— Ой, как болят мои бедные косточки! — стонал Вашку на следующее утро.
— А ты думал, тебе пуховую перину постелят? — засмеялась Мафалда и, передразнивая брата, пошла по комнате, волоча ноги и прихрамывая. — Скажи спасибо, что мы не очутились здесь во время осады. По крайней мере, сейчас мы в безопасности и в доме у мирных людей.
— Еще денек-другой, и ты будешь говорить в точности как они, — хмыкнул Фернанду.
— Это почему же? Совершенно нормально разговариваю. Что я такого сказала?
— «Мирные люди». Что-то я не припомню, чтобы раньше ты так выражалась!
— Ну и дурак!
Ответить Фернанду не успел. Громкий стук в дверь возвестил о приходе Санши. Она вошла в комнату и, протягивая им хлеб, предупредила:
— Не забывайте, что еды у нас мало. Хорошо еще, что мы нашли в доме запасы муки. Иначе кто знает, что стало бы с нами, ведь эти негодные рыжие люди все кругом разграбили.
— Какие это рыжие? — удивился Фернанду.
Но в этот момент вошел Менду Соареш. Не здороваясь, лишь слегка кивнув, он коротко бросил:
— Король повелел вам явиться. Вы готовы?
Ребята направились к дверям. Фернанду успел лишь шепнуть Санше: «Ты мне расскажешь потом про этих рыжих», а Вашку, несмотря на просьбу маленькой хозяйки об экономии, отломил потихоньку еще один ломоть хлеба и сунул его в карман — так, на всякий случай.
— Эту часть города мавры именовали Аль-хамма, что на их языке означает «горячая вода». Говорят, где-то здесь должен быть источник теплой воды, исцеляющий любую хворь. Но нам пока недосуг заниматься такими ничтожными делами. Город в развалинах, труды предстоят большие и тяжкие.
Афонсу Энрикеш принял их в том же холодном каменном зале. Да, неуютно выглядели королевские покои. Где-то рядом позванивали бубенчики дона Бибаша, но пока он не показывался.
— Как ты думаешь, с королем нужно здороваться? — шепнула Мафалда на ухо Фернанду.
— Кто его знает, у меня еще не было знакомых королей, а в книгах… что-то я не припомню!
— А я знаю! — прошептал Вашку. — Нужно вытянуть вперед руку и сказать «салве»!
— Какое еще «салве», что он тебе, Юлий Цезарь? — рассердился Фернанду.
— Лучше всего ничего не говорить, пока он сам не заговорит, — решила Мафалда.
— Вот именно… И угодить в тюрьму за невежливое обращение с королем, — проворчал Вашку.
— Да отстань ты со своими тюрьмами!
Похоже, что король их услышал.
— Молчать, не то р-разнесу! Здесь говорю я или тот, кому я прикажу! — Он почесал бороду (в этом месте меня одолевает большое искушение прочесть вам лекцию о скудных гигиенических навыках людей той эпохи, но, надеясь на вашу проницательность, я воздержусь от многословия и скажу коротко: он почесал бороду) и продолжал: — Мне неизвестно, какие обычаи в том королевстве, откуда вы прибыли. Но у нас все должны работать. В ваши годы, — он хмыкнул, припоминая, видимо, что-то очень смешное, — …в ваши годы, клянусь Сантьяго, я славно поработал этим мечом! В ваши годы, разрази меня гром, я уже носил рыцарские доспехи! Но вы телом хилы и в воины не годитесь. Ткни вас легонько, и вам уже не встать!
И он заржал так, что стены задрожали. По-видимому, он находил свои слова отменно остроумными. Ребята переглянулись — им было невесело. Они отлично знали, что их имена не значатся ни в одной исторической хронике, ни в одном школьном учебнике. Кто знает, что может случиться, когда тебя каким-то ветром относит на несколько сотен лет назад. Во всяком случае, их вовсе не прельщала идея отправиться разбойничать в чужие земли или влезть в железные доспехи и орать «за Сантьяго!» у стен какого-нибудь города.
— Вы, юноши, — продолжал король, — останетесь при мне и будете меня забавлять. А девица отправится в дом Менду Соареша помогать Санше по хозяйству. Женщины только на это и годятся.
— Значит, нас разлучают? — тихонько проговорила Мафалда.
Мальчики повесили голову.
— Струсили? Трусов я не выношу! — рявкнул Афонсу.
— Не-ет… Не струсили… Просто Менду Соареш говорил, что мы все втроем будем жить у него, — сказал Вашку, судорожно глотая воздух и борясь с очередным приступом чиханья.
— А я решил по-другому, разрази меня гром! Я приказываю! Выполнять и не рассуждать! Все!
— Ваше счастье, что революция 25 апреля[7] произойдет только через восемьсот лет, а то бы мы показали вашему величеству, стоит ли обсуждать королевские приказы! — крикнул Фернанду.
Вашку в ужасе вытаращил на него глаза, отчетливо представляя себе, как брат гремит цепями во мраке подземелья.
