— 25 апреля 1946 года. Домниковская улица, дом три.
Сомкнутые ладони Кира пронзили стенной шкаф, и мы очутились возле моей школы, на углу Домниковской улицы. На мне были старая куртка и аккуратно залатанные штаны.
...Сто лет не видел я свою школу, а она все такая же — темно-кирпичная Бастилия наших знаний среди моря мелких домишек. Каждое утро шагали мы сюда из близких и дальних домов, предпочитая улицам проходные дворы, лазейки, дырки в заборах или просто заборы. Наверное, нас собирало вместе нетерпеливое желание увидеть друг друга, продолжить вчерашние приключения.
Я сразу же сбегал за Толяхой в соседний дом, привел его, познакомил со своими, ничего не объясняя. Толя был дружески расположен к любым новым людям, лишь бы они разделяли наши интересы. А наши интересы в это время заключались в содержательном прогуле. Школа трудилась и жужжала многоголосием, как пчелиный улей, а мы, перебрав фильмы и кинотеатры, взяв буханку черняшки, шли в «Форум» на «Гибель «Титаника». Шли по Большому кольцу, по его Садово-Спасской части, где в июле сорок четвертого наблюдали мы «парад» разбитых и плененных в Белоруссии фашистских вояк, шли мимо длинной и желтой стены Спасских казарм, где когда-то, задолго до моего рождения, Сухаревские букинисты и антиквары сбывали по воскресным дням свой редкий товар знакомым любителям книг, шли мимо чугунной решетки Склифосовского, где мы частенько дрались с чужаками из Коптельского переулка, пристававшими к нашим девчатам. Перешли на Колхозной площади на другую сторону кольца и вскоре оказались у кинотеатра «Форум».
Если говорить честно, я любил больше «Колизей», чем чинный «Форум» на Садовом кольце. Кинотеатры были примерно равны по «испытаниям души»: и тут, и там продавали на вечерних сеансах «газировку» и мороженое. И тут, и там надо было выстоять час или два в очереди за билетами. Или купить их втридорога у барышников. Да еще пройти контролера, который опытным глазом взвешивал, есть тебе шестнадцать или нет. И мы привставали, проходя мимо контролера, на цыпочки.
Я любил «Колизей» из-за картины во всю огромную стену. Если посмотреть на нее с балкона, то увидишь Чкалова. Он только что вернулся из полета, прижал к груди маленького сына и смотрит на тебя: ну, мол, как? А ты и не знаешь, что сказать в ответ. И еще — возле «Колизея» ловкий дядя на глазах у публики вырезал ножницами контурные силуэты из черной бумаги прямо с твоего лица и наклеивал на белый лист.
У «Форума» не вырезали.
Но мы идем в «Форум» — в полупустой утренний зал — на «Титаника».
По дороге мы с Толей пересказывали нашим подопечным кинофильмы, которые те и в глаза не видели. Я, честно говоря, забыл в это время, кто такие мои друзья, и был смущен тем, что три человека «в наши дни» не слышали ничего о Тарзане. (С этим фильмом мы с Толяхой познакомились года через два.)
Я с азартом, к восторгу нашей компании, пересказал все серии: как приемыш обезьян — стройный, мускулистый юноша — летает на лианах среди тропического леса, скрываясь от погони охотников; как похищает он белую красавицу и прячет ее на верхушке пальмы; как, попав уже в Америку, бросается он со знаменитого Золотого моста в бездну вод и не погибает... А три друга-летчика из «Небесного тихохода»! А героические матросы в фильме «Мы из Кронштадта»!.. Все эти герои — наши личные друзья.
Толя тоже был. удивлен полным невежеством троицы, но природная застенчивость и деликатность не позволяли ему спросить, из какой провинции они явились.
— А у нас одни «Анжелики», — вздохнула Алена.
По дороге мы купили три мячика на резинке, и ребята ловко обменивались молниеносными ударами.
— Какие «Анжелики»? — встрепенулся было Толя и успокоился, услышав, что это так себе, пустячные фильмы.
— А у тебя, писатель, смешная прическа, — не успокаивалась Алена.
Я пощупал голову. На висках и затылке пусто, а на макушке густой пучок волос.
— Под «бокс», — пояснил я.
— Почему под «бокс»?
