И окажется так минимально… — голос у меня вдруг сорвался, но я коротко передохнул и продолжал:
— …Наше непониманье с тобою
Перед будущим непониманьем
Двух живых — с пустотой неживою…
И качнутся в бессмысленной выси
Пара фраз, долетевших досюда:
" — Я тебя никогда не увижу…
— Я тебя никогда не забуду…"… — и я повторил ещё раз:
— Я тебя никогда не увижу.
Я тебя никогда не забуду, Тань.
— Олег, — я оглянулся. Танька стояла, держась высоко поднятой рукой за ствол дуба, губы у неё кривились. — Олег, ну зачем ты это прочёл?
— А что — плохо прочёл? — я провёл ладонью по щекам. Получилось сказано зло. Танюшка качнулась. — Прости, — попросил я. — Давай ещё погуляем.
— А если не прощу? — жёстко спросила она. — Если я сейчас скажу: "Больше не подходи ко мне. Никогда." Тогда — что, Олег?
— Я не подойду, — ответил я и, подойдя к ней, уронил в снег меховые краги, взял её ладони в свои. — Ты рукавицы забыла, — и начал осторожно дышать на них. — Так что, прогонишь?
— Нет… — слабо выдохнула она. — Подними, настынут же…
Я поднял краги и надвинул их на руки Танюшки:
— Хорошо ты меня обшила.
— Мне это было приятно, — призналась она. Я не нашёлся, что ответить, да и не очень хотелось отвечать. — А как у тебя волосы отросли, смотри… — она протянула мою прядь пальцами к моим же губам. Губы у меня против моей воли дрогнули — и Танюшка отдёрнула пальцы, словно обожглась. — Пойдём ещё пройдёмся, — как ни в чём не бывало предложила она…
…Мы вышли на то место, откуда был виден морской залив. Сейчас он выглядел пугающе. Вода замёрзла почти на расстояние взгляда, только далеко-далеко за этим серебряным полем чернела полоска открытой воды. В лунном свете по льду километрах в трёх передвигались несколько чёрных фигур.
— Мамонты, — сказала Танюшка. — Сколько времени, Олег?
— Пять минут третьего, — в лунном сиянии отлично было видно циферблат. — Ого!
— Пошли обратно, пошли, — заторопилась Танюшка, — нас там уже ищут, наверное…
* * *
Около костра всё ещё сидели несколько человек, рядом торчали воткнутые в снег лыжи, а по рукам ходило несколько дымящихся котелков. Но в целом шум улёгся. Возле подъёма к пещере стоял Сергей; увидев нас, он оживился и махнул рукой:
— Я уже и беспокоиться начал… Гуляли?
— Угу, — буркнула Танюшка, снимая лыжи. Я, занимаясь тем же самым, спросил:
— Наши все тут?
— Не, — мотнул головой Сергей, — Власенкова Ленка с Олегом где-то мотаются тоже.
Да ты не беспокойся, ничего с ними не будет.
Я, если честно, и не собирался беспокоиться. А собирался поесть и погреться. Тепло в пещере показалось мне благословением.
Плошки на столе уже не горели. Было уютно и полутемно, очень как-то домашне. Несколько человек — я даже не понял в полутьме, кто именно — сидели на дальнем конце стола и, тихо разговаривая, "подъедались". Ближе Сморч с Наташкой Бубнёнковой, устроившись друг против друга, ели "по-настоящему" — наверное, тоже только что вернулись с прогулки. Потрескивали полешки в очаге, Игорёк Басаргин, сидя у стены, негромок напевал, подыгрывая себе — и большинство наших, устроившись кучей, сидя и полулёжа на шкурах вокруг, слушали.
Очень тихо, стараясь даже двигаться бесшумно, я разделся и присел, опершись локтем на край стола. Вошедшая следом Танюшка устроилась у меня за спиной и оперлась локтем на плечо…
— Епископ, правом от бога данным,
Печаткой перстня скрепил решенье:
"Предать распутную девку Анну
Суду святому на очищенье!"
Аннна-а-а,
Святая Анна…
А в подземелье под магистратом,
Где в клетке держали эту красотку,
Она, распутница, неоднократно
Ломала двери, замки, решётки —
Аннна-а-а,
Святая Анна…
Палач своей клятве был верно предан,
Хотя всю ночь читал молитвы.
Он трижды Анну казнить собирался —
И трижды из рук топор выпадал —
Аннна-а-а,
Святая Анна…
На площади главное костёр пылает —
И видят люди великое чудо:
Огонь распутную обнимает,
Ласкает плечи, ласкает губы…
Аннна-а-а,
Святая Анна…
…Песня кончилась, Игорь продолжал задумчиво трогать струны. Мы с Танюшкой пересели за стол. Еды ещё хватало (правда, мороженого, конечно, не осталось), мы нагрузили себе опять по тарелке из "остатков" — я лично опять был голодный. Наверное, после прогулки, а елось сейчас даже с большим аппетитом, чем в начале. Кроме того, теперь можно было и не спешить, стараясь попробовать всё.
