И вот теперь Чимоданов шагал в военкомат, попутно поглядывая по сторонам и делая вид, что отыскивает таинственную девушку Арея.
По дороге ему дважды попался Тухломон. В первый раз он, галчонком разинув рот, говорил «Вау!» с рекламы нового мужского журнала. В другой же раз, зайчиком прыгая по проезжей части, ловил такси, имея в руке сумку с продуктами из гипермаркета. Чимоданова он оба раза якобы не замечал.
Поначалу Петруччо раздражала такая назойливость, однако очень скоро он пришел к выводу, что комиссионер попросту развлекается.
* * *
Военкомат оказался блочным двухэтажным зданием, обнесенным бетонным забором. Зажатый между громадных домов-близнецов, он был точно самоуверенный дядька Черномор, окруженный толпой богатырей.
Чимоданов показал повестку молодому офицеру, замурованному в стеклянной будке и подписанному «Дежурный». Тот без интереса посмотрел на нее и, спросив, умеет ли Чимоданов читать, отправил Петруччо в сторону, в которую указывали бумажные стрелки. Для этого пришлось подняться на второй этаж. Несложный лабиринт проходов привел его в коридорный аппендикс со множеством тесно расположенных кабинетов. Очень быстро Чимоданов получил на руки анкету, заполнил ее и стал озираться, соображая, куда идти дальше.
Между кабинетами стояли банкетки с наваленной на них стыдливыми кучками одеждой. У банкеток сусликами торчали покрытые гусиной кожей юноши в трусах. Напуганные и отважные. Тощие и тонкие. С ребрами как клавиши рояля и без ребер, с прыщиками на груди и прыщиками на спине. Попадались и качки с раздутыми торсами и слабыми детскими ножками, на которые не хватило терпения и штанги. Каждый держал в руках медицинскую карту, пытаясь без очереди нырнуть в кабинет, подписанный «ЭКГ», «Хирург» или «Окулист».
Петруччо тоже разделся и, обнаружив, что возле двери с табличкой «Психиатр», никто не толпится, сунулся туда.
Доктор Смушкин, маленький человек с большими ушами гения, перестал вытягивать за крылышко навязчивую муху, которая пыталась поселиться у него в носу еще со времен института, и, кашлянув, поднял песочные глаза.
Смушкин был человек начитанный, проглотивший тысячи серьезных книг. Память у него хватала все цепко, точно капкан. Один раз запечатлев какую-нибудь цитату, она удерживала ее, словно бультерьер, и даже со временем начинала считать своей.
Доктор верил в разум и его безграничные возможности, но не верил в сердце и его вечную живительную силу. Как следствие, разум у него развился титанически, сердце же скукожилось и усохло, как яблоко, надолго забытое в холодильнике. В результате доктор Смушкин, сам того не замечая, стал похож на тех качков с рахитичными ножками, что караулили в коридоре свои штанишки.
Ресницы у доктора Смушкина были белесые, а пальцы тонкие и нервные. Он любил распрямлять их, вытягивать и стрелять суставами. Каждый сустав имел свой звук. Большой палец, как самый сильный и бездарный, не имел звука вовсе. Вкуснее всего стрелял безымянный, украшенный тусклым обручальным кольцом.
Когда-то Смушкин учился в докторантуре, писал серьезные работы по шизофрении и, как жиреющий на рыбе морж, начинал уже набирать научный вес. Всё шло неплохо, но потом что-то разладилось. Он поссорился с научным руководителем, бросил докторантуру и не стал защищаться.
Надо было быстро встать, отряхнуться и сражаться дальше, однако доктор Смушкин сражаться не стал. Он оказался не боец. Вместо этого он обиделся на весь мир и, отделив себя от него глухой стеной, ушел в сердитую оппозицию. Суть оппозиции состояла в том, что сам Смушкин не делал ничего, но всё, что делали другие, ему заведомо не нравилось. Теперь он работал в военкомате, службу свою не любил, считал неизбежным злом, но вместе с тем делал ее хорошо, легко принимая по семьдесят призывников в день.
Но даже при такой загрузке на месте ему не сиделось. Он часто вскакивал, прохаживался по кабинету и открывал форточку. Ему было душно и хотелось свежего воздуха. Но от свежего воздуха доктору Смушкину становилось холодно. Тогда он снова вставал и захлопывал форточку. И вновь становилось душно.
