— Ты уверен, что это не лучший выход? — напрямик спросил я.
Сергей ответил не сразу. Он потянул из ножен свой палаш и положил его на ладонь, любуясь сумрачным блеском лезвия.
— Никто не скажет, что я струсил, — тихо проговорил он наконец. — Я не знаю, сколько мне придётся тут прожить, но я хочу жить, а не прозябать. Если бы ты позавчера решил не идти, я бы ушёл сам.
— Скажи, — спросил я, — Ленка хотела пойти с тобой?
— Конечно, — он удивлённо взглянул на меня…
…Уходя, мы бросили одеяла и вещмешки в одну кучу у корней дерева. Я оглянулся через плечо.
И подумал, что, может быть, эти вещи так и останутся лежать тут, пока не засыплет их снег уже близкой зимы.
* * *
— Ну ты-то всегда хорошо бегал, — Вадим подтянул на груди перевязь меча. — А я терпеть не могу.
— Я тоже ещё не бегал на пять километров, — заметил я. — Тем более — за такие призы.
Подошёл Ян, пожал мне руку:
— Удачи вам.
— Тебе — тоже. Доберись, — я помедлил и хлопнул его по плечу: — Доберись, слышишь?
Он кивнул и бесшумно канул в подлесок.
Я медлил, словно время, оттягиваемое мной, могло что-то изменить — и боя не будет. Потом оглянулся на своих.
Они все были уже на ногах — переминались, переглядывались, но молчали, и оружие у всех было взять удобней под руки. И во взглядах, брошенных на меня, было понимание.
— Ну что, — я улыбнулся, — это уже не турпоход, кажется, а?
— Мало похоже, — согласился Олег Крыгин. А Вадим, всё это время глядевший в сторону, тихо, но внятно сказал:
— И можно жизнь свою прожить иначе,
Можно ниточку оборвать…
Только вырастет новый мальчик —
За меня, гада, воевать…
— Пошли, что ли? Чего тянуть?..
…Не знаю, какие там мыслишки копошились в негритосских черепушках, но купились они так же легко, как ребёнок — на конфетку. Полтора десятка явно случайно вышедших к осадному лагерю и открыто растерявшихся белых мальчишек — желанная добыча, развлечение и добавка к меню, поэтому в погоню дёрнула чуть ли не половина осаждающих. При виде такой толпы даже не пришлось особо изображать страх…
Мне в какой-то момент показалось, что я не рассчитал наших сил. Да и то сказать — полгода назад я (а я всегда был очень неплохим бегуном!) не смог бы пробежать пять километров без перерыва даже по ровненькому стадиону, не то что по горному лесу. К счастью, за эти полгода многое изменилось, и нам удавалось удерживать негров метрах в двухстах за нашими спинами.
Ещё я боялся заблудиться и не выйти к ущелью. Но приметы на местности совпадали даже с первого взгляда.
На бегу я сдувал с носа солёные капли. Длинные волосы мотались над плечами и липли ко лбу — очень противно и надоедливо. Шпагу приходилось нести подхватом в левой руке, она здорово мешала. Негры позади орали на разные голоса, они бы давно попытались рассыпаться и охватить нас кольцом, но узости, через которые мы то и дело шли, мешали.
Я держался в хвосте — вперёд мы пустили тех, кто помладше или похуже бегает. И я с тревогой замечал, что "голова" начинает сбиваться в "хвост".
Рядом со мной бежал Север — он был великолепным бегуном, много раз выигрывал соревнования города и сейчас лихо держал темп.
— Можем не добежать, — не сбивая дыхания, заметил он. — Смотри, как медленно впереди бегут… И негры ближе стали…
Я оглянулся и резко ослабел — лучше бы этого не делал! Негры и в самом деле съели не меньше трети расстояния, а мы пробежали-то всего полдороги!
Я догнал Кольку Самодурова и бросил ему коротко, чтобы не задохнуться:
— Стой.
Он глянул недоумённо, но остановился — даже с удовольствием, пропуская мимо себя колону. Я достал и взвёл наган. Увидев это, Колька, ни слова не говоря, сдёрнул со спины свою вертикалку.
— Картечь? — спросил я. Он кивнул. — По команде. Шесть выстрелов, не больше.
— Мало не покажется, — заметил Колька, — у меня тут волчья, по девять в патроне…
Негры тут же сбавили темп, и голосить стали поменьше. Всё-таки они были очень трусливы, и меня неприятно поразила эта мысль: что нам приходится погибать в схватках с таким шакальём. Всё равно что волку воевать с крысами…
Они перешли на шаг, но всё равно приближались. У меня мерзко и неожиданно скрутило живот. Полсотни метров.
— Чё-то страшно, — со смешком сказал Колька.
— Страшно, — меня дёрнуло нервным спазмом.
