Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

Всё это Франсуа рассказал мне после обеда, когда мы сидели на тёплом ветерке в роще, у подножья холма.

— Сколько ты здесь? — поинтересовался я, ставя босую ногу пяткой на пень, на котором сидел.

— Меньше года, — француз сыпанул мне руку сушёных яблок. — Я вообще-то был кадетом военной школы, а попал сюда ещё с двумя нашими ребятами. Прибились к отряду франко-испанцев, с которым двинулись южным побережьем Европы на восток. В сентябре были аж в Крыму, где и попали неграм в зубы. Лидер отряда был убит, а я тогда сумел возглавить оставшихся в живых и прорвался "на волю". С остатками отряда добрался в Грецию, где и зазимовал, сам видишь.

— Неплохо вижу, — кивнул я и прислонился спиной к дереву. — Послушай, Франсуа… Ты знаешь Нори Пирелли?

— "Мясника"? — Франсуа вытянул ноги и потянулся сам. — Который со Спорад? Знаю.

— Я хочу… — я оборвал себя и помолчал, потом заговорил иначе: — У меня был недолгий знакомый, который мог бы стать моим другом. Он пытался прикончить Нори, но не смог, а этой осенью погиб сам… Я хочу сделать то, что не удалось ему.

Франсуа не удивился:

— А твои люди пойдут за тобой? Нори — не негры.

— Мои люди пойдут за мной, — подтвердил я. — А потом — мы уже отправили на тот свет одного такого, вроде Нори… Я хотел предложить тебе долю в этой игре.

— Я ничего не делил с Мясником, — покачал головой Франсуа. — Мне он не нравится, но не более.

— А я думал — все французы рыцари без страха и упрёка, — полушутливо заметил я.

Я-то почти пошутил. Но странно — это возымело действие! Франсуа вскинулся, его светло-карие глаза коротко сверкнули, но он промолчал, а я сменил тему:

— А о Городе Света ты что-нибудь слышал?

— Легенда, — отмахнулся Франсуа, успокаиваясь. — Такая же, как о Туманных Стражах, — я вздрогнул, но француз этого не заметил. — Или о Бесконечной Тропе…

— А что за Бесконечная Тропа? — заинтересовался я. Франсуа удобней устроился на пеньке и заговорил, сцепив руки на коленях:

— Это тоже легенда… — и надолго умолк, а я удивился, потому что уже понял — француз любит поболтать. Молчал он долго-долго, но потом заговорил снова: — Мы все так или иначе хотим вернуться, но возвращаться нам просто некуда. А умирать бессмысленно никому не хочется уж и вовсе, вот и выдумывают себе… утешение. Что вроде бы наступает такой момент, как бы переломный. И перед тем, кто остался жив во многих боях и вообще вёл себя достойно, открывается что-то вроде… двери. Это может произойти в любом месте, где угодно и когда угодно. Тогда можно уйти.

— Обратно? — поинтересовался я. Франсуа пожал плечами:

— Нет, зачем? В том-то и дело. Уйти в совсем иные миры. По Бесконечной Тропе — и выбрать любой мир себе, по желанию — тропа-то бесконечная! Совсем любой. И поселиться там, и жить, как тебе хочется. Совсем по-нормальному. Взрослеть, иметь детей, строить дома… — голос француза был тоскливо-мечтательным, но он оборвал себя: — Только это просто мечта. Легенда. Отсюда можно уйти только на тот свет, — он криво усмехнулся и уже деловито продолжал: — Вы, если хотите, можете задержаться тут на сколько угодно. Мы уйдём в июне на север, всегда хотел побывать в Скандинавии. И на твоём месте, — он соскочил с пенька, — я бы всё-таки не трогал Мясника, Олег.

Он не стал дожидаться моего ответа, да я и не собирался ничего отвечать…

…Вокруг бушевало почти настоящее лето. Пожалуй даже, здешняя весна была получше любого лета — я ни разу не видел такого сумасшествия прущей из земли зелени…

Я босиком спустился к неширокой, но бурной и быстрой речушке. Огляделся, стоя по пояс в разлапистом папоротнике. И начал раздеваться. Осатанелое комарьё немедленно поднялось из сырых местечек под листвой, и я поступил единственно правильным способом — вошёл в воду по пояс и нырнул.

