Ма беседовала с мадам Жоль, и я слышал, как она со вздохом говорила:
— Что там делается в деревне? Как вы думаете, удалось ли кому-нибудь спастись? Впрочем, этот дымок — хороший признак…
И еще целых две недели мы оставались в плену у гор. Бурлящая, точно сбесившаяся Аруаз отрезала нас от остального мира. Нижний мост, до которого мы в конце концов добрались, пройдя напрямик лесом, был, как и верхний, сорван и унесен водой. Но маленький мостик и пихта, срубленная Себастьеном, держались крепко, позволяя сообщаться обитателям двух наших шале. Эта соединявшая нас дорога была теперь заботливо расчищена, так как не проходило и дня, чтобы мы по той или иной надобности не навещали друг друга. Снег теперь держался только на северных склонах да в самых потаенных ложбинках гор. Последняя лавина и многочисленные осыпи не причинили особого вреда, разве что покрыли несколько делянок грязью и щебнем.
Семья Жоля и наша объединили запасы. Они доставили нам продукты, а мы, со своей стороны, принесли им на ферму большую часть бензина, поскольку Себастьен решил начинать пахоту немедленно. Но при первой же попытке трактор намертво увяз в разбухшей земле, и пришлось эту работу отложить.
А солнце сверкало вовсю, воздух прогрелся, и мы с ликованием встречали все признаки настоящей весны. Трава полезла из земли с невиданной быстротой, и мы наконец-то вывели нашу Ио на луг. Лиственницы стояли в нежно-зеленом кружеве распускающихся почек. Появились и птицы; дрозды, воробьи, кукушки, синицы и даже парочка удодов, неизменно прилетавшая каждый год с наступлением теплых дней. Выбирались из своих щелей еще полусонные насекомые. Снова засвистели среди скал сурки. А однажды вечером, рискнув забраться в чащу леса, я даже встретил оленя. Ничуть не испугавшись, он повернул ко мне голову и, спокойно взглянув, бесшумной грациозной походкой удалился прочь.
Конечно, перелетные птицы смогли укрыться в далеких странах, быть может, избежавших катастрофы, но как ухитрились выжить оставшиеся здесь животные? В каких щелях, норах, берлогах удалось им перезимовать, скудно питаясь семенами, корой да кореньями? Скорее всего, многие из них погибли, и действительно, позднее мы то тут, то там обнаруживали их останки, но те, что появлялись сейчас в окрестностях шале, олицетворяли собой в наших глазах всю страстную, неистребимую силу жизни.
Как только земля в верхней части луга более или менее подсохла, отец решил закопать там Зою. Мы перенесли туда ее гроб и опустили в яму на опушке пихтового леса, где наша бедная коза любила щипать травку. Ноэми, само собой, всплакнула и незаметно от нас (как ей казалось) бросила в могилу пучок маргариток.
Когда мы молча возвращались домой, опечаленные этим напоминанием о смерти, бродившей вокруг нас, высоко в небе, почти неразличимый для глаз, пролетел самолет. Безразличный к нашей судьбе, он удалился в сторону юга, оставив за собой пушистую белую нить, которую ветер скоро растрепал и развеял по небосклону.
Не откладывая больше, Па принялся за посадки: мы понимали, что в ближайшие месяцы наше существование в значительной степени будет зависеть от них. Урожай, собранный прошлой осенью, позволил нам спастись от голода, и теперь мы могли надеяться, что жаркое солнце и напоенная водой земля быстро подарят нам первые овощи. Поскольку времени терять было нельзя, Па предоставил нам неделю школьных каникул, и мы все взялись за работу. Почва на нашем огороде, податливая и размягченная, была вскопана без особого труда. Навоза хватало с избытком. Во время оттепели его постепенно снесло во двор, и нам оставалось лишь развозить его на тачке по грядкам. В несколько дней сад и огород были засеяны. Самый большой участок мы отвели под картофель, остальное пошло под морковь, салат, репу, шпинат, не говоря уж о редисе, который взошел почти мгновенно. В парниках подрастала рассада капусты и помидоров, — через несколько недель ее уже можно будет переносить в огород.
Мы с отцом отдыхали после рабочего дня на скамейке возле источника. Сморенные усталостью, мы молча слушали журчание воды, выбивающейся из каменной ложбинки. Земля выдыхала запах перегноя, в последних лучах заходящего солнца бурно танцевала мошкара. Иногда отец вставал, чтобы подправить граблями не слишком ровную грядку или убрать с дороги камень. Огород он обрабатывал с такой же любовью, с таким же тщанием, как свои скульптуры.
— Ну что ж, дела как будто пошли на лад, — заметил он, — Ты сегодня молодцом: поработал за десятерых. Не очень устал?
— Нет. Мне нравится огородничать вместе с тобой.