— Там так хорошо, снаружи, — Танюшка вздохнула. Я кивнул, жуя кусок ягодного леваша. Хотелось сказать что-нибудь умное, но снаружи появился Санёк.
— Во! — удивился он. — Я не понимаю, что вы тут все делаете в новогоднюю ночь?! На воздух, все на воздух, поживей, граждане, а то не успеете!
— Куда не успеем? — поинтересовался кто-то.
— Да потанцевать же! — рявкнул Санёк…
…Мороз стал покрепче. Танцевала пока что одна только пара — Игорь Северцев с Кристиной. Оба занимались в Кирсанове бальными танцами и сейчас легко и уверенно кружились около костра. Очень красиво и завораживающе — казалось даже, что на них не меховая одежда, а бальные костюмы. Мы, вывалившись из пещеры толпой, переговаривались и смеялись сперва, а потом застыли и замолкли. Мне даже почудилась на миг музыка вальса — красивая и широкая, как спокойная река…
— Шиз-га-ру-у да-ва-ай!!! — заорал Сморч, нарушив очарование. Я покосился на него с неудовольствием, но Север, засмеявшись, махнул рукой, и они с Кристиной тут же перестроились на брейк, в котором тоже были мастерами. Но это худо-бедно могли у нас танцевать все — особенно "верхушку", а "нижняк" на снегу и не потанцуешь…
…Завалившись на настил — отдохнуть — я совершенно неожиданно уснул. Даже не уснул, а отрубился, как выключили. И так же странно проснулся — рука с часами была прямо перед глазами, и я понял, что проспал всего минут сорок. Очевидно сказалось копившееся нервное напряжение.
Танюшка полулежала рядом, держа ладонь у моего виска. Кажется, все наши были тут — валялись индифферентно на шкурах и слушали опять Игоря. Он пел песню из недавно вышедшего на экраны фильма про гардемаринов…
— По воле рока так случилось —
Иль это нрав у нас таков?
Зачем же нам, скажи на милость,
Такое множество врагов?!
Но на судьбу не стоит дуться —
Там, у других, вдали — бог весть! —
А здесь, у нас — враги найдутся!
Была бы честь,
была бы честь!..
Честь — красивое такое слово из интересных фильмов, романтичное и звонкое… но мы мало о ней думали там. Там это было именно слово из фильмов, совсем не имевшее отношения к нашей повседневности.
Здесь это слово обрело свой первоначальный и единственный смысл, острый и определённый, как клинок шпаги в умелой руке бойца. Честь — это стоять друг за друга. Честь — не предавать своих, не лгать им, не бросать в бою. Честь — не гнуться, не отступать перед врагом. Честь — это… Честь. И всё тут. Ни убавить, ни прибавить…
— …Не вешать но, гардемарины!
Дурна ли жизнь — иль хороша…
Едины парус — и душа,
Едины парус — и душа,
Судьба и Родина — едины!
В делах любви, как будто мирных,
Стезя влюблённых такова,
Что русский взнос за счастье милой —
Не кошелёк, а голова!
Но шпаги свист, и вой картечи,
И тьмы острожной тишина —
За долгий взгляд короткой встречи —
Ах, это, право, не цена!
Не вешать нос…
Я слушал, лёжа неподвижно, даже не подавая знака, что проснулся. Все вокруг были свои, всё было сейчас хорошо и правильно, и огонь в очаге горел, поленья стреляли золотистыми искрами… и наступил новый год, и праздник, кажется, удался.
А ещё я думал, и эта мысль стояла где-то сзади, как чёрная фигура на границе освещённого костром круга… думал: а не последний ли это счастливый день для всех нас?
Игорь Басаргин
Девочка глядит из окошка —
За окошком едет рыцарь на кошке.
Или, может быть, на медведе…
Непонятно — на чём он едет?
Может, хочет спеть серенаду
О любви с каштановым взглядом
И кудрями спелого лета?
Рыцари — такие поэты…
Если даже ловят дракона,
Говорят с ним о красе небосклона,
И загадывают гаду загадки,
И играют, простодушные, в прятки.
А потом они дерутся, недолго.
У драконов велико чувство долга.
И кончается весь бой — отпираньем
Душ, и дружбой, и взаимным братаньем.
Смотрит девочка в окно на балконе —
Едет рыцарь на крылатом драконе.
Тихо плачет позабытая кошка.
Всё красиво…
Только грустно. Немножко.
* * *
— В общем, Саня со Сморчём и Щусём висят у них на хвосте… точнее — на боку, — Север повёл плечами, разминая их после долгого бега. — Грек твой был прав. Идут — не меньше полутысячи. Осторожно идут, во все стороны дозоры высылают.
