И тем не менее все это время он, как и старый Думгротский сторож, находился в Доме Знахарей. Никто не знал, насколько лучше их состояние, но то, что оба они все еще не пришли в себя, всем было известно.
Постепенно страсти вокруг второй Черной Метки поутихли. Многие просто отмахивались от этой темы, утверждая, что гадать что к чему, бесполезно, и все станет ясно лишь тогда, когда знахари смогут избавить Чёрка и сторожа от чар, а те скажут, кто наложил на них проклятия. Но так как этого пока не произошло, оставалось только беспомощно разводить руками. В Троллинбурге стало принято без улыбок говорить друг другу, прощаясь: «Увидимся завтра, если не обзаведусь Черной Меткой».
Конечно, далеко не всем была присуща такая выдержка и спокойствие.
Как-то раз Мила и Белка видели, как плачет Алюмина. Кристина и Анжела потом по секрету рассказали, что отец Алюмины был жертвой Гильдии, и Мила вспомнила имя из списка — Ликург Мендель. Она тогда подумала, что это, вероятно, родственник Алюмины, но ей не пришло в голову, что речь идет о ее отце. Тогда Мила впервые почувствовала к Алюмине жалость, несмотря на их взаимную неприязнь друг к другу.
Правда, когда на следующее утро Алюмина привязала к лапе Пипы Суринамской свой тяжеленный рюкзак, чтобы повеселиться над тем, как та конвульсивно дергается, пытаясь освободиться, от сочувствия Милы не осталось и следа. А Белка, наблюдая за этим представлением, с яростью процедила сквозь зубы:
— Никогда не думала, что это скажу… но… если бы я умела колдовать так же хорошо, как Ромка, то Алюмина у меня всю жизнь ревела бы!
Потом Белка достала из сумки клипоскоп и с силой вдавила в глаз. По ее поджатым губам Мила поняла, что Белка впервые любуется не Лирохвостом, а ревом Алюмины, запечатленным в клипоскопе вместе с отрывком концерта.
Но больше всего почему-то приключившаяся с Чёрком трагедия подействовала на профессора Корешка. Мила заметила, что за последние недели он стал выглядеть просто ужасно. По бледности он теперь мог запросто соперничать с Альбиной, обладавшей белой, как мел, кожей. На любое обращение к нему, будь то ученик или учитель, он реагировал очень нервно: вздрагивал и шарахался в сторону, как будто боялся, что на него нападут. Было совершенно ясно, что он очень напуган.
Когда Мила поделилась своими наблюдениями с друзьями, Белка сказала, что прекрасно понимает профессора Корешка, потому что и сама очень боится, и считает, что это вполне естественно — бояться, когда в городе происходят такие страшные события.
Однажды, направляясь в Дубовый зал после урока антропософии, они опять были свидетелями того, как профессор Корешок выходил из лаборатории Амальгамы.
Ромка как раз показывал Миле, как нужно взмахнуть рукой, чтобы молния, вылетая из палочки, выглядела эффектнее, как Белка возмущенно воскликнула:
— Что это, интересно, профессор Корешок делает в лаборатории? Ему же запретили эксперименты!
У Белки выражение лица было очень сердитое и решительное. Мила с Ромкой обернулись и увидели в дверях лаборатории алхимии озирающегося по сторонам профессора Корешка. Судя по тому, что он стоял спиной к двери и придерживал металлическую ручку судорожно трясущимися руками, он не намеревался войти, а наоборот — только что вышел. И вид у него был такой, будто мгновение назад он увидел такую эффектную молнию, о которой Ромка мог только мечтать: его глаза нервно оглядывали коридор и были просто огромными от страха.
— А что это с ним? — вслух спросила Мила, когда профессор нервно оглянувшись, отпрянул от двери, словно его обожгло огнем, и очень быстро двинулся по коридору им навстречу.
По дороге он сбил парочку первокурсников в черных формах, которые наградили его недовольными взглядами. Не переставая озираться на дверь лаборатории с таким видом, как будто кто-то за ним гонится, он прошел мимо троих друзей, даже не заметив, что они с интересом за ним наблюдают.
— Ему что, плохо? — спросила Белка, и сразу после ее слов профессор, спина которого мелькала между стайками учеников, споткнулся обо что-то (предположительно наступил на собственный фартук) и чуть не упал. С трудом удержавшись на ногах, он еще раз обернулся, и, ускорив шаг, исчез в глубине коридора.
— Что-то он не в себе, — сказал Ромка. — Если он что-то устроил в лаборатории алхимички, то она разгромит ему все котлы и превратит все его корешки в пыль. Мне его искренне жаль.
