— Типа чего? — спросила Фиона. — Появления новых правил?
Элиот чуть не оступился. Это было вполне вероятно. Перечень бабушкиных правил увеличивался год от года. Последнее появилось всего пять недель назад.
ПРАВИЛО № 106: Никаких свиданий — поодиночке, вдвоем, с компаниями, в сопровождении взрослых и без оного.
Как будто что-то такое могло произойти в его жизни. Может быть, это правило относилось к Фионе? На работе с ней порой заговаривали парни.
— Я просто подумал… — проговорил Элиот, перейдя на бег, чтобы поспеть за сестрой. — Ну, не знаю. Может быть, что-то вроде школы — вдруг мы начнем ходить в настоящую школу. С другими ребятами. Это ведь лучше, чем бабушкины задания каждый вечер?
Фиона ничего не ответила. Ее молчание было красноречивее слов.
Сверстники порой становились проблемой для него и сестры. Элиот знал название столицы Анголы (Луанда), количество генов у земляного червя caenorhabditis elegans (около девятнадцати тысяч), но стоило ему завести самый простой разговор с девушкой — и его коэффициент интеллекта сразу падал на тридцать пунктов.
— Да, — вздохнул он, — мысль не самая блестящая.
Но что-то новое обязательно должно было произойти. Завтра им исполнялось пятнадцать. Нельзя ведь прожить всю жизнь, делая то же самое изо дня в день. Работа у Ринго, домашнее задание, чтение, повседневные дела, сон…
Неужели все останется как прежде, даже когда ему стукнет восемнадцать? Неужели бабушка не даст им никакой свободы, пока им не исполнится двадцать один? Или сорок? Пока они не станут такими старыми, как Сесилия?
Фиона откинула волосы назад, заправив непослушную прядь за ухо.
— Я хочу путешествовать, — сказала она мечтательно. — Побывать в Афинах или на Тибете… повидать хотя бы половину тех мест, о которых мы читали.
Она была права. Элиот и сам каждый день прокручивал в голове точно такие же фантазии. Он думал о том, как бы убежать из дома и оказаться далеко-далеко. Но куда они могли уйти? И — что гораздо важнее — как они могли воспротивиться воле бабушки?
Их с Фионой словно засунули в бутылку, заткнули пробкой, и они плыли в никуда на крошечном кораблике из бальсового дерева.
— Могло быть и хуже, — сказала Фиона и кивнула в сторону прохода между двумя домами. — Мы могли бы стать такими, как твой приятель.
Из тени торчали старые кроссовки без шнурков. Из дыр в подошвах выглядывали босые ступни.
— Он не мой приятель, — пробормотал Элиот. — Просто какой-то бедолага.
Фиона пошла быстрее.
К кроссовкам прилагались рваные джинсы и куча серых лохмотьев, которые, видимо, в лучшие времена составляли длинное пальто.
Этого старика Элиот и Фиона видели каждый день по пути на работу. Иногда он забивался куда-нибудь в угол, а иногда сидел в тени, как сегодня. Место он мог менять, но пахло от него всегда одинаково. Сардинами, потом и горелыми спичками.
Элиот замедлил шаг и остановился.
Старик, прищурившись, посмотрел на мальчика, и дубленая кожа его лица подернулась множеством смешливых морщинок, перемежающихся белыми шрамами. Он раздвинул губы в щербатой улыбке, наклонился и протянул руку, в которой сжимал бейсболку с эмблемой команды «Ангелы». На кусочке картона, вставленном в околыш, было написано «VET».[5]
Элиот поднял руку.
— Простите, но у меня…
Он не договорил. За спиной старика он увидел странной формы предмет. Это была скрипка.
Элиот почти ощутил звуковые волны, исходящие от нее, почти почувствовал привкус нот, сладкий и зыбкий. Музыка зазвучала у него в голове. Ему хотелось прикоснуться к скрипке — хотя он никогда в жизни не играл ни на одном инструменте.
Старик проследил за взглядом Элиота и улыбнулся еще шире. Стали видны его желтые зубы, подернутые слюной.
Он взял скрипку, положил себе на колени и провел большим пальцем по грифу. Будто от этого мог быть толк. На скрипке не было ни струны.
Музыка в голове у Элиота умолкла.
Он отдал бы все, чтобы услышать, как играет старик.
Нищий перестал улыбаться и положил поверх скрипки свою бейсболку.
Элиот прикусил губу, открыл пакет с ланчем и выудил со дна две монеты.
Фиона остановилась, посмотрела на него, подбоченилась и покачала головой.
Элиоту было все равно, что она о нем думает. Деньги принадлежали ему, и он имел право истратить их по своему усмотрению.