— А-а, это ты, который похвалялся, будто может предугадать будущее! Теперь я вспомнил. Это мне нравится. С этого дня ты обязан предупреждать меня обо всех бедах, которые меня подстерегают.
— Предупреждать? Пожалуйста, я хоть сейчас сяду и расскажу все о вашем правлении до точки. Но менять что-нибудь в ходе истории я не имею права, а то в хрониках все события перепутаются! Кстати, в некоторых хрониках о вас не очень-то вежливо отзываются. Как вас только не ругают! И лживым, и посредственным, и коварным — честное слово, я все это читал! А кончите вы свои дни под властью зятя, в Бадахосе, вот, получайте!
Король вытаращил глаза и весь позеленел от ярости, а Вашку, то и дело толкая брата локтем в бок, шептал:
— Фернанду, перестань! Пойми ты, никому же не известно, что мы здесь, в прошлом восьмисотлетней давности. Попробуй, позови на помощь, никто не услышит! И не узнает никто, что жили когда-то некие Фернанду, Вашку и Мафалда, которые взбунтовались против короля Афонсу Энрикеша и были казнены. Сам знаешь, что в истории остаются только великие люди или герои, и ей дела нет до трех таких не… а-пчхи!.. несчастных человечков, как мы! Молчи, молчи, пожалуйста, а то они нам все кости переломают!
Тут король брякнул кулаком по столу и заорал:
— Гром и молния! Какое мне дело, нравлюсь я кому-то или нет? У меня одна забота: держать этот город в своих руках! Владеть им, как владею я Сантареном, Гимарайншем, Коимброй, Порту, Алмадином и Синтарой. И еще многими другими, которые я завоюю. Ругательные слова? Знать не желаю ни о каких словах, ругательных или хвалебных, пропади они пропадом! Пусть о них заботятся бабы да шуты. А по мне, нет лучше слова, чем «меч». Настоящее слово! Другого не признаю. А что до зятя, про которого ты болтал, то тут ты хватил: у меня нет никаких дочерей, только сын, и ему всего несколько месяцев.
Афонсу перевел дух (и конечно, снова почесал — здесь возможен также глагол «поскреб» — бороду). Потом взглянул на ребят и сказал миролюбиво:
— Да, теперь я вижу, что вы не из робких. Это мне по душе. Так и быть, живите у Менду Соареша. Но завтра, как рассветет, вы должны явиться сюда. И чтобы сложили мне куплеты, да посмешнее. Смотрите, если я не засмеюсь, то позову сей же час дона Бибаша, а уж он посрамит вас полдюжиной стишков о негодном графе! Ступайте. Я должен еще рассчитаться напоследок с крестоносцами — их корабли скоро отплывают.
Мафалда хотела спросить у братьев, как следует прощаться с королем, но спохватилась — вопрос был бы крайне неуместным — и поспешила за ними к выходу: вдруг Афонсу передумает?
Глава 9, В КОТОРОЙ СТАНОВИТСЯ ЯСНО, ЧТО ОДНИМИ ТРА-ЛЯ-ЛЯ В СТИХАХ НЕ ОБОЙДЕШЬСЯ
— Не было печали… Куплеты! Да я и «Чижика-пыжика» не спою… — жалобно признался Фернанду.
— Что и говорить, ребятки, — вздохнул Вашку, — за всю свою жизнь я сочинил только одно четверостишие, в прошлом году. Мы его читали хором, всем классом, когда прощались с учителем английского. Как же там было?..
Наш учитель дорогой!
Расставаясь с классом нашим,
Не забывайте никогда
Своих любимых второклашек!
Мафалда и Фернанду так дружно расхохотались, что Вашку обиделся.
— А чего смешного? Между прочим, ему очень понравилось. Он даже поставил всем «отлично» и сказал, что у него никогда не было таких прекрасных учеников.
— Может быть… Только я не уверен, что дон Афонсу Энрикеш придет в восторг от твоих поэтических способностей.
— Ну и сочиняйте сами!
— Подумаешь, обиделся…
— Подумаешь! Сами бы попробовали. Я чуть не свихнулся, пока подыскивал рифму…
— Ладно, мальчики, — примирительно сказала Мафалда. — Вашку, конечно, молодец. Но нам от этого не легче. Вряд ли король знает, кто такие «второклашки». Скорее всего, этот стишок ему не понравится, даже если его украсить какими-нибудь «тра-ля-ля» или «э-ге-гей»!
Так они спорили до самого дома. Едва переступив порог, Вашку ухватил со стола горсть маслин и лепешку, и тут ему в голову пришла спасительная идея:
— А что, если попросить помощи у дона Бибаша?
Но старшие отнеслись к этому предложению с явным презрением:
— Ты что, сдурел? Сказал же король, что у него больше не получается ничего хорошего! Напридумывает дон Бибаш нам сатирических стишков про своего графа, а в тюрьме, между прочим, нам придется отсиживать!