Мила оглянулась на дверь лаборатории. Ей почему-то казалось, что оттуда непременно кто-то должен выйти вслед за профессором Корешком. Она не знала, откуда в ней такая уверенность, но мысль, что профессор Корешок был в лаборатории не один, была очень навязчивой.
— Ну что, пошли? — раздался голос Ромки. — Я так голоден, что готов съесть даже Пипу Суринамскую, как бы уродливо она не выглядела.
Белка сначала возмущенно ахнула, а потом не выдержала и отпустила короткий смешок, а Мила даже не пошевелилась, пристально глядя на дверь.
— Мила! — позвала теперь уже Белка.
— А? — Мила посмотрела на друзей. — Да, иду.
По дороге в обеденный зал Миле вдруг пришла в голову мысль, что профессор Корешок, возможно, боится не только Черной Метки и Гильдии. Судя по тому, что после второй Метки его страх не уменьшается, а с каждым днем только растет, дело здесь явно в чем-то другом. Вопрос только — в чем?
* * *
На следующее утро, когда Мила, Ромка и Белка зашли в Думгрот, они столкнулись в Главном холле с Яшкой Берманом, Мишкой Мокроносом, Костей Мамонтом и Иларием Крохой. Ребята что-то оживленно обсуждали и все без исключения улыбались.
Мила рассеянно слушала их голоса, пока Ромка заглядывал в расписание (Белка сегодня осталась чуть позади них, и Ромке пришлось взять на себя ее обязанности). В непрерывном жужжании кучки ребят вокруг Мила услышала слова «напортачил» и «летучая угроза». Но Мила с самого утра чувствовала себя невероятно рассеянной, поэтому даже не смогла себя заставить получше прислушаться к разговору и разобраться, в чем же дело, хотя и чувствовала подспудно, что происходит что-то любопытное.
— Все в порядке, — сказал Ромка, отрываясь от доски, — расписание не изменили. Первая пара — антропософия.
— А я надеялась, что заменят музыкальными инструментами, — пожаловалась Белка. — Последнее время редко ставят.
— Сочувствуют, наверное, — иронично бросил Ромка. — Потому и редко.
Белка явно не находила в этом ничего смешного и, поджав губы, сердито покачала головой, давая этим понять, что считает Ромку безнадежным. Но уже через секунду она об этом забыла: Мила уловила, как Белка рыщет взглядом по галерее портретов. Ищет любимого учителя, подумала Мила и, проследив за взглядом Белки, наткнулась на портрет профессора Лирохвоста. Учитель магических инструментов на картине между Орионом и Мнемозиной не обращал никакого внимания на толпу студентов, заполонивших просторный холл. Он вдохновенно играл на арфе, медленно перебирая пальцами струны и словно прислушиваясь к тем звукам, которые рождали его руки и волшебный инструмент. На лице у него было выражение абсолютного счастья, а над его головой, на ветвях деревьев, свесив крылья вниз, дремали птицы, сонно посапывая в унисон звучанию эоловых струн.
Под действием усыпляющей магии Лирохвоста Мила вслед за друзьями двинулась вверх по лестнице на урок антропософии. Впереди шли Ромкины соседи по комнате и, оторвав взгляд от ступенек, Мила вдруг поняла, что все они почему-то то и дело задирают головы вверх и пялятся на потолок. Подчиняясь всеобщему порыву, Мила тоже закинула голову вверх и прежде чем осознать это, выдала:
— Ого! Это еще что такое?
— Ты о чем? — спросил идущий рядом с Милой Ромка, тоже вслед за ней задирая голову вверх, и тут же у него вырвалось: — О-о-ого! Это еще что такое?
Высоко над ними, под самым потолком, кружили, как огромные воздушные шары, грязно-зеленые пузыри. Они были идеально круглые и блестящие, словно лакированные, а внутри что-то подрагивало и шевелилось, какая-то мутная и, похоже, живая жидкость. Пузырей было настолько много, что они закрывали собой почти весь расписанный волшебниками и сказочными существами потолок.
— Летучие пузыри профессора Корешка, — ответил Иларий Кроха, услышав их возгласы. — Вы что, не слышали еще ничего?
— Не-е-ет, — протянул заинтересованный Ромка. — А что?
— Да все учителя с самого утра на головах ходят, — бодро сообщил Иларий. — Наш профессор зельеварения что-то нахимичил со своим варевом. Полагают, что вчера вечером. Говорят, что-то там не то подмешал, и вся его стряпня взлетела в воздух. Теперь вся школа забита этими вот шариками.
Мила с Ромкой переглянулись, и Мила была уверена, что они подумали об одном и том же — о профессоре Корешке, выходящем из лаборатории алхимии.