Сорок метров. Они шли, переглядываясь и каркая, скрипя, щёлкая опасливыми и злыми голосами.
Тридцать метров.
Виктор Цой
Зёрна упали в землю, зёрна просят дождя —
Им нужен дождь.
Взрежь мою грудь, посмотри мне внутрь,
Ты увидишь: там всё
горит огнём!
Через день будет больно,
Через час будет больно,
Через миг будет
уже не встать!
Если к дверям не подходят ключи —
Вышиби двери плечом!
Мама, мы все тяжело больны,
Мама, я знаю — мы все сошли с ума,
Мама, мы все сошли с ума!
Сталь между пальцев.
Сжатый кулак.
Удар выше кисти, терзающий плоть —
Но вместо крови в жилах застыл яд —
медленный яд.
И вот кто-то плачет, а кто-то молчит,
А кто-то так рад,
кто-то так рад…
Ты должен быть сильным,
Ты должен уметь сказать: "Руки прочь,
Прочь от меня!"
Ты должен быть сильным —
Иначе зачем тебе быть?!
Что будут стоить тысячи слов,
Когда важна будет крепость руки?
И вот ты стоишь на берегу
И думаешь: плыть — или не плыть?..
Мама, мы все тяжело больны!
Мама, я знаю —
мы все сошли с ума!!!
…Дымящиеся гильзы вылетели мне под ноги. Я вскинул руку с револьвером, стреляя в упор — раз, два, три!.. Ещё дважды огненной метлой ахнула картечь… Я вновь стрелял — уже в спины — раз, два! — и схватил Кольку за руку:
— Хватит, не стреляй!.. Беги!
— А ты? — он медлил. Я, выбивая шомполом гильзы, загонял в барабан новые патроны, натыкаясь в поясе на пустые гнёзда:
— Беги, говорю!
Колька побежал, не оглядываясь, но ружьё неся в руке. Я начал пятиться спиной, угрожая револьвером; негры стояли на месте, и я побежал тоже, сразу взяв разбег. Через несколько секунд позади вновь завыла погоня…
…Наверное, наша с Колькой стрельба всё-таки помогла, потому что мы с ним нагнали наших лишь у входа в ущелье. Я бросил взгляд вправо-влево — никого видно не было, и на миг меня посетила абсурдная, но страшная мысль: а что если никого тут нет?! Что тогда?! Но через секунду я заметил Свена — он из-за камней коротко взмахнул рукой и опять исчез, как в воду канул.
Ущелье ахнуло эхом. Мы пробежали низину, и я заорал, с трудом тормозя:
— Сто-о-ой!!!
Остановились все с видимым удовольствием, с железным присвистом обнажая оружие. Негры вваливались в ущелье радостной толпой, но вой и визг резко стихли — очевидно, наша решимость поколебала то, что у них по недоразумению именовалось "боевым духом". Тем более, что сейчас они находились ниже нас метра на четыре и явно не желали одолевать подъём навстречу клинкам.
А эта заминка решила всё. Слева и справа на скалах выросли лучники Свена и Тиля, а остальные их мальчишки законопатили вход в ущелье.
Наступила тишина. Лишь эхо дыхания пульсировало в ущелье. Потом раздался голос Свена — он сказал по-английски:
— Вот и всё! Лучники!..
…Негры, разделившись надвое, отчаянно бросились на прорыв, расстреливаемые из луков (я пожалел, что мы оставили девчонкам аркебузы). Стрелы с хрустом вонзались в спины, пробивали черепа, рассекали грязную кожаную одежду, пронзали щиты, доставая тех, кто пытался скрыться за ними…
Но и добравшихся-таки до нас оказалось предостаточно.
Кончик палаша в моей руке разрубил череп между глаз здоровенного "лба" под пернатым головным убором, достав мозг. Другого я пометил в горло над щитом. Слева мне в пояс ткнулся ассегай, но нанести удар у негра не получилось — Сморч, хэкнув, молодецким ударом своего топора практически располовинил негра и, захохотав, рявкнул:
— Чего стоим?! Вперёд надо идти!
И мы — пошли…
…Подобной мясорубки я себе и представить не мог. Приторный, удушливый запах крови повис в ущелье плотным густым пологом, мешая дышать. Мы не потеряли ни одного человека — негры были растеряны и не сражались даже, а так — наугад отмахивались клинками, десятками погибая в давке от наших ударов.
Переступая через трупы (и не ощущая вообще ничего, кроме лёгкой усталости), я подошёл к Свену и Тилю, пожал им руки. Фризон был ранен — брошенная тола рассекла ему левый висок, и он, весело скалясь, вытирал всё ещё текущую кровь ладонью, размазывая её по щеке небрежным движением. Я так и пожал окровавленную сильную ладонь…
