— Ни алтаря, ни жертвенного огня, ни благовоний!
И, не успели дети и подумать о том, чтобы остановить его, он расправил свои сверкающие крылья и воспарил вдоль переполненного публикой зала, слегка касаясь своими раскаленными на концах перьями полупрозрачных занавесей и позолоченной деревянной резьбы лож.
Он описал всего лишь один полный круг (такие круги описывают над водой чайки, когда выдается штормовая погода) и преспокойно уселся на прежнее место, но этого было достаточно для того, чтобы обстановка в театре коренным образом изменилась. В тех местах, где он что-нибудь задел крылом, заблистали крохотные, похожие на золотые семечки искорки. Из них потянулись к потолку тоненькие стебельки дыма, и вскоре на глазах у изумленной публики уже вовсю распускались огненные бутоны.
В зале сначала зашептались, а потом закричали во весь голос:
— Пожар! Пожар!
Занавес немедленно опустился, и в зале зажгли свет.
— Пожар! — неслось со всех сторон.
Публика отчаянно ринулась к выходу.
— Великолепная идея, не правда ли? — самодовольно сказал Феникс. — Такого гигантского алтаря и такого всеобъемлющего жертвенного огня еще ни у кого не было. Кстати, как вам нравится запах благовоний? — Но единственным запахом, который могли различить дети, был удушливый запах горелого шелка и обуглившегося лака.
Маленькие огненные бутоны успели к тому времени распуститься в огромные цветы. Не переставая вопить, люди метались по залу и пытались пробиться к выходу через ту или иную запруженную публикой дверь.
— Боже мой, Феникс, что ты натворил? — закричала Джейн. — Пойдемте же скорее отсюда!
— Но папа сказал нам оставаться здесь, что бы ни случилось, — возразила Антея, старавшаяся, несмотря на покрывавшую ее лицо бледность, говорить обычным размеренным тоном.
— Он наверняка не имел в виду пожар, — сказал Роберт. — Поджаренные дети нужны ему так же, как нам — лысый папочка. Нет уж, спасибо, сегодня мне почему-то не хочется быть юнгой на палубе горящего корабля!
— Мне тоже! — согласился Сирил и открыл дверь ложи.
Однако ворвавшаяся снаружи волна непереносимо горячего воздуха, смешанного со слезоточивым дымом, тут же заставила его закрыть. Было ясно, что этим путем им из театра не выбраться.
Тогда все четверо свесили головы через бордюр ложи и стали прикидывать вероятность спуска в зрительный зал. Такая вероятность была, но даже если им и впрямь удалось бы достичь партера, не сломав по пути ни рук ни ног (не говоря уже о головах), пользы им от этого было бы крайне мало.
— Вы только поглядите на всех этих людей! — в отчаяньи простонала Антея. — Там нам никогда не пройти.
И действительно, толпа около дверей напоминала рой мух, вьющийся вокруг свежезакатанной банки с вареньем.
— Лучше бы нам никогда в жизни не встречать Феникса! — со слезами на глазах закричала Джейн.
К чести Роберта нужно сказать, что даже в этот ужасный момент он оглянулся через плечо, чтобы удостовериться в том, что золотая птица не слышала этих ужасных слов (впрочем и Джейн можно понять — по своей ужасности ее слова вполне соответствовали моменту).
Но Феникса нигде не было.
— Послушайте! — сказал Сирил. — Я тысячу раз читал, что пишут о пожарах газеты, и клянусь вам, что с нами все будет в полном порядке. Нам нужно оставаться здесь и ждать — как нам и велел пала.
— Тем более что нам больше ничего не остается, — горько заметила Антея.
— А теперь послушайте меня! — твердо произнес Роберт. — Вы можете сколько угодно трястись от страха, а я бояться не собираюсь! Феникс еще никогда не бросал нас на произвол судьбы. Я уверен, что он и сейчас что-нибудь придумает. Я верю Фениксу, как самому себе!
— И Феникс благодарит тебя за это, о Роберт! — прозвучал у него из-под ног золотой голос.
На полу ложи лежал волшебный ковер, а по нему важно расхаживал Феникс.
— Быстро! — сказал он. — Забирайтесь на ковер! Да смотрите же, садитесь только на его уцелевшие древние части, а не то…
Детям так и не удалось узнать, что с ними станет в противном случае, ибо в этот момент в лицо им ударила яркая вспышка пламени. Увы, и без того искрометный Феникс под влиянием момента разгорячился до такой степени, что нечаянно воспламенил керосин, который этим утром дети с таким усердием втирали в ковер. Керосин, нужно сказать, занялся с такой невиданной силой, что после нескольких неудачных попыток затоптать пламя ногами дети были вынуждены отступить к стене ложи и дать ему выгореть до последней капли. Когда облако черной сажи рассеялось и взору присутствующих открылись дымящиеся останки ковра, выяснилось, что все без исключения заплаты из пестрой шотландской шерсти обратились в прах и осталась только старая добрая персидская ткань — да и та больше напоминала рыболовную сеть.
