И вдруг словно вздохнул старый мост, словно пред тем задремал он и опомнился разом, встряхнулся, кряхтя… И выправился весь! И только – хлюп, хлюп! Это взлетели из воды и встали на место обе упавшие балки.
Еще некоторое время стояла в мире полная тишина и неподвижность, словно склеился мир и должен был побыть теперь в полном покое, как любой правленый моментальным клеем предмет.
Потом девушка похлопала ладошками по настилу моста, словно проверяя работу, поднялась на ноги и улыбнулась. Первое, что она сказала немцу, когда он подошел к ней на подкашивавшихся от недавнего испуга ногах:
- Прости, барин, нечаянно я… Больно за вашу милость испужалась!
Иероним Вольф, как и полагается немецкому инженеру, был не из впечатлительных людей и с естествоиспытательской жилкой. Он всё сразу понял, охватил умом явление шире и глубже и вмешательство какого-нибудь местного Мефистофеля в свое спасение исключил напрочь.
- Благодарю, фройляйн, за мое спасение. Оно есть дорого стоит, - прямо признал он и тут же стал задавать наводящие вопросы: – Кто ты есть, дитя? Чья? И фатер… то есть твой родной отец тоже иметь от натуры сей уникум, сей талент?
- Нет, тятя не могёт, - простодушно отвечала девушка. – Но ежели барину отковать чего надо… подкову… али даже шпаху какую, так на то он мастер – иного не сыскать.
Тут немец стал замечать, что девушка, помимо того, что уникум, еще и пригожий весьма уникум. Кровь с молоком и всё такое!
А еще немец острым своим аналитическим взором приметил, что слишком много при сем чуде образовалось свидетелей. Было два его возницы, все еще стоявших с разинутыми ртами на двух концах моста. Этих-то можно было припугнуть – так сказать, бонусом к паре целковых за молчание. Да вот еще виднелись вдали, на пологом склоне, три мужика, явно не доступных для контроля. Они тоже стояли столбами и смотрели на них.
- А кто еще знать о твой талент? – спросил Иероним Вольф. – Пезанты? Селяне?
- Не, тятя по рукам бил от младенства, - виновато улыбнулась девушка. – Теперь вот беда! – И она вмиг побледнела, вообразив ту беду, огляделась испуганно. – Видать, сечь станет.
- Так! – сказал Иероним Вольф.
Именно в этот миг он принял решение счастливо устроить судьбу удивительной девушки. В пору его детства в его родной Швабии, неподалеку от Нюрнберга, в котором он родился, молодую женщину ее земляки взяли да сожгли за колдовство. Это-то в расцвет века Просвещения! Вольф не знал, вправду ли там были какие-то мракобесные дела с наведением порчи или тоже какой-то уникальный талант сожженная имела на свою беду, а только запомнил маленький Вольф особый, жутко-сладковатый запах пепла на месте страшной казни, куда привел своего отпрыска любознательный фатер, механик при дворе местного князя… Вольф не знал, как обстоят дела с подобного рода феноменами в российской глубинке, но небезосновательно полагал, что – вполне нелучшим образом.
- Да как звать тебя, фройляйн?! – наконец, спохватился он.
- Ариной, - ответила девушка и потупила очи.
Иероним забрал ее к себе. Потом вызвал к себе кузнеца Федора Шмакова. Кузнец Федор, как и полагается кузнецам, был тяжел и мрачен, брови его казались двумя наковальнями, когда он немногословно отвечал на вопросы Вольфа. Но известная сумма денег и разумное предупреждение о том, что спокойно жить в сем краю им с дочерью уже не дадут, дали в общей сумме его осторожную покорность. Проверив девушку еще на паре сломанных механизмов, Иероним Вольф принял и еще более радикальное решение. Он купил одно небольшое тихое имение за тысячу верст от того, в которое ехал через неладный мост, и уехал туда, прихватив с собою всю семью кузнеца.
Иероним Вольф тоже пытался копать родословную кузнеца, пытаясь узнать, из каких глубин вытекает родник необыкновенной крови, но докопался только до сомнительного предания о том, что предки кузнеца Федора Шмакова вышли из сказочного Беловодья. И всё! Алес капут!
В своем лесном, благоразумно скрытом от соседских глаз имении Иероним Вольф занялся разными научными и техническими опытами с даром фройляйн Шмаковой. О подробностях этого периода его жизни легенды умалчивают по причине всеобщей совершенной секретности, которой Вольф окутал свое новое гнездо. Доподлинно известно лишь то, что эту свою естествоиспытательскую деятельность он увенчал самым рискованным из возможных экспериментов: он, как честный человек, женился на дочери кузнеца и стал дожидаться потомства в надежде, что его отпрыски феноменально сочетают в себе инженерно-технические дарования немецкого рода Вольфов с чудесным даром, таящимся в крови русского рода Шмаковых. Чего в том эксперименте было больше – искренней любви к необыкновенной красавице-простолюдинке или же любознательности истинного натуралиста – уже не дознаться.
