— Так вот, о Мёбиус–векторе… — неожиданно громко вдруг сказал Мохов и отвернулся к панели. И без паузы, не глядя назад, ровным голосом произнес: — Иди сюда, паршивец, уши надеру…
Корнелий изумился, а у двери несмело хихикнули.
Прислонившись к косяку, стоял гибкий, русоголовый, взлохмаченный мальчишка. В белой майке — перемазанной, порванной, выпущенной на мятые шорты из пятнистой, похожей на маскировочную ткани. Он мотал на палец оттянутый подол и переступал длинными, кофейного цвета ногами. На курносом лице была независимо–дурашливая улыбка, а в оветло–синих глазах — нерешительность. Он встретился этими глазами с Корнелием и мельком сказал:
— Здрасте.
— Иди, иди, — повторил Мохов. — Люди тут изводятся, а он…
Мальчишка потер ногу об ногу, шагнул к машине. Крутнул головой, спасая уши от пальцев Мохова. Пальцы неуверенно зашевелились в воздухе. Видимо, на словах Михаил Алексеевич был решительнее, нежели в практике воспитания.
Мальчишка расставил ноги циркулем, поддернул на боках майку, сунул руки в тесные карманы. Склонил набок лохматую голову и сказал:
— А трактовка граней здесь принципиально не та. Число их бесконечно, значит, они должны быть вплотную друг к дружке… — Он выдернул руку, профессионально пробежался пальцами по рядам клавишей.
Граненое кольцо в глубине экрана потеряло свою ребристость, превратилось в круглую баранку. Лишь приглядевшись, можно было рассмотреть на нем частые, как на трикотажной материи, рубчики.
Мальчик продолжил со скромной назидательностью:
— Во… Грани вплотную, рядышком, значит, их соединение может случиться совсем легко, от одного маленького чиха. Только надо выяснить точно, от какого. Может, просто от желания…
— Великолепный научный термин — «чих»! — взвинтился Мохов. — Небось опять с Мишенькой Скицыным занимались несусветным трепом!..
Только сейчас Корнелий понял, что за сердитостью Мохов прячет громадное облегчение. Что во время всех прежних разговоров этот седой, костлявый человек с бледно–синими глазами испытывал беспрерывную томительную тревогу вот за этого растрепанного пацана. За сына. За негодного бродягу Витьку.
— Не, это я сам придумал, — скромно похвастался Витька. — Скицын, наоборот, спорит. Как, говорит, тогда быть с Мёбиус–вектором?.. Видишь, он признал твой вектор… Говорит, ребро–то все равно по прямой не пересечешь, получается расстояние, равное для перехода одному витку плюс–минус линия между точками. А виток, говорят, равен бесконечности…
— Наконец–то он сказал умную вещь…
Витька опять хихикнул:
— А в масштабах Кристалла что бесконечность, что ноль — все одинаково. Они сливаются…
— Неучи! — гаркнул Мохов. — Ты — понятно! Но этот твой Скицын!.. А еще кричал, что я дилетант!..
— He–а… Не кричал он такого. Он…
— Ты мне зубы не заговаривай! Где тебя носило?!
— Я же сказал: может, приду, а может, нет…
— Все знают, что если ты сказал «может», значит, придешь! А ты шастаешь! Опять куда–то влип?
— Да не–е… Я вышел в парке у обрыва, а там театр… Ну, знаешь, простая эстрада, и на ней играет кто хочет. Так интересно! Начинается будто спектакль, а потом все как по правде… Они «Короля Артура» ставили, я загляделся. А на них вдруг уланы! И на зрителей! И за мной: «Безында!» Ух, я драпал…
— Чтоб ты больше не смел никогда…
— Ну, па–а…
Витька незаметно стрельнул глазами в сторону Корнелия. А тот поймал себя, что смотрит на перепалку отца и сына, весело и глуповато приоткрыв рот. Но не почувствовал смущения, засмеялся.
В дверь просунулась голова хозяина:
— Ва! Витка. Что, папа давал немножко по шее?
— Потом получит, — буркнул Мохов. — Сперва накорми обормота.
— Это хорошо. Пошли, Витка, кушать. Анда оладьи сделала, прямо апельсины.
Витька весело ускакал.
— Пойду посмотрю, как ребята, — сказал Мохову Корнелий.
Но к ребятам он сразу не попал. В главной комнате Кир сказал жующему у очага Витьке:
— Вот человек от Петра. Витка, надо увести к вам группу. Тринадцать человек. Девочки–мальчики, как ты.
Витька торопливо проглотил остаток оладьи, встал прямо. Тоненький, серьезный. Внимательно, почти строго спросил Корнелия:
— Что с ними?
— Безындексные ребята из тюремной школы. Здесь они обречены.
Кажется, он нашел верный, лаконичный тон.
Витька понятливо наклонил голову:
— Надо, — значит, надо. Если не испугаются на товарном поезде, на открытой платформе… Вы с ними?
