После Алекса явилась Марина. И прямо с порога:
— Саша, ты про уроки не забыл?
— Какие уроки! — возмущаюсь. — Ничего не задано!
— Я и говорю, забыл.
Она прошла в комнату и спокойно объяснила:
— У нас завтра литература и рисование. А на лето задали сочинение и рисунок, помнишь?
Я что-то смутно помнил. Марина продолжила:
— Сочинение на тему «Моя мечта о прекрасном». А нарисовать задали то, что любишь, что сам захочешь. — Она улыбнулась. — Между прочим, Санечка, нам на двоих нужно по два экземпляра.
Приучил на свою голову! Но заняться действительно пора.
И мы занялись. Вернее, только начали, потому что дальше дело не пошло. Обнаружилось множество подлых мелочей, вредящих работе. Не горела настольная лампа, с надсадным скрипом выдвигались ящики письменного стола, впустую корябали бумагу все ручки. Привычные, полностью «мои» вещи стали чужими, какими-то неживыми. Это во-первых. А во-вторых, когда Марина снабдила меня собственной ручкой и тетрадкой, я сел в лужу. За десять минут напряженного труда и тяжких вздохов сочинил всего одну фразу: «Зачем мечтать о прекрасном, прекрасное надо иметь». Больше ничего в голову не лезло. Хотелось включить музыку… И я не выдержал. Я встал и врубил Свистни Свинс. При этом мысленно сострил: «Мой прекрасный магнитофон — это мечта. Для кого-то, но не для меня».
Марина сидела в большой комнате, смотрела мультики. Услышав музыку, вошла ко мне. Заглянула в тетрадку и расстроилась:
— Ты чего, Саша? Раньше сочинения пек, как я блины…
Я слегка разозлился:
— Мне мечтать не надо. У меня все есть.
Марина не поняла, тогда я пояснил:
— У кого ничего нет, пусть тот и мечтает о прекрасном, — и крутанул громкость.
Когда я перестал баловаться со звуком, Марина разочарованно сказала:
— Ладно, лирик. Сама напишу.
Она демонстративно выдрала страницу с моей гениальной фразой, а тетрадку забрала. Затем добавила:
— Рисовать-то ты, надеюсь, не разучился?
Я немножко обиделся и молча достал краски, преодолев упорное сопротивление ящика письменного стола. Я рисую гуашью. Но выяснилось, что краска засохла вчистую! Во всех баночках! Мне стало чуть-чуть не по себе. Что в доме творится?
— Рисование отменяется, — объявил я и показал Марине краски.
Она не скрывала, что окончательно разочаровалась во мне.
— Пора идти, — нудным голосом сообщила она. — Надо уроки делать.
— Скучно станет мечтать — спускайся, — сказал я напоследок. — У меня уйма прекрасного.
Наверняка прибежит. Куда денется? Когда Марина ушла, я взял лист бумаги, карандаш и прикинул: что бы мне такое нарисовать? Как что?! Есть домашнее задание — нарисовать что-нибудь любимое. Я обвел взглядом комнату и нарисовал телевизор — в шутку, конечно. Получилось неплохо. Я развеселился и дорисовал к телевизору глаза, нос и рот. Вышла рожица, чем-то похожая на меня. Все-таки я умею рисовать. Дура ты, Мерецкая.
В честь маленькой победы я захотел чего-нибудь сбацать. В большой комнате стоит пианино, и, между прочим, не зря: я музыку сочинял, разные «собачьи вальсы» для школьных мероприятий. Откинул крышку, ударил по клавишам.
Пианино было расстроено. Я никогда не слышал настолько расстроенного пианино! Елки зеленые…
Это было вчера вечером. Именно тогда я впервые почувствовал какую-то опасность, затаившуюся в квартире. Мне сделалось страшно. Я даже подумал: «Скорее бы пришли родители, и все встало бы на свои места». Смех! Я надеялся, что к концу вечера странности забудутся, я лягу спать, спокойно засну, и ночью мне будет сниться…
Воспоминания продолжаются. Заколдованный
…навязчивый, глупый сон. Или это был вовсе не сон? Ему казалось, будто он, скрюченный до невозможности, сидит на корточках в тесной клетке. Нос уткнулся в колени, руки сцеплены и прижаты к затылку. Дикая поза! При этом клетка стоит на его кровати.
