– Погоди, – перебил его Блейд. – Ты говоришь о том, как обстоят дела в настоящий момент у вас в Лютерии, и о том, как ведет себя твой отец. Король необязательно должен вести себя именно так. Если твой отец – самый унылый и мрачный человек, какого я знаю, это не значит, что и ты должен быть таким же.
– Или так же бездарно обращаться с деньгами, – вставил Кит.
Рёскин, будучи гномом и будущим гражданином Лютерии, навострил уши.
– То есть как это – бездарно обращаться с деньгами? – возмутился он.
– Ничего подобного! – сердито возразил Лукин. – Отец умеет обращаться с деньгами! Только у нас их просто нет.
– А папа всегда говорит, что он не умеет, – встряла Эльда. – Дерк говорит, что король Лютер, похоже, воображает, будто зарабатывать деньги и даже думать о том, как это можно сделать, – ниже его достоинства!
Лукин разозлился еще больше:
– Но ведь мой отец не может разводить крылатых коней или сделать себе состояние на разумных голубях, как ваш папочка!
– Ну да, – сказал Кит. – Он не может. Но ведь ты-то можешь!
Лукин гневно уставился на грифона. Он так плотно стиснул зубы, что вздувшиеся желваки на щеках в этом странном освещении делали его лицо похожим на череп. Кит ответил ему невозмутимым взглядом.
– Жалко, что ты настолько крупнее меня! – процедил Лукин сквозь стиснутые зубы.
– Попридержи-ка молот! – сказал Рёскин. – Я согласен с Фелимом. Я тебя не понимаю. Ты же встречался с кузнечными мастерами? Видал, как они держатся за свою власть? Они готовы убивать ради того, чтобы ее не лишиться! А ты?
Лукин пожал плечами и малость разжал зубы.
– Меня это не волнует. У меня все равно никакой власти нет.
– Ну да, и ты поехал учиться на волшебника, чтобы ее обрести, – сказал Блейд. – Разумно. Так что же тебе не нравится? Ответственность? Мне показалось, что ты как раз не против быть главным и брать ответственность на себя.
– Ну, может, и нравится, – признался Лукин. – Только у меня ведь нет такой возможности. Послушать моего батюшку, так можно подумать, что я по-прежнему десятилетний мальчишка. Хотя он в этом не виноват. Просто он упустил изрядный кусок нашей жизни, когда матушка увезла нас в деревню, подальше от туров. И так и не сумел наверстать упущенное. Эта трещина… – Лукин осекся.
Ольга, которая все это время баюкала в ладонях довольный комок земли, подняла голову и посмотрела на Лукина сквозь пелену волос.
– Я знала, что рано или поздно ты поймешь, – сказала она. – Ты не забывай, магия, в отличие от людей, действует не в соответствии с логикой. Твоя магия просто приправляет все, что ты делаешь, этой самой трещиной, которой не замечает твой отец. Так она пытается показать ему, что ты уже большой. Верно ведь? Ты же сам рассказывал, что начал делать ямы, когда туры закончились и вы вернулись домой, к отцу.
Лукин внезапно обмяк и сдулся, как лопнувший шарик.
– Когда мне было десять лет, – кивнул он, – я уже привык заботиться обо всех: о матери, о младших, даже об Изодели. Мы с Изоделью и готовили, и прибирались в хижине, потому что мама ничего этого не умела. А потом мы вернулись домой – и со мной начали обращаться как с пятилетним малышом!
Блейд ухватил незримое нечто, которое выходило из Лукина, и поспешно выкинул его за обледенелую стенку, куда-то к пялящимся на них глазам-камушкам.
– Ну вот, – сказал он. – Всем спасибо. Ты не расстраивайся, Лукин. Не знаю, почему, когда выправляешь душу, должно быть больно. Но так всегда бывает.
Он виновато посмотрел на Клавдию, которая сидела рядом с Лукином, задумчиво склонив голову.
Клавдия увидела этот его взгляд сквозь свои извилистые локоны и хихикнула:
– Ты говоришь прямо как Перри!
– Ага, мне всегда хочется свернуть Перри шею, когда он так себя ведет! – согласилась Эльда. – Меня это просто бесит!
– Особенно когда ты понимаешь, что все эти извинения – чистое притворство! – добавила Клавдия. – Ты сделал с нами то, что должен был сделать, Блейд. Тебе не за что извиняться.
– А откуда вы знаете Перри? – изумился Кит.
– Не сейчас, – сказал Блейд. – Я хочу сперва попробовать вернуться домой. Ну-ка, все вместе, сосредоточились на возвращении! Если мы снова промахнемся, нам, скорее всего, придет конец.