— Ну и прекрасно! Завтра вскопаем грядки для кабачков. А потом нужно будет и позаниматься. На чем мы там остановились? Ах да, на Бодлере [49], а потом я хотел рассказать вам о Верлене [50]. Вот что мне всегда нравилось: сочетать работу на земле и книги.
— Скульптуру тоже?
— Ну и скульптуру, конечно. За нее я примусь попозже. А сейчас много других неотложных дел. Мы с Себастьеном хотим опять попробовать добраться до Марэй. Может, вода уже спала.
В сумеречном воздухе стлался дым из каминной трубы. Ма подходила к забору и кричала нам: «Ужин готов!» Мы складывали в сарай свой садовый инвентарь. Ио с протяжным мычанием возвращалась с пастбища в хлев. Да, мало-помалу жизнь входила в прежнее русло.
Однако прошло еще несколько дней, прежде чем отец и Себастьен сумели пробиться к деревне. Когда река наконец успокоилась и уровень воды опустился до обычного, они перебросили доски между быками разрушенного моста и, пройдя до деревни, что заняло у них целый день, вернулись уже в сумерках, подавленные вконец.
Многие дома рухнули под напором снега, другие подмыло водой при таянии, около ста человек погибло. Оставшиеся в живых до сих пор не могут оправиться. Они в таком отчаянии, что либо напрочь забыли про нас, либо давно списали в умершие. Среди жертв в основном больные и старики, но погиб также булочник Бернар, и месье Мармьон, сброшенный лавиной в пропасть вместе со своим снегоочистителем, и мой учитель французского Делорье, умерший то ли от голода, то ли от удушья — в библиотеке, среди книг.
Называли и другие имена. Задыхаясь, я спросил: «А Катрин?» — «Она жива, — ответил отец, — К счастью, большинство детей в деревне уцелело, хотя они крайне истощены, а запасы продуктов в магазине, позволившие им худо-бедно продержаться, почти кончились. Жители надеются на помощь извне. Но откуда она придет и каким образом? Связь с остальным миром, конечно, до сих пор не восстановлена. Бензина на заправочной станции больше нет, да и к чему он, когда мы отрезаны от национального шоссе».
Па продолжал рассказывать, но теперь я его почти не слушал. Тоска, державшая меня за горло целый день, вдруг отступила, и, если бы уже не стемнело, я бы, кажется, бросился сейчас, как сумасшедший, через лес, не разбирая дороги, прямо к дому Катрин.
Всем запомнилось время, последовавшее за той трагической зимой. После нескольких недель полной растерянности порядок мало-помалу восстановился. Мертвых предали земле, разобрали обломки разрушенных домов, расчистили дороги. Потихоньку, со скрипом, вступал в действие огромный, сложный механизм прежней жизни или, по крайней мере, те его винтики, без которых невозможно было обойтись. При таких обстоятельствах люди быстро сообразили, с чего надо начинать.
Число жертв оказалось значительным: те, кому удалось справиться со снегом, холодом, голодом и буйством наводнения, были унесены эпидемиями, возникшими в разных местах, но, к счастью, довольно быстро приостановленными. Кроме того, всюду — и в городах, и в деревнях — появилось множество несчастных, у которых от ужаса навсегда помутился рассудок: вскоре ими были переполнены все больницы.
И все же не могу не отметить величайшую стойкость людей перед лицом столь тяжких испытаний. Едва вырвавшись из своих снежных могил, измученные голодом, в отчаянии от потери близких, они тут же принялись за работу, и жизнь — эта упорная, неистребимая жизнь — вновь поднялась из небытия, подобно тем упрямым растениям, которые, будучи вырваны из земли, все-таки оставляют в ней хоть корешок, хоть семечко, чтобы в один прекрасный день возродиться из него зеленым ростком, тянущимся к свету.
Мы с изумлением узнали, что катастрофа затронула все северное полушарие; ходили самые невероятные слухи. Одни рассказывали о каком-то абсолютном оружии, нацеленном на нас из другой галактики, решившей во что бы то ни стало погубить нашу планету; другие утверждали, что внезапно остыло земное ядро; третьи уверяли, что земной шар изменил ось своего вращения. Гипотез было не перечесть. Ясновидцы усматривали в этом карающую руку Господа, решившего наконец покарать человечество за все его прегрешения. Физики же выдвигали более правдоподобную версию о том, что серия термоядерных опытов, производимых на Северном полюсе, не удалась и повлекла за собой резкое изменение климата, но поскольку сверх засекреченная станция вместе с работавшими на ней специалистами оставалась погребенной под миллионами кубометров снега, который так и не растаял, эту гипотезу проверить не удалось. Через несколько лет — или веков — ледник, быть может, выдаст нам, вместе с приборами и останками погибших, ключ к этой тайне.
