Йорек снова ударил, склонившись на одну сторону, рубя, рыча, раздавливая, в то время, как пули летали вокруг него как осы или мухи, не причиняя вреда. Лира погнала детей в темноту, подальше от огней. Они должны уходить, потому что намного более опасными, чем татары, были взрослые Болвангара.
Поэтому она кричала и толкала детей, чтобы они уходили. Когда огни за ними стали бросать длинные тени на снег, Лира почувствовала, как её сердце рвётся к глубокой темноте арктической ночи и чистому холоду, выпрыгивает от любви к ней, подобно тому, как Пантелеймон скакал теперь в облике зайца, получая удовольствие от одного только движения.
— Куда мы идём? — спросил кто-то.
— Здесь же ничего нет кроме снега!
— Приближается отряд спасения, — сказала Лира. — В нём пятьдесят или больше бродяжников. Держу пари, что в нём есть и ваши родственники. Все семьи бродяжников, которые потеряли детей, послали кого-то.
— Я не бродяжник, — сказал мальчик.
— Не важно. Они заберут тебя в любом случае.
— Куда? — кто-то ворчливо спросил.
— Домой, — сказала Лира. — Для этого я сюда и приехала, чтобы спасти вас, и я привела сюда бродяжников, чтобы они снова отвезли вас домой. Нам только надо пройти немного дальше, и мы их найдём. Медведь был с ними, поэтому они не могут быть далеко.
— Вы видели этого медведя! — говорил один мальчик. — Когда он разорвал того деймона, стражник умер, как если бы кто-то вырвал его сердце, вот так!
— Я никогда не думал, что можно убить деймона, — сказал кто-то другой.
Сейчас говорили все; возбуждение и освобождение развязали всем языки. Они не думали, куда они идут, когда разговаривали.
— Это правда, — спросила девочка, — про то, что они здесь делают?
— Да, — ответила Лира. — Я никогда не думала, что когда-либо увижу кого-то без деймона. Но по пути сюда мы нашли одного мальчика без деймона. Он всё время о ней спрашивал, где она, найдёт ли он её когда-нибудь. Его звали Тони Макария.
— Я его знаю! — сказал кто-то, а остальные присоединились. — Да, они забрали его примерно неделю назад…
— Ну, они отрезали его деймона, — говорила Лира, зная, как это на них повлияет. — И вскоре после того, как мы его нашли, он умер. И всех деймонов, которых они отрезали, они держали в клетках в квадратном здании там.
— Это правда, — сказал Роджер. — И Лира их выпустила во время пожарной тревоги.
— Да, я их видел! — сказал Билли Коста. — Я сначала не понял, что это, но я видел, как они улетают с тем гусем.
— Но для чего они это делают? — потребовал один мальчик. — Зачем они отрезают наших деймонов? Это же пытка! Зачем они это делают?
— Пыль, — сомневаясь, предложил кто-то.
Но мальчик засмеялся с презрением. «Пыль! — сказал он. — Нет такой вещи! Они это просто выдумали! Я в это не верю».
— Сюда, — сказал кто-то, — посмотрите, что происходит с цеппелином!
Все они обернулись. За ослепительным блеском огней, где всё ещё продолжалась битва, огромная тело воздушного корабля больше не плыло свободно над причальной мачтой; свободный конец спускался вниз, и за ним поднимался шар…
— Воздушный шар Ли Скорсби! — закричала Лира и захлопала от восторга руками в варежках.
Другие дети растерялись. Лира гнала их вперёд, удивляясь, как аэронавт смог так далеко залететь на воздушном шаре. Ясно, что он наполнил шар гелием Глакожеров, и сам сбежал, сорвав им погоню.
— Давайте, двигайтесь или замёрзнете, — сказала она, так как несколько детей дрожали и стонали от холода, а их деймоны тоже кричали своими высокими тонкими голосками. Пантелеймона это раздражало, и он в виде росомахи огрызнулся на деймона-белку одной девочки, который просто лежал у неё на плече, слегка поскуливая.
— Залезь к ней под пальто! Увеличься и согрей её! — рыкнул он, и напуганный деймон девочки тут же заполз под её легонький анорак.
Печально было то, что этот искусственный материал, из которого была сшита одежка многих детей, не был настолько тёплым, как настоящий мех, не важно, что искусственные волоски делали его похожим на настоящий мех. Некоторые дети выглядели как ходячие снеговики, они были такими же толстыми и неповоротливыми, но их одежда была сделана на фабриках и заводах в теплых краях, и не могла греть по-настоящему. Шубы Лиры была сильно потрепана и воняла, но хорошо согревала.
— Если мы вскоре не найдём бродяжников, они долго не протянут, — шепнула она Пантелеймону.