— Все так стригутся. Не мешай. Уже пришли. И вот мы уютно устраиваемся на первом ряду большого зала и, отщипывая по очереди от буханки, смотрим «Боевой киносборник №8». Появление трех боевых танкистов в кадре вызывает у нас восторг. «Боевые киносборники» всегда показывают перед кинокартинами. Мы с Толяхой узнаем с восторгом артистов, запомнившихся по знаменитым фильмам. Марк Бернес, Борис Андреев, Ваня Курский... И не скупимся на комментарии! Марк Бернес здорово поет, Борис Андреев и Петр Алейников до войны на экране были трактористами. Обаятельного, веселого Алейникова никто не зовет Алейниковым, а только по имени киногероя — Ваней Курским. За своего, свойского Ваню Курского жизнь можно было отдать!.. И песня, которую поет в этом киносборнике Марк Бернес, пришла к нам из довоенного фильма. Там три друга заявили, что будут вместе защищать Родину, если нападет враг. И вот война, и помчались на врага танки. Три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой...
Кончился киносборник, и замелькали титры трофейного фильма «Гибель «Титаника». Уходит в последнее плавание корабль-гигант «Титаник». Его населяют разные люди: в шикарном ресторане танцует, пьет шампанское, любезничает изысканное общество; ютится на нижней палубе беднота «перекати-поле»; трудится команда во главе с самоуверенным, честолюбивым капитаном. И никто из пассажиров еще не знает, что бороться за жизнь им придется одинаково трудно. А мы в зале знаем про гибель «Титаника» и переживаем за каждый нюанс в судьбе героев картины. Мы уже не помним, что это кино, киношка, — волнуемся, переживаем как за живых людей...
После «Форума» мы под холодным ветром и дождем промчались к «Авроре», окунулись в радостный, неожиданный, музыкальный мир «Цирка». Целое созвездие талантов прошло перед нами: Орлова, Столяров, Володин, Массальский, Комиссаров. Ребят поразили кадры довоенной Москвы, особый оптимизм тех лет. А я впал в грустную задумчивость.
Конечно, утренние киносеансы вместо занудливых уроков — это настоящая свобода, раскованность духа и тела, полет фантазии, мечты. Я ощущал все чувства далекой юности в уютном крохотном зале «Авроры».
Но у меня в те годы были и вечерние сеансы, на которые больше никогда не попасть, была и девушка моей мечты.
Мы встречались с Лидой в сквере, брели под фонарями к «Перекопу» и, не глядя на афишу, шли в который раз смотреть «Судьбу солдата в Америке».
Но сначала надо было выстоять длинную очередь в кассу, а затем, выпив в буфете стакан шибающей в нос, дешевой бессиропной газировки, добраться до своих мест. Тут мы замирали, тесно прижавшись плечом к плечу. Перешептывались, тихо посмеивались...
Когда много лет спустя я увидел поздним вечером у стенда с газетой красивую маленькую женщину в зеленом костюме, я сразу узнал Лиду, но на всякий случай спросил: «Это ты? Или твоя младшая сестра с завязанным ухом, которая всегда попадалась на нашем пути?» Лида засмеялась, сказала: «Это я. Пойдем пройдемся». Мы тихо двинулись по Грохольскому мимо «Перекопа», но не заглянули в него. Я проводил Лиду: она по-прежнему жила с сестрой в одной комнате довоенного «шикарного» дома с лифтом.
...Идут заключительные кадры «Цирка». Герои в колонне демонстрантов на Красной довоенной площади. Летят в небо шары, и от этой пустячной детали рвется из горла нервный кашель.
Как же я мог забыть, что «Широка страна моя родная» — из этого, именно этого веселого-грустного фильма?
Вся наша дружная компания вываливается из кинотеатра и, взявшись за руки, с каким-то неистовым пылом распевает:
Широка страна моя родная.
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
Дождь кончился. Воздух солнечен и прозрачен. Благолепная весна с зелеными перьями первой травы между камнями, по которым ступают туфли и кеды. Дышится вольно, легко.
— Хорошо вы живете, — обращается на ходу ко мне и Толяхе Алена. — Грустите и смеетесь. И не думаете о мрачном.
— Победа! — ответил я кратко.
— Точно, — подтвердил Толяха, — мы их разгромили... — И замолк, погрустнел. Наверное, вспомнил «похоронку» на отца. Он мне однажды ее показал.
— А как же быть с атомной войной? И ядерной зимой? Они вас не касаются? Надо сражаться за судьбу человечества! — наступала на нас Алена.
— Не забудь, — напомнил я разбушевавшейся Алене, — что первые американские атомные бомбы совсем недавно сброшены на Хиросиму и Нагасаки. Люди еще не осознали всю громадность этой беды. Космические ракеты пока только в чертежах. А карточки отменят через полтора года.
— Значит, все только начинается? — Алена задумалась, опустила голову, забыла о висящем на пальце мячике.
Толя внимательно оглядел моих друзей.
— Что такое ядерная зима? — спросил он.
