И тут я услыхала голос мамы.
– Загляните себе в душу! – говорила она, и хотя, чтобы докричаться до стольких людей, от нее требовалось огромное напряжение сил, голос ее звучал спокойно, и не просто близко, а совсем рядом, словно она стоит прямо пред тобой. – Посмотрите на самих себя! Справедливо ли то, что вы делаете? Хорошо ли это, достойно ли? Можете ли вы признаться, что не испытываете стыда? То, что я совершила, – это лишь справедливость! Неужто истина была столь худо услышана, что должна стоить мне жизни?
Стражи остановились. И вот я внезапно снова оказалась стоящей на своих собственных ногах, и никто меня не держал. Я сорвала с головы мешок. Наконец-то я могла видеть!..
Весь огромный Арсенальный двор был битком набит людьми. Сдается, там их было куда больше, чем рассчитывал сам Дракан.
Люди сидели на крышах самых низеньких строений – кузниц, бани, на верхушке Гарнизонных ворот, они свешивались из окон восточного флигеля. Кое-кто приволок с собой повозки и телеги, так что мог подняться чуточку выше, чем остальная орава. Только вокруг самого эшафота и дракона было одинаково пусто. И хотя все жаждали видеть дракона, никто не желал подойти к нему ближе.
Но как раз в этот миг на дракона никто не смотрел. Люди, склонив головы, смотрели вниз либо не спускали глаз с моей матери.
Стражи заковали ей руки и закрыли глаза повязкой, но они не знали, что Пробуждающая Совесть, коли у нее достаточно сил, может также использовать свой голос. Она стояла там на эшафоте, хрупкая и маленькая, меж двух рослых, статных стражей, совсем одна среди сотен людей, что пришли поглазеть, как она умирает. Она не была разодета в сверкающий шелк или шитую золотом парчу, как мать Дракана и другие знатные дамы там, наверху, на балконе дворца.
На ней было то же самое коричневое платье, в котором пять дней тому назад она уехала из дома, а ее рыжевато-каштановые волосы утратили свой блеск и в беспорядке рассыпались по спине. Но ни одна из этих знатных фру, ни один из закованных в броню стражей, и даже сам Дракан… никто из них не смог бы совершить то, что совершила она. Она не могла видеть их. Но она заставила их увидеть самих себя. Потому-то там воцарилась тишина. Потому-то сотни людей стояли потупив головы и молчали.
То был момент, когда могло случиться все, что угодно. И Дракан, верно, ощутил, насколько это опасно. Он уселся на позолоченный стул на балконе замка, высоко над толпой. Он, верно, рассчитывал, что так он куда больше походит на князя. Но вот, вскочив на стул, Дракан выкрикнул в тишину:
– Да, она искусница, эта ведьма! Однако никакая она не Пробуждающая Совесть!
Я стояла разинув рот. Как он может произносить такие слова, когда все другие на огромной площади уже поняли, какой силой Пробуждающей Совесть она обладает? Но пока все до единого молча стояли на площади, вынужденные взглянуть на себя самих глазами Пробуждающей Совесть, Дракан ловко перешагнул через решетку балкона, схватился за край перил, переметнулся через них и соскочил вниз на площадь.
Драконарии подвели к эшафоту помост, по которому дракон мог бы заползти наверх, когда его цепь ослабят и она станет достаточно длинной.
Однако же Дракан опередил чудовище, по крайней мере на некоторое время. Взбежав наверх по помосту, он постоял прямо перед матушкой какой-то миг, такой мгновенный, что это показалось почти колдовством.
– То, что вы чувствуете, вовсе не проснувшаяся совесть, добрые сограждане! Это ведьмины фокусы! Чего вам совеститься? Никакая она не Пробуждающая Совесть, она ведьма, что заодно с убийцей-монстром Никодемусом. А пришли вы лишь затем, чтобы увидеть, как ее постигнет справедливая кара. Будь она действительно Пробуждающей Совесть, мог бы я тогда проделать такое? – И, сорвав повязку с лица моей мамы, он жестко схватил ее за подбородок и уставился ей прямо в глаза!
Гул прокатился по всему Арсенальному двору. Даже я, видевшая раньше, как он проделывает это, на какой-то миг засомневалась. Неужто и в самом деле правда то, что я думала о нем? Вовсе непонятным казалось то, что человек, сумевший убить троих, смог после этого не моргнув смотреть прямо в глаза моей матушке.
Она довольно долго стояла молча и, может статься, была сама потрясена. А потом спокойно, но так громко, что почти все могли слышать ее слова, сказала:
– Прежде я бессовестного человека не встречала никогда. Да вообще удивительно не иметь в жизни ни стыда, ни совести!