— Купите струны, — шепнул Элиот старику. — Вы и денег больше бы заработали, когда бы играли.
Он бросил четвертаки в бейсболку.
Старик схватил монетки, потер одну о другую, любовно погладил скрипку и перевел взгляд на Элиота. Он ничего не сказал, но его тускло-голубые глаза наполнились слезами.
Фиона глазам своим не поверила. Она видела, как Элиот бросил монеты в бейсболку нищего старика. Девочка была всего на десять минут старше брата, но иногда ей казалось, что между ними разница в десять лет. И как только он мог проявить подобное ребячество?
Фиона бросилась к Элиоту, чтобы увести брата, пока тот не отдал бродяге заодно и свой ланч.
Старик оглядел ее с головы до ног, но взгляд его был не такой, каким на нее порою смотрели парни. Фиона слышала, что девушки называют такие взгляды «раздевающими». Старик смотрел так, словно видел ее насквозь, до самой последней косточки.
Теперь и она почувствовала запах сардин, немытого тела и дыма.
Но дело было не только в запахе. Ее отталкивало от старика что-то необъяснимое. Ей хотелось как можно скорее оказаться подальше от него. Он ее пугал.
Фиона потянула Элиота за руку. Рука у него была очень холодная.
— Пошли, — прошептала девочка. — Мы опоздаем.
— Да, да… — рассеянно проговорил Элиот, не отрывая от старика глаз.
И они ушли.
— С таким же успехом ты мог бросить деньги в сточную канаву, — буркнула Фиона. — Он, небось, и играть-то не умеет. И скрипку, наверное, в мусорном баке нашел.
— Да нет, наверняка он умеет играть, — пробормотал Элиот, нервно потирая ладони. — И думаю, хорошо.
Ее брат был излишне добр, и люди вроде того старика этим пользовались. На миг у Фионы возникло желание вернуться и отобрать деньги. Но было бы лучше, если бы Элиот понял, что не все живут по ста шести бабушкиным правилам. За пятьдесят центов такой урок обошелся бы не слишком дорого.
Стоило Элиоту заговорить о музыке, и его взгляд сразу становился каким-то глупым. Фиона знала, что напоминать брату о правиле номер тридцать четыре бесполезно. С таким же успехом можно беседовать с мусорным баком об эстетике или с кирпичной стеной об аэродинамике. Фиона представила себе, какой была бы ее жизнь, если бы ей не приходилось постоянно присматривать за братом. Элиот все время пытался придумать, как бы обойти бабушкины запреты, и в итоге им обоим могли грозить неприятности.
Но так или иначе, он был ее братом — чем-то вроде третьей руки, растущей из середины груди. Это раздражало Фиону, но не могла же она эту руку взять да отрезать.
— Си сказала мне, что ты приемный ребенок, — наконец заявила Фиона. — Я видела свидетельство о рождении. Там написано: «Элиот Пост. Sarcoptes scabiei».
Так назывался микроскопический клещ, вызывавший чесотку — заболевание, характеризующееся сыпью и сильным зудом.
Элиот почесал макушку.
— Поменьше увлекайся книгами по медицине. Я их тоже все прочел. Теряешь чутье? Может, ты подцепила mycobacterium leprae?
Это был штамм бактерий, называемых также бациллами Хансена. Они вызывали проказу. Дразнилка получилась двусмысленной.
Близнецы повернули за угол в том месте, где сходились Мидуэй-авеню и Вайн-стрит. На противоположной стороне улицы расположился цветочный магазин «Сол гранда», источавший ароматы роз и лаванды. Фиона мечтала о том, чтобы ей хоть раз в жизни кто-нибудь подарил розы. Хотя бы раз. Хоть кто-нибудь.
Наискосок от цветочного магазина находился «Розовый кролик» — кафе здорового питания с соковым баром. Фанерный кролик сидел на углу и пил из пластикового стакана, наполненного зеленой пенистой жидкостью. Элиоту нравилось бывать в «Розовом кролике». Вечером по четвергам там устраивали «открытый микрофон», и он делал вид, что не слушает захожих певцов.
Напротив «Кролика» возвышались колонны Всеамериканского дворца пиццы Ринго. Заведение, по идее, должно было выглядеть как миниатюрная копия Белого дома, но все портило одно крыло, сложенное из неоштукатуренных шлакоблоков. Его недавно пристроили и планировали со временем разместить здесь боулинг на четыре дорожки. Рядом с входными стеклянными дверями красовалось изображение Дяди Сэма с красно-бело-синим шаром для боулинга в одной руке и ломтем пиццы в другой.
Здесь сталкивались друг с другом запахи из трех заведений: ароматы роз и лаванды, очищенной моркови и апельсинов, сигарет, дрожжей и перечной мяты.
