— Сегодня я отправлюсь на банкет экстинкционистов, — сказал он, щелкнув по карточке указательным пальцем. — В конце концов, меня пригласили. Мне понадобится соответствующий костюм и кое-какие медикаменты.
Мульч был потрясен.
— Отличный план. А ты хитер и коварен, почти как я.
Артемис снова повернулся к клавиатуре. Надо еще немного поработать над прикрытием…
— Ты даже не представляешь, насколько, — отозвался он.
Время банкета неумолимо приближалось, и нервы у Кронски были натянуты до предела. Он плясал по бунгало в одном только банном полотенце и от волнения напевал любимые арии из мюзикла «Иосиф и его удивительный разноцветный плащ снов».[11] Кронски часто видел себя во сне облаченным в разноцветный плащ, сшитый из шкур уничтоженных им животных. После таких снов доктор всегда просыпался с улыбкой.
«Все должно пройти идеально. Сегодня — самый важный день в моей жизни. Спасибо, юный А’темис».
От этой конференции зависело очень многое, и банкет обычно задавал тон предстоящим выходным Покажи что-нибудь сногсшибательное на судебном заседании после банкета, и члены общества будут еще много дней болтать только об этом. И в Интернете поднимется шум…
«А что может быть грандиознее совершенного нового разумного вида? Экстинкционистов признает весь мир!»
И давно пора. Честно говоря, в данный момент экстинкционисты не пользовались популярностью. Суммы пожертвований падали, и впервые с момента учреждения их организации билеты на конференцию разошлись не полностью. Вначале все шло прекрасно — множество видов предстояло уничтожить и прибить на стену трофеи. Но теперь государства защищали редких животных, особенно крупных. Уже стало невозможно слетать в Индию просто пострелять тигров. И расположенные южнее Сахары страны реагировали крайне отрицательно, если узнавали, что в одном из заповедников появилась группа хорошо вооруженных экстинкционистов и отстреливает слонов. Дошло до того, что правительственные чиновники отказывались брать взятки. Отказывались брать взятки!
Существовала еще одна проблема, но ее Кронски ни за что не признал бы публично. Организация сделалась прибежищем экстремистов. Его искренняя ненависть к царству зверей привлекала кровожадных безумцев, желающих только одного — всадить пулю в тупую скотину. Философия организации оставалась недоступной их пониманию. Человек — царь природы, и животные имеют право на жизнь только в том случае, если вносят свой вклад в обеспечение комфортного существования хозяев. Бесполезное животное лишь потребляет бесценный воздух и подлежит уничтожению.
Но это новое существо способно все изменить. Всем захочется посмотреть на него. Весь судебный процесс, включая казнь, будет заснят, потом запись попадет в сеть, и весь мир окажется у ног Дамона Кронски.
«Еще один год пожертвований, — подумал Кронски, — и я смогу отойти от дел и наслаждаться богатством».
«Пять миллионов. Эта фея, или как там ее, стоит в десять раз дороже. В сто раз».
Кронски с минуту постоял, раскачиваясь, под струей холодного воздуха из кондиционера и принялся выбирать костюм из гардероба.
«Пурпурный, — подумал он. — Сегодня я буду императором».
Подумав, Дамон взял с верхней полки сшитую из шкуры каспийского тигра шапочку с кисточкой.
«Мы же в Фесе»,[12] — подумал он весело.
Личный самолет Фаулов, воздушное пространство над Гибралтаром, высота 10 000 метров
Десятилетний Артемис Фаул тщетно пытался расслабиться в мягком кожаном кресле. Напряжение у самого основания черепа отпускать не собиралось.
«Нужно сделать массаж. Или выпить чашку травяного чая».
Артемис прекрасно осознавал истинную причину недомогания.
«Я продал существо… разумное существо экстинкционистам».
Будучи ребенком исключительно умным, Артемис без труда нашел оправдание своим поступкам.
«Друзья освободят ее. Им почти удалось перехитрить меня, значит, они без труда перехитрят Кронски. Это волшебное существо скорее всего уже возвращается туда, откуда появилось, причем с лемуром под мышкой».
Артемис решил отвлечься от этих шатких доводов в свою пользу и подумать о Кронски.
«С этим типом определенно нужно что-то делать».