Но народ этого не понимал. Люди видели только, что он бесстрашно встретил ее взгляд. Однако же виноват в этом был вовсе не какой-то изъян в силах Пробуждающей Совесть, а, напротив, вина заключалась в самом Дракане, не способном испытывать стыд, не способном к пробуждению совести, – но до людей это не доходило. А если и было несколько таких, кто уразумел, как обстоят дела, они скорее всего отталкивали от себя подобное неприглядное знание. Им хотелось верить в Дракана, а не в то мерзкое зеркальное отражение, которое она показала им прежде. Сразу было видно, как они, выпрямившись, стряхивали со своей души стыд.
Дракан также заметил это. Он отпустил мою мать и повернулся к толпе.
– Вы потеряли князя! – воскликнул он. – Я потерял отца! Моя красавица невестка, ее нерожденное дитя, мой племянник – малыш Биан… Следует ли мне отнестись равнодушно к тому, что их убийца безнаказанно исчез? Эта женщина – соучастница злодеяния, она столь же виновна в их смерти. Разве она сама не заслуживает ее?
В толпе пронеслось бормотание:
– Коли она ведьма…
– Мальчонке было всего-то четыре годика…
– Он глядел ей прямо в глаза. Никто не может смотреть в глаза Пробуждающей Совесть, коли она истинная…
– …заодно с монстром…
– Смерть ведьме!
– Смерть ведьме!
– Смерть ведьме!
Я не могла выдержать дольше.
– Тот, кто убил их, – это Дракан! – вскричала я и принялась, извиваясь как угорь, прокладывать себе путь сквозь людскую стену туда, к моей матери. – Их убил Дракан
Казалось, будто никто меня не услышал. Но оба они – и Дракан, и мама – увидели меня. Я же увидела, как она открыла рот, желая что-то сказать. Тогда Дракан, склонившись к ней, произнес что-то, заставившее ее замолчать. И внезапно все ее видимое спокойствие как ветром сдуло. Ее внезапно охватило полное отчаяние, а я забыла обо всем на свете, забыла все свои мысли, кроме одного: я хочу быть вместе с моей мамой.
В одиночку мне бы, пожалуй, ни за что не протиснуться вперед. Но двое стражей у эшафота по знаку Дракана проложили мне дорогу.
– Это сделал Дракан, – сказала я матери.
Быть может, я рассчитывала, что она сумеет заставить людей услышать. Я представляла себе, что она скажет: «Это сделал Дракан!» И скажет так, что все поверят. Но она промолчала. И, лишь взглянув на меня полными отчаяния глазами, совсем тихонько сказала:
– Молчи, Дина!
Протянув руку, Дракан схватил меня за шиворот. Я уже совсем забыла, как быстро он двигается.
– Ну как, госпожа Тонерре, – произнес он, не повышая голоса, – может, мы сейчас узнаем правду о мессире Никодемусе? Или же пусть ведьмина дочь разделит судьбу самой ведьмы?
– О, Дина… – со слезами на глазах молвила матушка. – Почему только ты не удрала?
Дракан подал знак одному из тех, кто караулил возле эшафота:
– Дай мне кандалы!
Тот протянул ему цепь, и Дракан, быстро наклонившись, замкнул ее вокруг моей лодыжки и прикрепил свободный конец цепи к тому же кольцу, к которому приковали мою мать.
– Ну как, госпожа Тонерре? – холодно спросил он. – Так ли уж, несмотря ни на что, невиновен мессир Никодемус?
Матушка была бледна как смерть. Она не отводила глаз от Дракана, а он встречал ее взгляд, словно она не была той, кем была, не была Пробуждающей Совесть.
– Ты вовсе не человек, – вымолвила она в конце концов. – А совести у тебя не больше, чем у животного.
Этих слов он стерпеть не мог. Казалось, он вот-вот ударит ее, я невольно сжала кулаки. Потом он коротко кивнул, но вовсе не для того, чтобы признать, дескать, она права, а потому, что уже принял решение.
– Как хотите! Быть может, измените свое мнение, когда увидите поближе настоящее животное. – Он повысил голос: – Наденьте дракону цепь подлиннее!
Из ворот, ведущих на Драконий двор, послышался скрежет и лязг цепи.
– А может, вы полагаете, что ваш знатный друг – убийца явится в последний миг и спасет вас? Надеюсь, он попытается… Воистину надеюсь, что он попытается!
Он повернулся и неторопливо спустился вниз с помоста, хотя дракон в тот же миг был уже в пути… «Может, ему вообще нечего бояться? – гневно думала я. – Дракон, что вонзит в него свои зубы, наверняка тут же не сходя с места сдохнет».
Стоявшие рядом с матушкой стражи бросали на чудовище беспокойные взгляды. Они торопливо спрыгнули с помоста вниз. Внезапно толпа отхлынула от эшафота, образовав больше свободного места.
Дракон быстро и плавно двигался вперед. Солнце, играя, освещало его искрящуюся серо-зеленую чешую, толстый и длинный драконий хвост колыхался из стороны в сторону.
