Теряю счет времени. Моя жизнь — это борьба за то, чтобы протолкнуть лодку в открытое море. Это нужно сделать обязательно. Наш единственный шанс. Нужно вывести ее подальше.
Захлебываюсь морской водой. Кашляю. Сил больше нет. Ноги и руки отяжелели. Тону. Хватаюсь за лодку. Переваливаюсь через борт. Стою на коленях. Меня рвет.
Бросаю взгляд через плечо. Молния высвечивает берег. Дюны в полумиле от нас. Темные твари на берегу глядят, как мы отплываем. Мы вытолкнули лодку на глубину. Теперь нас унесет в море.
В борт кто-то скребется. Отчаянный телепатический собачий SOS:
Джек, помоги забраться внутрь. Я тону.
Сам забирайся.
Собаки не лазят.
Я что, виноват, что ли?
Я спас тебе жизнь.
Спасибо. Я очень признателен.
Гораздо слабее:
Джек, помоги мне. Пожалуйста.
Ага, он сказал «пожалуйста»! Перекатываюсь к борту. Вижу нечто похожее на полузатонувший ворсистый коврик с носом и ушами. Сую руки в пенистую жижу. Ухватываю две пригоршни шерсти. Пытаюсь приподнять.
Я в прекрасной форме, но это тринадцатый подвиг Геракла. Джиско и сам по себе не пушинка, даже в сухие времена. Рычу, кряхчу, напрягаюсь, а он цепляется громадными лапами за лодку. И как раз когда я уже готов его выпустить, нас качает, и пес переваливается через борт и рушится на меня.
Тьфу, гадость. Быть погребенным под несколькими сотнями фунтов промокшей, вонючей, грязной собачатины. Слезай с меня.
Ворсистый коврик разворачивается. Огромный пес глядит на далекий берег, а затем поворачивается мордой к открытому океану и принимает дурацкую адмиральскую позу. Вылитый Нельсон при Трафальгаре.
У меня есть две новости — хорошая и плохая.
Даже страшно спрашивать. Давай сначала хорошую.
Им за нами ни за что не угнаться. Когда ветер утихнет, мы будем уже далеко.
Ну что ж, главное — оторваться. А теперь, мохнатая морда, давай плохую.
Мы находимся в крошечной лодчонке, плывущей прямо в пасть самому страшному урагану, какой я только видел.
Если вам скажут, будто ураган — это просто ветер и дождь, не слушайте. Как это ни странно, ураган живое существо. Громадный ревущий зверь.
Стоит ли отвлекаться на волны? Помните такие семифутовые, на них еще славно кататься на надувном матрасе под летним солнышком? А грозные десятифутовые, которые бывают в сильный ветер? А страшные пятнадцати- и двадцатифутовые из документальных фильмов про профессиональных серфингистов?
Забудьте. Все это совершенно неубедительно. И не имеет ни малейшего касательства к моему нынешнему положению.
Попытайтесь вообразить движущиеся горные хребты из воды. Представьте себе этакие скользящие Альпы. Перекатывающиеся Анды. Ледники пены и лавины бурных потоков. Вздымающиеся серо-зеленые пики и зияющие антрацитовые долины.
Можете заглянуть в словарь, только потом, не сейчас. Сейчас прямо на меня с леденящей душу скоростью марширует разъяренный горный кряж. Ать-два, ать-два.
Глядишь, как он на тебя катится, и думаешь: Господи Боже мой, разве может такая махина так нестись?! И тут она оказывается под тобой и кругом тебя, и ты взмываешь на гребне все выше и выше, и уже кажется, что ты медленно возносишься прямо на небеса.
На миг зависаешь. Неподвижно. Ждешь. Знаешь, что будет. Вот-вот начнется. Обязательно. Точно. Потому что чем выше заберешься, тем ниже, ниже, ниже будет падать, ты скользишь, ты гирей падаешь в чернильные кратеры и сам не понимаешь, почему лодка не ломается пополам и не переворачивается.
Не ломается и не переворачивается.
Она цела.
Не надейся перевести дух и обрадоваться тому факту, что до сих пор жив, — выгляни из лодки. В эпицентре урагана видимость не бог весть. Но тебе хватает. Радость как рукой снимает. Эйфория испаряется. Потому что из мглы на тебя надвигается горный кряж еще крупнее. Приближаясь, он растет и раздувается.
Ты смотришь на него снизу вверх из утлой лодчонки в десятках миль от берега. Атлантические Гималаи. Со своим Эверестом. Рушатся прямо на тебя. Под тебя. Кругом тебя. И снова возносишься к небесам. Выше прежнего. Выше тебя не бывало ни одно судно ни в одном шторме. И тебе остается только вцепиться в борта и молиться.
Вообще-то мы ни во что не вцепляемся. Мы давно бросили это глупое занятие, еще когда первая великанская волна накрыла нас и прокатилась, едва не смыв нас за борт. И тогда мы взяли все веревки, которые только нашлись, и привязали себя к лодке. Если она утонет, мы утонем с ней. Но пока она не утонула, у нас есть шанс.