На складном столике мягко зажужжал титановый пауэрбук. Фаул включил экран и открыл личный браузер Интернета — эту программу он написал как школьную контрольную работу. Благодаря мощной и, естественно, незаконно установленной в грузовом отсеке самолета антенне он мог перехватывать сигналы радио- и телевизионных сетей, а также Интернета практически в любой точке мира.
«Организации, подобные обществу экстинкционистов, живут и умирают в зависимости от репутации, — подумал он. — Занятно будет уничтожить репутацию Кронски, используя силу Сети».
Оставалось кое-что выяснить, а потом разместить короткую видеозапись на самых посещаемых сайтах Интернета.
Через двадцать минут младший Артемис уже вносил завершающие штрихи в свой проект, но тут из кабины появился Дворецки.
— Перекусить не хотите? — спросил телохранитель. — В холодильнике есть немного пюре из нута,[13] а еще я приготовил ваш любимый напиток из йогурта и меда.
Артемис грузил видеоролик на последний сайт.
— Спасибо, — буркнул он. — Я не голоден.
— Чувство вины будет грызть вас, словно крыса — старую кость, — прямо сказал телохранитель, доставая еду из холодильника.
— Спасибо за сравнение, Дворецки, но что сделано, то сделано.
— Обязательно было оставлять Кронски оружие?
— Я тебя умоляю! Даже я устанавливаю дистанционные заряды в свои приборы. Неужели ты думаешь, что такие развитые существа не позаботились о защите своих технологий? Не удивлюсь, если этот пистолет уже расплавился прямо в руках Кронски. Я должен был оставить оружие в качестве благодарности.
— А вот живое существо вряд ли расплавится.
— Перестань, Дворецки. Я совершил сделку, и не будем больше об этом.
Дворецки сел напротив него.
— Гмм. Значит, вы руководствуетесь своего рода кодексом. Кодексом чести преступников? Интересно. А в данный момент что вы делаете на компьютере?
Артемис погладил рукой напряженный желвак на шее.
— Прошу тебя, Дворецки… Все это — ради отца. Ты сам понимаешь, что я вынужден был так поступить.
— Только один вопрос, — сказал Дворецки, срывая упаковку со столовых приборов. — А ваш отец захотел бы, чтобы вы так поступили?
Артемис молча тер шею.
Через пять минут Дворецки сжалился над десятилетним мальчишкой.
— Я думаю, мы можем развернуть самолет и помочь этим странным созданиям. Аэропорт Фес-Саисс уже открыли, и мы приземлимся там через пару часов.
Артемис нахмурился. Поступить так было бы правильно, но это не входило в его планы. Возвращение в Фес не поможет спасти отца.
Дворецки сложил бумажную тарелку пополам, оставив объедки внутри.
— Мистер Фаул. Мне очень хочется развернуть самолет, и я намерен так поступить, разве что вы в самой недвусмысленной форме запретите мне это сделать. Достаточно одного слова.
Артемис проводил взглядом вернувшегося в кабину телохранителя, однако ничего не сказал.
Марокко
Непрерывный поток лимузинов из аэропорта доставлял в «Царство людей» все новых экстинкционистов, и каждый из них выражал свою ненависть к животным тем, что находилось у него на плечах, голове или ногах. Кронски заметил даму, щеголявшую в ботфортах из шкуры каменного козла. Пиренейского, если он не ошибся. Рядом стояли старина Джеффри Кунц-Майерс в твидовой куртке, подбитой шкурой квагги,[14] и графиня Ирина Костович, бледную шею которой защищал от вечернего холода палантин из японского волка.
Кронски улыбался и тепло приветствовал каждого гостя, называя почти всех по имени. Каждый год новых членов становилось все меньше, но после сегодняшнего суда все изменится… Он направился в сторону банкетного зала.
Сам зал, спроектированный мюнхенской архитектурной мастерской «Шиллер-хаус», представлял собой огромный набор готовых конструкций, доставленных сюда немецкими специалистами в контейнерах и собранных меньше чем за четыре недели. Грандиозная конструкция отличалась от коттеджей более строгим видом, что было вполне оправдано, ибо в зале занимались очень серьезными делами. В нем вершился справедливый суд и приводился в исполнение приговор.
«Справедливый суд», — подумал Кронски и хихикнул.
Главный вход охраняли два дюжих марокканца в вечерних костюмах. Кронски сначала хотел одеть охранников в трико с эмблемами общества, но отказался от этой идеи, посчитав ее слишком бондианской.