Саша попытался расслабиться, но ничего не получилось. Кто-то назойливо лез к нему, злобно пинаясь, явно желая еще больше его уплотнить. Это продолжалось не очень долго: Саша поднатужился и выпихнул наглеца. Тот пару раз ткнулся и отстал. Была ночь…
11.…а потом настало утро. Сегодняшнее утро. Саша Токарев вдруг понял, что он не спит, поскольку прямо перед своим носом увидел простыню, чему очень удивился. Одновременно он ощущал, что находится совсем не в том виде, в котором принято спать. Правда, в каком именно — Саша не знал: ему никак не удавалось на себя посмотреть. И, заволновавшись, попробовал шевельнуться. Безрезультатно. Он чувствовал себя скованным, согнутым, сдавленным, будто в гипсе. Тело было каким-то деревянным. Саша испугался, подумав: «Неужели обчистили? Меня связали, а систему вынесли…» Он еще раз напрягся и с большим трудом сумел повернуть голову. Себя он так и не увидел, зато теперь его взгляду открылась часть комнаты. С облегчением Саша обнаружил, что техника на месте. А в стекле книжного шкафа он увидел отражение кровати. Почему-то на кровати стоял телевизор, и Саша с досадой отметил непорядок: «Вечно родители все в мою комнату сваливают, склад устраивают». Тут он осознал явную несуразицу. «А где же я? — задал себе глупый вопрос И предположил в том же духе: — Нет меня, что ли?» Саша испугался по-настоящему. Вернее, запаниковал. Попытался крикнуть — ничего не вышло, даже губ своих не почувствовал. Тогда, переполненный ужасом, он дернулся изо всех сил, совершил отчаянный рывок, комната крутанулась — ему показалось, что его подбросило в воздух, — и секунду он летел, выпрямившись. А потом во что-то врезался и обнаружил себя лежащим на полу возле кровати.
Блаженство разлилось по телу. Свободен! «Надо же, какой сон приснился, — подумал Саша Токарев. — Ну я и рванул, даже с кровати свалился!» Он сел, разминая затекшие руки и ноги. «Зачем этот сон? Может, примета какая-то? Главное — все как взаправду». Саша немного посидел, вспоминая. В том числе и ночную чепуху, когда кто то лез к нему в клетку, пихаясь. Затем решил, что пора одеваться, встал и уверенно направился к электрической розетке — мимо стула с одеждой. Подойдя, он растерялся «А что теперь? Пальцы совать?» Саша остановил себя. «Если дернет, мало не покажется!»
Он почувствовал, как что-то чужое зашевелилось в нем, и ему стало тоскливо. Совершенно необходимо было найти… Выход, по ту сторону которого все станет ясно… Или вход? Ему вдруг нестерпимо захотелось отыскать наконец какую-нибудь антенну, и это желание было похоже на дурноту. Механически шагая, он вышел в большую комнату
Здесь был папа. Папа собирал бумаги и складывал их в портфель.
— Санька проснулся! — воскликнул он. — Ну и походка у тебя. Ты что, брейком увлекся?
— Па, а как ко мне антенна подключается? — нетерпеливо произнес Саша вместо ответа. — Скоро ведь программа передач!
— Шутник ты у меня, — сказал папа, довольный сыном. А сын мучительно соображал, зачем же он ляпнул такую фразу.
Папа весело подмигнул:
— Как техника? Ничего еще не сломал? — Он не скрывал гордости. — А то я накупил тебе на свою голову…
Саша хотел сообщить, что все отлично, что кое-кто в школе ему завидует, но вместо этого неожиданно отчеканил:
— Вся аппаратура работает нормально!
Папа озадаченно посмотрел.
— Да-а, — протянул он, — отстал я, видно. В наше время так не шутили. — И, сипло хихикнув, пробормотал: — Мы больше по другой тематике…
Саша бездумно подошел к телевизору, потрогал пластиковый корпус и почему-то вспомнил ночной сон. Тот самый, с клеткой. Тогда он смерил руками набитый электроникой ящик и спросил нормальным голосом:
— А человек в телевизор влезет?
И вдруг понял с облегчением, что наваждение исчезло.
Радость была огромна! Она была так велика, что, не поместившись в груди, вырвалась наружу в виде индейского вопля. Саша хохотнул, щелкнул себя по ушам и тут же вспомнил, что ему необходимо торопиться. Из головы мгновенно вылетели всякие там кошмарные сны и необъяснимые заскоки: его ждали друзья, его ждало священное дело мести.
Не знал он еще, чем закончится это утро. Не предполагал, что через какой-нибудь час…
Вернемся в день второй. Оборотень
…молодой человек шел из школы домой, не отсидев и одного урока. Лицо молодого человека — на зависть встречным! — блистало истинно мужской красотой. Особенно вокруг глаз. Он шел, замедляя шаг, потому что все яснее понимал простую вещь: на какое-то время его тело принимало вид телевизора. Причем собственного (семьдесят по диагонали) телевизора! Это превращение происходило отнюдь не во сне. Освобождение от занятий и украсившее дневник замечание директрисы подтверждали факт чуда. Тот телевизор, который утром лежал на его кровати, был он сам — Александр Токарев. И в медпункте… Будь он пластилиновым героем из мультика — куда ни шло, а так — полнейший бред… Мало того: Саша понял и другое! Обретая человеческий облик, он сохранял что-то от вещи. Неестественные желания, чужие фразы — это были остаточные явления. Или «отходняк», как сказал бы папин друг дядя Сева. Хотя Саша, конечно, не мог знать точный смысл упомянутого слова.