Корнелий кивнул, опять подавив стыдливую досаду.
— А тебе не попадет? — участливо спросила Витьку Анда.
Он сказал с готовностью:
— Попадет. Мне всегда попадает и там, и здесь, я привык… И сейчас тоже попадет, вот сию минуту. Приготовьтесь…
Он распахнул входную дверь и пропал в темноте. С улицы дохнуло душным предгрозовым воздухом, электрической тревогой.
— Куда тебя, злой дух!.. — тонко завопил вслед Кир.
Но Витька уже возвращался. И тащил за собой уланский мотодиск с седлом.
— Ва… — сказал Кир.
— Мама! — сказала Анда. — Витька, сумасшедший! Ты на нем прикатил?
— А на чем же еще? Один там зазевался, я в седло — и тикать. А то бы и не ушел…
— Вот папа тебе покажет седло… — задумчиво пообещал Кир. — Ай, что за мальчик!
— Пфи, — фыркнул Витька. — Кир, прибей его на стену. Самое лучшее колесо в коллекции будет. — Он бросил трофей у двери.
Диск мягко упал, потом приподнялся одним краем и упруго завис в наклонном положении. Чудеса, да и только! Витька решительно иридавил его к полу ступней в ременчатой сандалии.
Корнелий шагнул к мотодиску. Он впервые видел его так близко. На бархатисто–черном фоне графитным блеском выделялись узкие полоски–спицы. Блестела хромированная ось с педалями. Велосипедное седло казалось плотно посаженным на резиновый обод.
— Витька, ты разве умеешь на нем? — уважительно спросила Анда.
Он великолепно оттопырил губу:
— Делов–то… Никакой науки не надо. Только он такой подлый: от оси вверх горячим воздухом лупит. Им–то, паразитам, хорошо в крагах, а мне все ноги испекло. — Он опять потер ногу об ногу, потом ладонью провел по щиколотке. Глянул на Кира. — Ва! Еще и плямбу старую ссадил. Кровищи–то!.. Придется доктора вызывать, погода самая подходящая…
— Витька, не смей, — быстро сказала Анда.
Кир покачал головой.
Витька по–турецки сел на табурет — русоголовый, синеглазый йог. Со значительным видом поднял мизинец. Тут же над пальцем возник тускло–желтый огонек. Еще две секунды — и огонек превратился в светящийся шарик размером с теннисный мяч. Он стремительно вращался и потому казался размытым.
«Шаровая молния!» — ахнул про себя Корнелий.
— Витька, перестань, я боюсь! — Анда за дурашливым тоном прятала настоящий страх.
Молния держалась на мизинце, как на оси. Витька медленно провел краем светящегося шарика по измазанной кровью щиколотке. Кровь исчезла. На месте сорванной коросты появилась розовая кожа.
— Вот и все… — Улыбаясь, Витька посадил шарик на колено.
— Неужели не горячо? — осторожно спросил Корнелий.
Витька задумчиво покачал головой. Двинул ногой, послал шарик на другое колено. Потом на плечо…
— Ты когда–нибудь взорвешься, — печально предрекла Анда.
Витька покосился на молнию, словно она была присевшей на плечо птахой.
— Она никогда не взорвется. Она живая. Кто из живых сам захочет взорваться? Надо только не обижать ее…
Аида насупленно сказала:
— Раз уж фокусничаешь, залечи у девочки ногу. Такой порез, никак не затягивается.
Витька быстро встал.
— Где?
Ребята сидели в круглой, как внутренность громадной дощатой бочки, комнате. На брошенных у стены резиновых матрацах. Они были сытые и умиротворенные. На Корнелия глянули с сонными улыбками и без вопроса. Никуда им больше не хотелось.
— Гуси–гуси, га–га–га, — неожиданно для себя сказал Корнелий.
Кажется, получилось неуклюже. Но нет, ничего. Глаза у ребят хорошо заблестели. Только Чижик, видимо, решил, что опять куда–то надо идти.
— А нам Анда обещала, что тут будем ночевать…
— Раз обещала, так и будет, — успокоил Корнелий.
И здесь шагнул вперед Витька:
— Здравствуйте.
Надо было слышать это «здравствуйте»!
До сих пор Витька был обыкновенный мальчишка — славный, смелый, озорной, но в общем–то понятный (несмотря даже на фокусы с молнией). А теперь мгновенно вспомнилось Корнелию слышанное от Петра: «Я несколько раз встречал мальчика оттуда. Удивительная отвага и ясность души».
В Витькином «здравствуйте» не было ни детской скованности, ни хозяйского превосходства, ни настороженности мальчишки, который знакомится с чужими ребятами. Ни единой темной нотки. А было это как самый доверчивый и спокойный шаг вперед: «Вот он я. Я такой же, как вы. Хорошо, что мы встретились».