— Ну, смелее же! — закричал Феникс. — Я уже остыл.
Четверо детей принялись устраиваться на ковре. Им пришлось немало поерзать и поизвиваться, чтобы расставить все свои восемь конечностей на уцелевших узорных лоскутиках, ибо никому не хотелось оставить в горящем театре руку или ногу. А театр уже полыхал по-настоящему — в зале, из которого, к счастью, успела выскочить вся до последнего человека публика, бушевал огромный огненный смерч, и в ложе становилось все труднее дышать.
Джейн примостилась на коленях у Антеи.
— Домой! — приказал Сирил, и в следующую секунду по слипшимся от пота волосам четверых неудавшихся театралов пробежал благодатный сквозняк их родной детской. Они неподвижно сидели на ковре, а ковер как ни в чем не бывало лежал на своем месте посреди комнаты. По его умиротворенному виду никто бы не сумел догадаться, что всего лишь пару секунд тому назад он чуть было не погиб на пожаре, спасая жизни своих юных хозяев.
Потом в комнате прозвучали четыре глубочайших вздоха облегчения. Сквозняк, который всегда доставлял детям одни только неприятности, теперь показался им настоящим бальзамом. Они спаслись. И все остальные тоже. Когда они покидали театр, там никого не было. Они готовы были поклясться в этом.
Еще потом все четверо заговорили — как всегда одновременно и перебивая друг друга. Почему-то именно это последнее приключение произвело на них неизгладимое впечатление. Да и немудрено — ни одно из предыдущих не показалось им таким реальным.
— А вы заметили?.. — наперебой вопрошали они. — А вы помните?..
И тут по лицу Антеи разлилась такая бледность, что ее не смогла скрыть никакая сажа, понасевшая на нем во время пожара.
— Боже мой! — воскликнула она. — Там же мама с папой! Какой ужас! Они же наверняка подумали, что мы обгорели, как головешки. Сейчас же бежим в театр — нужно сказать им, что это не так.
— Не хватало нам только разминуться с ними по дороге, — осадил ее предусмотрительный Сирил.
— Тогда… Тогда иди один, — парировала Антея. — Только сначала умойся — если ты покажешься маме на глаза в таком виде, она наверняка решит, что ты обгорел как головешка, и с ней случится припадок или что-нибудь похуже. О Господи, зачем мы только повстречались с этим негодным Фениксом!
— Тихо! — прикрикнул на нее Роберт. — Без толку разоряться на ни в чем не повинную птицу! Что теперь поделать, если у него такая горячая натура? Ну ладно, я думаю, нам тоже нужно помыться. Откровенно говоря, все мы сейчас ужасно похожи на того полоумного негра, что задушил свою жену.
Занятые своими переживаниями дети не заметили, что с того момента, как они покинули театральную ложу. Феникса с ними не было.
Когда все немножко пообчистились, а Сирил уже влазил в свое зимнее пальто, собираясь вернуться к театру и поискать там папу с мамой (все равно что искать иголку в стогу ена, говорил он и был очень близок к истине), со стороны входной двери послышалось щелканье ключа. Нужно ли говорить, что все тут же бросились в холл.
— С вами все в порядке? — раздался снизу мамин голос. — С вами правда все в порядке?! — А в следующую секунду она уже стояла на коленях посреди холла и пыталась расцеловать всех четверых детей одновременно. Она то плакала то хохотала, как безумная, а папа стоял, прислонившись к дверному косяку и бормотал что-то вроде «Да будь я проклят со всеми моими потрохами!».
— Но как же вы узнали, что мы дома? — спросил Сирил, когда страсти немного поулеглись и папа с мамой обрели дар речи.
— Ну, вообще-то, тут произошла одна странная штука, — принялся рассказывать папа. — Как только мы услышали, что в «Гаррике» пожар, мы, естественно, бросились туда. В толпе вас не было, внутрь же никого не пропускали, но пожарники клялись и божились, что в здании не осталось ни единого человека. И тут кто-то так легонько трогает меня сзади за плечо и говорит: «Сирил, Антея, Роберт и Джейн…» Я оборачиваюсь, а у меня на плече сидит большой желтый голубь. Поскольку из-за него я не мог разглядеть, кто говорил, то я его и отогнал, но у меня за спиной уже никого не было. И тут с другой стороны опять голос: «Ваши дети сидят себе целехоньки дома». Я снова обора чиваюсь — и надо же такому случиться, что этот дурацкий голубь сидит у меня на другом плече! Должно быть, пожар ослепил его, вот он и метался туда-сюда. Но ваша мама всерьез решила, что это был голос…
