Там будто что-то свернулось в клубок и начало разлагаться.
Кхо-то легко постучался в дверь.
– Дина, ты проснулась?
У меня было желание натянуть шелковое одеяло на голову и сказать «нет». Но то была Марте, а Марте не обманешь!
– Да, – ответила я, чуточку запоздав с мыслью о том, что надо было сказать: «Войди». Не привыкла я вот так позволять и повелевать.
Марте толкнула дверь ногой. В руках у нее был поднос с завтраком.
– Тебе лучше? – спросила она.
Я чувствовала себя какой-то мерзкой тварью. Ощетинившейся тварью с чем-то слизистым и мерзким внутри.
– Мне хорошо!
Марте поглядела на меня бдительным оком. Это она уложила меня в постель вчера после того, как меня вырвало на сапоги Вальдраку. Мне было так дурно, что сама я стоять на ногах не могла.
– Как ты думаешь, можешь ты хоть немного поесть? – спросила она, отставив поднос на ночной столик рядом с кроватью. – Тебе бы сразу полегчало!
Я молчаливо покачала головой. Желания поесть у меня не было. И вообще никаких желаний не было.
– Я тут хлеб испекла к завтраку, – соблазняла она. – Он еще теплый. И с медом…
Это не хлебу я не могла сказать «нет». А только Марте. У нее был такой огорченный вид, и она походила на мою матушку, хотя единственное, в чем они и вправду были схожи, – это цвет волос. Взяв ломтик хлеба, я медленно жевала его.
Марте положила прохладную руку на мой лоб.
– Сдается мне, тебя чуток лихорадит, – заметила она. – Выпей-ка чаю, он с валерианой. И оставайся в постели сколько душе угодно. Господин сказал, что тебе, дескать, позволено нынче отдохнуть.
– А можно мне выйти ненадолго? – попросила я. – Здесь так душно!
Марте замешкалась:
– Господин-то не хотят, чтоб ты выходила из дому.
Я повесила голову. Заметив, что несколько тяжелых теплых слезинок выскользнули на щеки, я отерла их тыльной стороной руки. Наверно, неслыханная роскошь окружала в этой зеленой горнице, но мне чудилось, будто я вот-вот задохнусь среди этих толстых сверкающих зеленых ковров и занавесей, в этих подушках и кистях. Минуло уже двадцать дней с тех пор, как я в последний раз была за дверью дома, и мне было тяжко жить взаперти, даже если стены темницы обиты шелковыми обоями.
– Нет, детка, не принимай это так близко к сердцу! – Марте с несчастным видом погладила меня по щеке. – Знаешь что, ты можешь посидеть в розарии. Там солнечно и воздух свежий, и, пожалуй, розарий – частица дома. На всякий случай, если спросит господин.
* * *
Я задала Марте вопрос, не могла бы я ей чем-либо помочь: рубить капусту, или чистить сельдерей, или что-то еще… Но она и слышать об этом не желала.
– Господин сказал: «Дине надо отдыхать!»
Так что я, сидя на выкрашенной в белый цвет скамье в розовом саду, смотрела ввысь, дышала и ничегошеньки не делала. Но по крайней мере это было лучше, чем сидеть в горнице и тоже ничего не делать. Лето уже наступило, так что самые ранние из роз, начав распускаться, покрылись мелкими бледно-розовыми цветочками.
Этот розарий был на свой лад диковинным садом. Все посаженное там было для красоты, а вовсе не для того, чтобы приносить пользу. Не то что садик матушки, где даже самое мельчайшее, самое маленькое растеньице преследовало какую-то цель: либо нам в пищу, либо для приправы. Или же служить снадобьем против той или иной хвори. Здесь же, по большому счету, росла лишь лаванда, да несколько небольших и низеньких кустиков самшита, да еще розы, розы и снова розы, розы без конца. Живые изгороди из роз, мелкие розочки, крупные розы, вьющиеся и ползучие розы!
Дорожки, усыпанные гравием, были повсюду: они кружили между розами или, вернее, окружали их, одно кольцо дорожек в другом, так что из всего этого образовалась целая сеть запутанных дорожек. Пожалуй, так было задумано, чтобы знатные фру и фрекен прогуливались среди роз, «совершая свой тур» и не выходя вообще за высокие каменные стены розария. Но где же, собственно говоря, были все эти фру и фрекен? В доме я не видела никого, не считая Саши, и я была уверена в том, что она не «по-настоящему» знатная, несмотря на бирюзовые шелковые юбки.
Единственным господином в доме был ныне Вальдраку. Может, ему достался этот дом от прежних владельцев. И во всяком случае, прошло немало времени с тех пор, как знатные фру шествовали по этим извилистым дорожкам, ведь розы росли так густо и дико, что ныне во многих местах трудно было пройти мимо, не разодрав рукав или юбку. Я оглянулась. Непохоже, чтобы кто-то следил за мной из дома. Вальдраку велел отдыхать, но как раз поэтому я могу, пожалуй, пройтись хорошенько и осмотреться.
Я поднялась и расправила полосатую юбку. А затем начала медленно прогуливаться в лабиринте роз, и ни один голос из дома не окликнул и не остановил меня. Чудно! Ведь я знала, что кругом повсюду стены, а сад и вправду не больно велик. Но как только я сделала несколько кругов в запутанной сети дорожек, мне показалось все же, будто дом и стены исчезли, а я бреду в заколдованном лесу роз. Розы были сверху, и розы были повсюду. Блестящие зеленые листья, светло-зеленые гирлянды и красные шипы, а сквозь лесную чащу роз вела лишь узкая тропа, усыпанная белым, похожим на жемчуг гравием.