На голубятне зазвонил колокольчик. Калетта сонно рыкнула и выползла из своего величественного логова. Она пообещала Дерку, что будет разбираться со всеми посланиями, которые придут в его отсутствие, хотя и знала, что они наверняка будут приходить именно тогда, когда она наконец уснет. Грифонша, сердито ворча, обошла конюшню и подошла к лестнице, ведущей на голубятню. Она уже много лет как стала слишком тяжелой, чтобы просто подняться по ней. Калетта разрешила эту проблему обычным способом: она встала на задние лапы, передними вцепилась в верхнюю ступеньку лестницы и сунула голову в дверь.
– Который из вас только что прилетел? – спросила она.
Из полумрака голубятни послушно выпорхнули два голубя. Оба были чрезвычайно рады, что вернулись домой, и уже успели набить себе клювы просом. Калетта сердито уставилась на них. Голуби поспешно проглотили корм.
– Император Юга арестовал свой сенат и отправился с отрядом кавалерии в университет, – доложил тот, что слева.
– Эмир Амперсанда отправился в университет со всей своей армией, – сообщил голубь справа. – Он говорит, что камня на камне от него не оставит.
– Хм… – сказала Калетта. – Спасибо. Полечу-ка я туда и предупрежу их. Можете обедать дальше.
Она принялась медленно опускаться обратно на землю, перебирая передними лапами по ступенькам и раздумывая об услышанном. Просто не верится! Зачем кому-то объявлять войну университету? На него даже во времена туров и то никто не нападал! Но голуби всегда говорят правду – если не считать того, что временами они неправильно истолковывают события.
– Придется слетать проверить, – сказала она себе, спустившись вниз. – Вот зараза!
– А, вот ты где! – раздался за спиной голос Дона. – А куда все остальные подевались?
Калетта стремительно развернулась. Двор конюшни был полон грифонов. Впереди всех возвышался Дон, огромный, золотой, развеселый. Калетта ахнула. Дерк всегда говорил, что у Калетты мозги устроены иначе, чем у всех остальных разумных существ. Наверно, это была правда: вот сейчас Калетта обнаружила, что ее радость по поводу возвращения брата выражается в том, что ей хочется сделать его золотую статую в натуральную величину. Сейчас. Немедленно. Статую идеального грифона, величественного, прекрасного, сияющего, увеличенную мужскую копию Эльды, с той разницей, что Дон был такой… такой бесхитростный, что ли… У Калетты аж когти зачесались – так ей хотелось немедленно взяться за резец. Дон совершенно затмевал толпу сопровождавших его грифонов поменьше. Тем более что большинство из них все равно были девицами.
– Ох ты! – сказала Калетта. – Ты что, притащил с собой всех своих поклонниц? Или часть из них принадлежат Киту?
Дон расхохотался.
– Они все решили посмотреть, как выглядит наш материк.
Калетта медленно обвела взглядом грифонов, толпившихся позади Дона, прикинула их количество… А быть может, они решили основать тут колонию?
– Как же вы все на корабле-то поместились? – спросила она.
– А мы по очереди: то летели, то отдыхали на палубе, – весело ответил Дон. – Кстати, один из поклонников – твой!
– Чего-о?!
Калетта уставилась на грифона, который был на четверть меньше Дона и все это время робко прятался у него за спиной. Это был серо-бело-коричневый, с полосатыми крыльями, как у самой Калетты, очень изящный и сдержанный джентльмен, и его большие черные глаза казались яснее и внимательнее, чем у прочих грифонов.
– О нет! – воскликнула Калетта. – Снова этот Каззак! Дон, так нечестно!
И она, точно оскорбленная кошка, повернулась спиной ко всей толпе и уселась носом к лестнице. Ее хвост сердито подергивался.
Каззак подошел поближе. Калетта услышала стук когтей по земле и сказала:
– Убирайся. Ты слишком мелкий!
Каззак не без опаски вытянул шею через оперенное плечо Калетты и заглянул ей в глаза. Калетта отвернулась.
– Ну брось, Калетта! – сказал Каззак. – Ты ведь знаешь, что большинство самцов такие же, как я. У нас это никого не смущает. А тебя это почему не устраивает?
– Потому что! – выпалила Калетта.
Грифоны, толпившиеся за спиной у Дона, переглянулись. Все они прекрасно знали, что Калетта вполне может выклевать Каззаку глаз, если захочет, но сказать это вслух никто не решился. У грифонов, в отличие от людей, принято выяснять отношения на публике.
– Ну обещай хотя бы, что разрешишь мне написать твой портрет! – взмолился Каззак.
Калетта наклонилась и принялась рассеянно грызть одну из ступенек лестницы. Она понимала, что была сама не своя с тех пор, как вернулась домой. Просто-таки кидалась на всех. А теперь ей вдруг стало хорошо – спокойно так, уютно. Она почувствовала себя счастливой. И очевидно, все это из-за Каззака. Вот еще глупости какие! Деревянная ступенька не выдержала и сломалась.