— Заставляй их двигаться, — также шёпотом ответил он. — Если они лягут, то им конец. Ты знаешь, что сказал Фардер Корам…
Фардер Корам рассказал ей много историй из его собственных путешествий на Север, госпожа Коултер тоже — надеюсь, что это правда. Но они оба были совершенно правы в одном: нужно всё время двигаться.
— Нам ещё далеко? — спросил маленький мальчик.
— Она заставляет нас удирать, чтобы погубить, — сказала девочка.
— Лучше уже быть здесь, чем снова там, — сказал кто-то.
— Я больше не буду! На станции тепло. И там есть еда и горячие напитки и всё остальное.
— Но там пожар!
— Что мы собираемся делать? Держу пари, мы тут умрём с голоду…
Мозг Лиры был полон неясных вопросов, которые летали вокруг как ведьмы, кружащиеся и недосягаемые, и где-то, в той дали, которой она не могла достигнуть, были слава и восторг, которых она совсем не понимала.
Но это давало ей прилив сил, и она подняла одну девочку со снежной кучи, и толкнула мальчика, который бездельничал, и призывала их: «Продолжайте идти! Идите по следам медведя! Он приехал с бродяжниками, поэтому следы приведут нас к ним! Просто продолжайте идти!»
Начали падать большие хлопья снега. Вскоре полностью засыпало следы Йорека Барнисона. Теперь, когда им не было видно огней Болвангара, и пожар был только слабым заревом, единственный свет исходил только от робкого сияния покрытой снегом земли. Эти облака загораживали небо, поэтому не было ни луны, ни Авроры; но присмотревшись, дети могли различить глубокие следы, которые Йорек Барнисон оставил на снегу. Лира подбодряла, запугивала, лупила, полунесла на себе, клялась, толкала, тянула, ласково подбадривая, где это было нужно, а Пантелеймон (улавливая эмоции детских деймонов) говорил ей, что было нужно в каждом случае.
«Я доведу их, — повторяла она про себя. — Я приехала сюда, чтобы спасти их, и я разобьюсь в кровь, но спасу их».
Роджер следовал её примеру, а Билли Коста шёл во главе, как самый остроглазый. Вскоре снег начал падать так густо, что им пришлось взяться за руки, чтобы не потеряться, и Лира подумала: «Возможно, если мы все ляжем очень близко, то так сохраним тепло… Выкопаем норы в снегу…»
Она что-то слышала. Это было похоже на рычание двигателя, глухой шум цеппелина, но что-то выше, вроде жужжания шершня. Звук этот был еле слышен.
И вой… Собаки? Ездовые собаки? Этот звук тоже был далеким и неопределенным, словно окутанным миллионами снежинок и смешанным с порывами ветра. Это, должно быть, ездовые собаки бродяжников, или же дикие духи тундры, или даже те освобождённые деймоны зовут своих потерянных детей.
Она что-то видела… Ведь не бывает огней на снегу, не так ли? Это точно призраки… Или они шли по кругу и снова вернулись в Болвангар.
Но это были маленькие жёлтые огни фонариков, а не белое ослепительное сияние ямтарических огней. И они не двигались, и вой был ближе, и до того как она точно убедилась, что спит, Лира бродила между знакомыми фигурами, и мужчины в мехах держали её на руках: сильные руки Джона Фаа подняли её над землёй, и Фардер Корам смеялся от радости; и, насколько хватало глаз через буран, бродяжники поднимали детей в сани, накрывали мехами, давали им жевать тюленье мясо. И Тони Коста был там, обнимал Билли, а тот, ласково шлепал его, все снова и снова обнимая и радостно встряхивая. И Роджер…
— Роджер поедет с нами, — сказала она Фардеру Кораму. — Я имела в виду его, когда говорила, кого надо спасать в первую очередь. Потом мы отвезем его обратно в Джордан. Что это за шум…
Это снова было то рычание, тот мотор жужжащий, как помешанный мухошпик, но в десять тысяч раз больше.
Внезапный удар сбил её с ног, а Пантелеймон не мог ей помочь, потому что золотистая обезьянка…
Госпожа Коултер…
Золотистая обезьяна била, кусала, царапала Пантелеймона, который менял такое множество форм, что было трудно увидеть его, и отбивался: жалил, хлестал, разрывал. Тем временем госпожа Коултер, с окаменевшим лицом, укутанным в меха, тащила Лиру к снегоходу, и Лира сопротивлялась также упорно, как её деймон. Снег был такой густой, что они казались затерянными во вьюге, и ямтарические фары саней освещали только густые кружащиеся хлопья на несколько сантиметров вперёд.
— Помогите! — кричала Лира бродяжникам, которые были всего лишь за стеной снега, но не могли ничего увидеть. — Спасите меня! Фардер Корам! Лорд Фаа! Помогите, ради Бога!
