Кроме венериан, там есть ещё оранги. Точные копии орангутангов, которых можно увидеть в зоопарке. Только с почти человеческим разумом. Это одна группа генетиков, когда решали, кем заселить Венеру, обратила в своих поисках внимание на обезьян, идеально приспособленных к субтропикам. Да и решили — взять тело орангутанга, а разум — человеческий. Что из этого вышло, расскажу немного позже. Мы с папой, собственно, из-за них и летим…
Добавлю только, что тех орангутангов с почти человеческим разумом стали называть «орангами». Всё же не животные, а почти люди.
Что ещё интересного на Венере? Ну, разные растения, которые сами там расплодились. Произошли какие-то таинственные мутации, как говорит тётя Павлина. Она за этим туда и едет: изучать эти мутации.
Интересно, возьмёт она с собой Цезаря или нет? Наверное, не возьмёт: папа сказал, что с этим очень строго. А жаль. Да и Цезарь скучать будет…
Что ещё про Венеру? Вроде бы всё. А про что не написал, то увижу на месте. Иначе для чего тогда и лететь?
— Много же ты понаписал, — насмешливо сказал папа. — Целых две неполные странички!
Прочитал напечатанное, положил в папку.
— Ну иди, отдыхай, работяга!
Я ушёл, немного обиженный. Этим взрослым никогда не угодишь.
Зашёл в свою комнату, взял махолёт, вынес на лоджию. Лоджия у нас огромная, больше, чем все комнаты вместе, и вся заросла травой, кустами, деревьями, цветами: сразу выходишь словно в парк. И бабочки летают, и пчёлы, есть даже две ящерицы: Кузя и Тузя; когда мы жили ниже, то часто прилетали синицы. Одна пара даже гнездо у нас свила — в прошлом году. Так мама мне к этому гнезду и подходить запретила: боялась, что я птенцов напугаю. И Джека не пускала на лоджию, даже цветы поливала сама.
Как-то тётя Павлина, гостя у нас, предложила посадить что-нибудь из тех, ею выведенных, но мама решительно отказалась:
— Не хватало ещё, чтобы меня цветы за ноги хватали! Или того твоего жуткого кактуса!
Тётя Павлина не на шутку обиделась. И долгонько нас не проведывала. А потом они помирились, и теперь мы все вместе летим на Венеру.
Я подошёл к краю лоджии, глянул через перила вниз. Ух-х… Как над пропастью — аж голова закружилась. Вот откуда бы прыгнуть! Но я не отваживаюсь, хоть и знаю, что махолёт не подведёт: он сконструирован так, что всё время подстраховывает того, кто им пользуется. Для этого и питание пристёгнуто сбоку — аккумуляторы.
Сейчас весь наш наземный транспорт — на аккумуляторах. Подъехал к станции, поменял аккумулятор — и кати хоть за тысячу километров. А самолёты и вертолёты — на водородных двигателях. И все подземные фабрики и заводы — электричество и водород.
Несу махолёт к скоростному лифту. Нажимаю двадцатый этаж снизу — там есть стартовая площадка.
На площадке пусто. Только какой-то малыш возится возле своего махолётика. Аж сопит, бедолага!
— Что, не выходит? — подошёл я к нему.
Малыш глянул на меня и засопел ещё сильнее.
— Ты же не на ту кнопку нажимаешь! Надо вот на эту.
Малыш аж отвернулся от меня. И снова стал жать на ту же кнопку, что и раньше.
Вот чудак! Ну пусть понажимает, пока не надоест.
Я нажал жёлтую кнопку, и махолёт выпустил крылья. Огромные, лёгкие, опушенные синтетическими перьями — в точности такие, как у птицы. У журавля или орла. Нажал ещё одну кнопку, в этот раз красную, чтобы убедиться, что всё в порядке с двигательными устройствами. Махолёт сразу же ожил, зажужжал по-осиному, крылья напряглись, махнули раз, другой — меня так и оторвало от пола. Выключил, пошёл на край площадки. Перед тем, как прыгнуть, оглянулся на мелкого: тот и дальше тыкал в одну и ту же кнопку.
Просунул руки в специальные петли под крыльями, зажмурил глаза, прыгнул. Вернее, не прыгнул, а лёг на крылья. Они сразу же подхватили меня, понесли над лесом. Было такое ощущение, словно у меня уже не руки, а крылья, как у птицы, я почти чувствовал, как тугой, упругий воздух обтекал каждое пёрышко. Хотелось подниматься выше и выше, под вон те облака, где кружились несколько спортсменов, но мне пока нельзя — у моего махолёта крылья не красного, а белого цвета, а это значит, что мне запрещено подниматься над землёй выше, чем на сто метров. Ну ничего, недолго осталось ждать. Вот сдам нормы кандидата в мастера и тоже буду летать под облаками.
Подо мной внизу, у самой земли, парят совсем маленькие дети: крылья их махолётов разрисованы всеми цветами радуги. Как бабочки.