Смушкин как раз раздумывал, не оставить ли ему в покое форточку и будет ли лучше на минуту распахнуть всё окно целиком, когда в кабинет вошел взъерошенный и сердитый юноша с лицом человека, у которого все китайцы и индусы заняли по копейке, после чего хором сказали, что не вернут. Трусы на нем были розовые, как мечта. В левой руке он держал большую куклу с головой из твердого пенопласта. К кукле доктор Смушкин отнесся нормально. В военкомате он работал уже двадцать два года и его не удивили бы даже красные трусы, буденовка и игрушечный автомат, сопровождаемые воплем: «Дядь, возьмите меня в конницу!»
Вместо этого он протянул руку за картой, внимательно пролистал ее и спросил:
– Вы умеете считать?
– Примерно до миллиона… – радостно сказал Чимоданов и хотел уже начинать, но оказалось, что таких обширных знаний от потенциального призывника никто не требует.
– На двери, если вы заметили, стоит крупная цифра «пять». Что она означает? – спросил Смушкин.
Петруччо затруднился ответить, и за него ответил сам доктор:
– Это означает, что перед кабинетом номер пять надо посетить кабинеты один, два, три и четыре. Логика ясна?
Логика была Чимоданову понятна. Он повернулся, собираясь уйти, но тут доктор Смушкин смягчился и согласился милостиво изменить вечные законы арифметики. Он взял карту и стал быстро ее заполнять.
– Жалобы есть?
– Есть.
– Слушаю вас.
– В шоколад стали мало орехов добавлять.
Доктор Смушкин обозначил губами улыбку.
– Это не по моей части.
– А по вашей что?
– По моей, если бы эти орехи разговаривали.
– С кем? Со мной или друг с другом? – уточнил Чимоданов.
– Да хоть с потолком… Имя!
– Чье? Мое? Петруччо!
Ручка в пальцах у психиатра с сомнением дрогнула, однако переспрашивать он не стал.
– Фамилия?
– Чимоданов. Подчеркиваю: не от того мерзкого слова, которое вы подумали!
– Откуда ты знаешь, о чем я подумал? – удивился Смушкин.
– Все это думают. Мне хочется, чтобы весь мир сдох!
Смушкин заинтересованно моргнул и, склонив голову набок, посмотрел на Чимоданова добродушным, мимолетным и ненавязчивым взглядом профессионала. Странности странностями, но диагност он был хороший.
– Странное желание… Попыток суицида не было? – быстро спросил он.
– Суи… кого?
– Себя убить не хотелось?
– Нет. Только других.
– Это я уже слышал, – нетерпеливо сказал психиатр, делая в карте пометку. – И от какого же слова твоя фамилия?
Этот вопрос Петруччо любил и к ответу на него подходил обстоятельно.
– На сегодняшний день известно девять версий возникновения моей фамилии, – сказал он лекторским голосом. – Согласно первой, татарский десятитысячник Чимод прибыл на службу к московскому князю Ивану Калите и стал родоначальником воинственной и мужественной династии князей Чимодановых. Согласно второй, моим предком был итальянский химик Чимо де Данни, устраивавший фейерверки во времена императрицы Елисавет. Согласно третьей, фамилия связана со сбором дани. По четвертой, существовало ныне забытое село Чимоданово на затерянной реке Чимоданче, а жители его назывались «чимоданники».
Остальные версии доктор Смушкин выслушивать не стал.
– Ясно. Полных лет?
– Семнадцать.
Доктор Смушкин привычно умилился.
– Прекрасный возраст! Значит, через годик ждите повесточку. В армии, конечно, не желаем служить?
Юноша в розовых трусах возмутился.
– Как это не желаем? – сказал он, обращаясь к своей кукле. – Очень даже желаем! Особенно Зудука рад будет до пулемета добраться! А там гранаты всем выдают или только тем, кто всю кашу съедает?
Доктор Смушкин насторожился.
– Учитесь? Школа? Колледж? – спросил он.
– Нет.
– Что, нигде?
– Нигде.
– Работаете?
Чимоданов удовлетворенно кивнул. Обычно он не отличался разговорчивостью, а тут точно шилом под язык кольнуло. Внезапно захотелось рассказать всю правду, да еще не просто рассказать, но и получить за правду белый билет.
«Все равно не поверит, а получиться может забавно!» – подумал он.
– И кем же?
– Стражем мрака! – заявил Чимоданов, горделиво преувеличивая свою канцелярскую должность, состоящую в основном в работе с комиссионерами.
Смушкин отнесся к этому известию без выраженного интереса. Даже не стал делать записей в карте.
– А что делают стражи мрака? – спросил он с живым интересом.
– Как что? – удивился Чимоданов. – Сражаются со стражами света, разумеется! Чего им еще делать-то?
– Чем сражаются?
– Мечами в основном. Но не все. Я вот, например, боевым топором. Мошкин, тот больше шест уважает. Ната и Улита – шпагу или рапиру.