Занятная штука молитва. Пристаньте ко мне с ножом к горлу — и то я не отвечу, верю я в Бога или нет. И уж точно отношения со Всевышним у нас не такие, чтобы болтать каждый день. Поэтому для меня молиться — даже сейчас, когда я беспомощен и перепуган до последней степени — было бы лицемерием.
Имею ли я вообще право молить Господа о помощи? Если никакого Бога нет, я зря трачу время. А если Бог есть, не сочтет ли Он (или Она) меня жуликом, который притворяется верующим, только когда ему грозит опасность? Положим, я сложу ладони и пообещаю, что стану лучше и добрее, если Господь меня спасет, — сумеет ли Он разглядеть истину за моими льстивыми словами и жалкими посулами?
С другой стороны, я нахожусь в крошечной лодочке посреди Атлантического океана, а кругом бушует девятибалльный шторм. К кому в такой ситуации обращаться, если не к Богу?
Пока я борюсь со всеми этими сомнениями, до меня доносится телепатический визг по всему диапазону. О Повелитель всех собак, о великолепный, несравненный, наилучший пример собачьего совершенства, к тебе обращаюсь я, Джиско, твой смиренный раб, недостойный ступать по тени твоей, я, пресмыкающийся в грязи под четырьмя лапами твоими, молю тебя о помощи. Спаси меня, о безгрешный Небесный Пес, и я посвящу остаток своей жалкой жизни служению славе твоей…
Джиско, ты что это делаешь?
Молюсь, идиот.
Стыдно слышать, как ты унижаешься. Если Повелитель всех собак действительно существует, в чем я лично сильно сомневаюсь, что он о тебе подумает?
Надеюсь, он подумает, что хорошо бы нас спасти.
Что будет, то и будет. Погибнем так погибнем. Нельзя же давать обещания, которые не сможешь сдержать.
О Повелитель всех собак, прости моему скудоумному спутнику-человеку эти глумливые слова. Воистину судьба моя связана с расой идиотов. Спаси нас, и я покажу ему все его заблуждения, и в честь твоего собачьего милосердия мы вместе возожжем тысячу свечей. Спаси нас, и с этого дня я стану псом благочестивым и богобоязненным, кротким и смиренным. Я перестану объедаться и буду кормить бездомных щеночков и вдовых сук…
Тут мы взлетаем на вершину подкатившегося под нас водяного Эвереста. Гляжу через борт и вижу бездонный бурлящий провал, готовый нас поглотить.
На миг мы зависаем между небом и морем, а затем начинаем долгое падение с вышины в бездну. Оглушительно ревет водоворот. Наше суденышко крутится и трясется, нас едва не вытряхивает из веревок.
Ладони сами складываются в молитвенном жесте, хотя я их об этом, кажется, не просил. С губ срываются невольные слова. Всеблагой Господи, это Джек Даниэльсон из центра атлантического шторма. Я знаю, что редко Тебе молился. Я понимаю, что грешил, как только мог. Я лгу. Я слишком много думаю о сексе. Пока мои родители были живы, я мало любил их и недостаточно благодарил за все, что они для меня делали. А сам я сделал для этого мира мало хорошего.
Но с тех пор как в ресторанчике в Хедли появился тот длинный незнакомец, я живу под дамокловым мечом. И заметил, что мне постоянно и непостижимо везет. Наверное, дело в Тебе, — может быть (не более чем может быть!), Ты бережешь меня для высшей цели?
Господи, если Ты снова меня спасешь, я, честное слово, стану лучше. Прошлого я изменить не могу, но сделаю все возможное, чтобы достичь этой высшей цели и изменить будущее.
Когда настанет время, я постараюсь все сделать как надо.
Господи, мне так страшно. Я не хочу тонуть. Господи, мне нечего сказать, кроме… пожалуйста, спаси меня.
Мы дрейфуем. Где? Не знаю. Найдут ли нас, пока мы не умерли от жажды и голода? Сомневаюсь.
В животе пусто.
Прошло два дня с тех пор, как шторм кончился. Сорок шесть часов без пищи и воды, в лодчонке один на один с псом-предателем.
Несколько раз он находил повод для беседы. Я его грубо затыкал. Извини, бобик. Когда меня предают, обратного пути нет. Говорить нам не о чем. Давай страдать молча.
В горле сухо. Язык растрескался. Каждая клеточка вопиет о недостатке жидкости. Предложить мне нечего. Безмозглая псина, когда угоняла лодку, забыла о провианте.
Я ее не угонял. Я ее позаимствовал без четких намерений вернуть. Это совсем другое дело. Так или иначе, ты, кажется, был только рад оказаться на борту, когда на берегу столпились наши друзья, которые хотели разорвать тебя в клочья. Если хочешь, можешь молчать и сердиться, но, если собираешься думать обо мне гадости, будь любезен экранировать мысли.