Резко спускаюсь вниз, к небольшой речке, где расположен пляж.
— Эй, шпингалеты, разлетайтесь, а то собью! — кричу мелкоте, и они сразу кидаются врассыпную.
— Не хулигань! — кричит мне воспитательница; крылья её махолёта красные. — Убирайся отсюда!
Ну вот, уже и пошутить нельзя. Я молча облетаю мелких и спускаюсь на пляж.
Никого из друзей не застал, даже из тех, которые были готовы и ночевать на пляже. Интересно, куда все подевались? Может, рванули в лес, землянику собирать? Я постоял, постоял, раздумывая, не полететь ли дальше, а потом решил пока искупаться.
Наплавался вволю и лёг на горячий песок. Песок аж скрипит. А солнце аж поджаривает. Интересно, как сейчас там, на Венере? Эх, жаль, ребят нет — я бы им рассказал, куда собираюсь лететь…
А малыш тот полетел, или до сих пор раздумывает над кнопкой? Вот ведь чудило! Жаль, что его тётя Павлина не видела. Она таких вот любит больше всего: говорит, из них вырастают настоящие учёные.
Ну и пусть вырастают. Я и не собираюсь становиться учёным. Я буду водить космические корабли. Сначала межпланетные, а там и межзвёздные. Хоть папа и твердит, что к звёздам человечество полетит ещё не скоро, но я считаю по-другому. Иначе для чего тогда жить на свете?
* * *
Ох и скучно мне было в эти десять дней. И как я их выдержал?
— Ничего не поделаешь — карантин, — утешал меня папа.
Я и сам знал, что карантин. Что на тот корабль, которым мы полетим на Венеру, мы не должны занести ни единой бактерии. Но десять дней просидеть в изоляторе, проходя бесконечные медицинские процедуры — не пожелал бы и врагу. Как вспомню тот кабинет, в котором мне желудок промывали — так до сих пор тошнит.
Только и развлечений было, что мой папа. Он страшно боится щекотки. Стоит неожиданно дотронуться до него — он так и подскакивает. А тут врачи приказывают раздеться и начинают ощупывать холодными пальцами. Папа корчится-корчится, а потом не выдерживает: начинает смеяться. До икоты. И я смеюсь, на него глядя. И врачи не выдерживают — начинают смеяться. Не смеётся только мама.
— Ты как мальчишка! — выговаривает она потом папе. Аж стыдно за тебя.
Папа виновато затихает. Он и сам, наверное, не рад, что так боится щекотки, а тётя Павлина всегда добавляет:
— Да у него что-то с генами. — И смотрит на папу так, что дай ей волю — разобрала бы его на молекулы.
— Так у них же пальцы холодные! — не выдерживает папа.
— А ты не можешь сказать, чтобы согрели? — спрашивает тётя Павлина. — Пусть бы попробовали ко мне прикоснуться холодными пальцами!
Я смотрю на тётю Павлину и не могу себе представить врача, который осмелился бы такое сделать. Вокруг неё все врачи ходят чуть ли не на цыпочках. Да что там врачи — дикие звери её боятся! Чувствуют, что тётя Павлина может в любой момент разобрать их на мельчайшие частицы.
К тому же тётя Павлина, когда была молодой, закончила школу каратэ. Была даже чемпионом. Она и сейчас ребром ладони может сломать вот такенный кол. Честное слово!..
Ещё мы все эти дни смотрели фильмы про Венеру. Документальные. Про растительный и животный мир, про природные условия, про жизнь и быт венериан. Как они там живут, над чем работают, как учатся. Тоже в школах и вузах, точно таких же, как у нас, на Земле. И отдельно — фильм про держи-дерево. Раз пять нам его крутили по требованию тёти Павлины. Потому что это же как раз то, что её нужно, за чем она летит: растение, которое загадочно появилось на Венере. Венерианская мутация.
Ох и страшилище, скажу я вам! Особенно, когда показали, как оно ловит и пожирает животных. Моя мама побледнела и сразу вышла, а я и тётя Павлина досмотрели до конца. И потом долго спорили с папой: есть у держи-дерева разум, хотя бы примитивный, или нет.
Ещё тётя сказала, что кадры эти уникальны. Что держи-дерево мало кто видел, хотя за ним охотилась не одна экспедиция.
— Почему?
— Потому что оно имеет привычку расти в самых недоступных местах, — объяснил мне папа.
— Расти! — фыркнула тётя Павлина. — Ты говоришь так, будто это обычное растение.
— Ну а что ж тогда, если не растение?
И снова сцепились. Вот так всегда: как сойдутся, так и заведут препирательства. А встрянет кто-то третий — так оба на него накинутся. Из-за этого я всегда стараюсь держаться на отдалении…
Мама же никогда не спорит с тётей Павлиной. Потому что она не генетик — геолог. Доктор геологических наук моя мама! И летит не за держи-деревом, а за венерианскими опалами.