Плавать я так и не полюбил, хотя и научился. Но сейчас мне просто хотелось выкупаться, и я минуты три нырял и плавал посерёдке реки, где было поглубже. Вода была холодной и очень чистой; замёрзнув, я выбрался на берег. Комары снова набросились на меня, но я не спешил одеваться. стоял и наслаждался майским днём.

Вечером у костра был общий сбор — вече. Я излагал свои дальнейшие планы касательно атаки на Нории Пирелли. Если честно, я и сам для себя толком не мог объяснить, что я так на него взъелся. Может быть, он заочно напомнил мне Марюса с его зоологической ненавистью к русским? Может быть — меня возмутила мысль о том, что в мире, где и так не продохнуть от негров, приходится ещё и с белой сволочью дело иметь? Наконец — мне нравился Свен. Очень нравился. А Свен теперь уже не мог прикончить Нори.

Но до своих ребят-девчат я не пытался донести эти мне самому не вполне понятные мысли. Я просто говорил — излагал план похода — непререкаемым тоном. И внезапно увидел себя со стороны — длинноволосого мальчишку в самодельной кожанке, уже привычным жестом придерживающего на боку длинный палаш в широкой перевязи. А через секунду поднялся Саня. Он выглядел совершенно спокойно, говорил спокойно, но что-то не то было в его поведении и голосе:

— А ты не можешь объяснить, почему мы должны делать это?

Вопрос оказался неожиданным. Настолько неожиданным, что я, всегда умевший убедительно говорить и аргументировано спорить, просто осекся и заморгал. Саня же настаивал:

— Почему мы должны идти сражаться с теми, кто нам ничего не сделал? — я промолчал, а Саня продолжил: — Потому что тебе хочется поиграть в рыцарей? Но это, пардон, не за наш счёт, Олег!

— Что значит — "не за наш счёт"? — прорезался наконец у меня голос. — Что ты глупости говоришь, за какой за "ваш" счёт?! — и только тут до меня дошёл мерзкий смысл обвинения!!! — Ах ты… — слов у меня не находилось, и я, рванув куртку, показал выпуклый шрам на боку: — А это — за чей счёт?! — я вздёрнул куртку выше, к шрамам на груди: — Это — за чей?!. — мной овладела вспышка ярости, ещё более усилившаяся от того, что Саня был спокоен.

— Тогда это было необходимо, — сказал он, пожимая острыми плечами под такой же, как у меня, кожаной курткой. — Сейчас ты действуешь, как благородный рыцарь, борющийся с несправедливостью. А платить — своими жизнями! — придётся нам. Остановись, Олег.

— Защищайся! — рявкнул я, выхватывая палаш. Саня вскочил, но на него навалились Сморч и Олег Фирсов, а Щусь испуганно закричал:

— Не надо, Сань!

Я тоже не успел взмахнуть клинком — мою руку выше запястья обвил хлёсткий ремень, рванул — и я увидел Вадима, тянущего на себя кистень. Он спокойно-иронично улыбался:

— Олег, тихо, ты что? Успокойся…

Опомнившись, я вбросил в ножны палаш и, шире расставив ноги, сунул большие пальцы за ремень. Санек остыл ещё быстрее — по крайней мере, внешне.

— Вы обещали выполнять то, что я скажу, — с расстановкой, тяжеловато произнёс я, глядя себе под ноги. Потом вскинул голову: — Но я не стану вам об этом напоминать. Не буду говорить, как князь, и… — я сделал над собой усилие, — …прошу прощенья за то, что вообще говорил с вами в таком… приказном тоне, — я думал, что кто-нибудь подаст реплику, но все молчали, глядя на меня. — Тогда давайте так. Давайте голосовать, как мы это всегда делали. Вече — так вече! Ставлю на голосование вопрос об активных действиях против Нори Пирелли по прозвищу "Мясник". Просто потому, что он хуже любого негра и возомнил себя крупным работорговцем и удельным князьком. Мне не нравится то, что рядом со мной такой же мальчишка, как я, торгует другими мальчишками и девчонками. Вот моё обоснование, и я первым поднимаю руку за то, чтобы уничтожить Пирелли, как мы с Лёшкой Званцевым уничтожили Марюса. Теперь пусть говорят остальные, — я сел, и Танюшка пожала мне локоть.

— Ты молодец, я с тобой, — щекотнул мне ухо шёпот. Я благодарно улыбнулся ей.

— Я за нападение, — встал Вадим. Санёк ожёг его взглядом, но Вадим невозмутимо продолжил: — Мне хочется поразвлечься. Ничего больше я объяснять не собираюсь.