Увы, если дело было только в ученом любопытстве, Иеронима Вольфа ожидало жестокое разочарование: в единственном его отпрыске – кстати, тоже Иерониме – дар сборщика-реконструктора не открылся в полной мере – так только, ежели дать ход остановившимся часикам или, уже с куда большим трудом, восстановить сломанную ось кареты... Но ведь на такое и каждый третий русский крепостной умелец был способен безо всякогого «талента»! Хотя, надо признать, из Иеронима-младшего тоже вышел дельный инженер на государевой службе… Начатки же своего дара он стал скрывать, а ведь, как известно, мышцы на руке атрофируются, если ею совсем не работать.
Максимилиан Вольф сделал вывод, что его предок был сам виноват в том, что у его сына дар не открылся. Слишком тот оберегал сынка от всяких опасностей и стрессов, а дар и мог открыться в полную силу только в момент истины – в порыве души, преодолевающей смертельный испуг… Вот в таком порыве, какой пережил, забывшись, сам Максимилиан Вольф, приходившийся Иерониму-старшему прапраправнуком, как и Никита Демидов – самому Максимилиану Вольфу.
Историю о том, как были спасены два больших корабля – гражданский и военный – Кит хорошо помнил с рассказа папы Андрея. И как теперь легко было догадаться, этот рассказ дошел до него в роду Демидовых от одноногого предка, к которому Вольф как-то явился после войны с ворохом родовых тайн.
Меньше всего Вольф рассказал Киту о своем отрочестве и юности. С холодным лицом он поведал лишь о том, что его родителей принудили отдать сына в руки военных экспертов, врачей и инженеров, что его спрятали в Кронштадте и там на глухо огороженном пустыре-полигоне ставили над ним различные эксперименты, заставляли чинить пушки, а потом из них оглушительно палили в сторону моря. И от всей этой ужасной обстановки дар его вдруг иссяк, и сам он, несмотря на вкусные обеды и всякую заботу, стал хиреть не по дням, а по часам… Спецы поняли, что перегнули палку – и решили подождать и последить. Юного Макса отпустили к маме с папой, взяв с него обещание никому ни о чем не рассказывать. Точнее будет сказать: папу с мамой отпустили к нему, в Кронштадт. Семье преподнесли целый особняк. Отца – по семейной традиции, инженера – как бы в компенсацию за доставленные тревоги повысили в должности, повысили ему и оклад… Ясное дело, в Кронштадте, на острове, легко было наблюдать за Вольфами, а заодно и отгородить семью от внимания каких-нибудь заграничных спецслужб, которые могли пронюхать о даре отрока Максимилиана... Было это в конце 80-х годов аж девятнадцатого века!
Там, в Кронштадте, Вольфы и обитали некоторое время в положении тоскливого благополучия экзотических животных, заботливо содержащихся в зоопарке. Даром что сама немецкая фамилия Вольф означает «волк»… Отец с матерью умоляли сына не будить в себе лиха, пусть и полезного в иных случаях. Но талант у Максимилиана и так более не проявлялся, хотя спецы иногда продолжали исподволь испытывать его - подкидывали ему, так сказать, под ноги разные сломанные механизмы. Однажды даже устроили небольшое кораблекрушение на рейде и умоляли помочь. Макс, с опасливого разрешения отца, согласился – но у него ничего не вышло… опять же, на радость родителям.
Спецы развели руками. Постепенно, со скуки, они ослабили режим наблюдения и, наконец, позволили Максу в свое время отбыть на большую землю, а там поступить в Санкт-Петербургский университет. Он решил выучиться на инженера-маркшейдера, ибо его уже давно одолевала смутная и странная мечта: удрать от всех под землю. В университете он и познакомился с князем Януарием Веледницким, что ни день придумывавшем, как Леонардо да Винчи, всякие немыслимые изобретения – к примеру, «велосипед на воздушной подушке, качаемой мышечным усилием». А по завершении курса Макс вместе с другом Яником удачно устроился на стройку тогдашнего века – сооружение Транссибирской железнодорожной магистрали.
Как только речь зашла об этом, кратком периоде жизни, Вольфа как подменили. Минут пять Кит слушал восторженный рассказ прапрапрадеда о «самом грандиозном государственном проекте в истории России, без которого мы не только бы Сибирь и Дальний Восток не освоили, но и потеряли бы их вовсе – японцы бы их отняли и вся история пошла бы по иному пути». Слушал, не понимая технических терминов при описании доброго десятка новшеств, предложенных Вольфом при прокладке горных тоннелей.
