— Кроме того, хочу сказать, что и такой Рай, какой описан в Библии, тоже не имеет никакого смысла. Зачем подвергать человека вечным, бессрочным пыткам? Это же очень… очень глупо. Надо наказывать преступника или грешника, чтобы навсегда отбить у него охоту причинять другим людям зло. Но ведь когда на небо попадают праведники, они там вообще не могут согрешить, а грешники не могут искупить свой грех и сделать добро, потому что они на веки вечные посажены в Ад… Я не понимаю, какой смысл все это так устраивать?
Королева ничего не ответила, но Мерле показалось, что она втайне с ней согласна и одобряет ее умозаключения. Мерле, приободрившись, продолжала:
— Если Господь Бог действительно такой добрый, как в Библии сказано, почему же он способен приговаривать стольких людей к вечному наказанию? Как такое может сочетаться — доброта и жестокость?
К ее удивлению, ей ответил Фермитракс:
— Ты права. Зачем виновного так жестоко карать, если никакое возмездие его уже не исправит и не вернет на Землю!
— Вот именно. Выходит, все это — зряшный труд.
— Можно, конечно, Чистилище называть Адом, — сказала Королева, — но я не думаю, что оно таково, как его изображают ваши священники. Оно не при Боге и не при Дьяволе.
— He понимаю.
— Мы должны сами все узнать. Или выживем, или погибнем. Другого нам не дано.
— А ты разве не бессмертна?
— Нет, — сказала Королева. — Я жива, пока жива ты, Мерле. Хочу я этого или нет.
Мерле стало не по себе от таких слов, но в то же время ей было почти приятно их слышать. Однако незримый груз ответственности, давивший ей на плечи, стал чуточку тяжелее.
— Вы что там замышляете? — мотнул головой Фермитракс. — Хотите нырнуть под землю?
— Для этого мы сюда и прибыли.
Мерле согласно кивнула.
— Надо рискнуть.
Сжимая коленями бока льва, она почувствовала, как глубоко он вздохнул и напрягся. Затем резко накренился влево, описал дугу, отлетев от края огромной бездны, и ринулся в глубь нее.
Отвратительный сладковатый запах усиливался. Но кроме оставшихся позади отвесных скал и расстилавшегося под ними густого тумана, ничего не было видно. Однако огненные всполохи, пробивавшие снизу серую пелену, становились все ярче, будто где-то в глубине закипала лава, которая вот-вот превратит дымку в клубы раскаленного пара.
Фермитракса тоже охватило беспокойство, и он спросил:
— Что там внизу такое? Под туманом?
— Сейчас объясню, — сказала Королева Флюирия.
На что Мерле заметила немного иронично, даже самоуверенно:
— Ну-ка, попробуй.
Но не успела она опомниться, как Королева уже говорила ее ртом, ее языком и губами:
— Вы видите всего-навсего игру света в тумане, и не более того. Это происходит потому, что здесь сталкиваются очень разные воздушные потоки. Наверное, вам обоим придется приспособиться к другому воздуху, ибо внизу дышится совсем иначе.
— Что такое воздушные потоки? — спросил лев.
— Доверься мне и не задавай лишних вопросов, — пробормотала Королева и снова углубилась в себя.
— Вот так она и мне отвечает, — сказала Мерле на ухо льву.
— Как ты такое терпишь?
У Мерле с языка едва не сорвался дерзкий ответ, но она решила не возражать. В глубине души, — как она признавалась себе с неохотой, — ее даже радовало то, что Королева нашла в ней убежище. Иногда приятно иметь поблизости кого-нибудь, кто все знает, все понимает и почти на все находит ответ.
Хотя порой чужое присутствие утомляет.
Фермитракс начал снижаться. Он не пошел штопором вниз, а стал планировать по широкой спирали. При этом он так резко накренился, что у Мерле на первом же повороте закружилась голова и засосало под ложечкой. Нет, ей, наверное, никогда не привыкнуть к таким воздушным фортелям.
Обсидиановый лев описывал в воздухе круги ближе к южной стене пропасти. Каменные уступы стены были темными и острыми. В какой-то момент Мерле почудилось, будто она различает там нечто вроде узкой расщелины, спускающейся сверху наподобие не то лесенки, не то прорубленной в камнях тропки. Но при заходе Фермитракса на следующий круг она потеряла из виду этот едва заметный спуск. Впрочем, ей было не до обзора местности, ибо надо было крепко держаться за гриву льва и стараться не отрывать глаз от его затылка, чтобы побороть головокружение и тошноту.
Дымчатая пелена уже была под ними на расстоянии какого-нибудь десятка метров и казалась гладкой, как замерзшее озеро. Но под поверхностью ощущалось непрестанное шевеление, будто внутри переливалась и крутилась какая-то студенистая масса или, может быть, плотные облачка тумана. Багровый отсвет в одних местах был ярче, в других — тусклее. Очень скоро им предстояло встретиться лицом к лицу с тем, что ждало их там, в глубине.
Если высоко в небе было очень холодно, то чем ниже они спускались, тем теплее становилось. Нет, не жарко и не душно, как бывает во влажном воздухе, а просто тепло и приятно. Мерле, однако, была слишком взволнована, чтобы радоваться приятным ощущениям. Даже там, на высоте, когда несколько минут назад лев кружил над статуями, а холодный ветер продувал ее насквозь, она почти не замечала стужи. Ее одолевало множество других мыслей и чувств: настороженность, беспокойство, всякие предположения и ожидания и немалая растерянность.
И вот лев с Мерле пробил толстый слой тумана.
Для этого Фермитраксу понадобилось меньше минуты, и они оказались в клубах дыма и пара, извергавшихся откуда-то снизу. Мерле при спуске инстинктивно задержала дыхание и хотела вздохнуть теперь всей грудью, но не тут-то было. Ее охватил ужас: не получается! Она не может дышать! Горло перехватило, дыхание прекратилось, да еще парализует страх, обыкновенный невольный страх.
Нет, воздух там был, и она тут же вдохнула его с облегчением, но это был какой-то другой воздух — то ли более легкий, то ли более тяжелый. Впрочем, какая разница. Мерле быстро пришла в себя и заметила, что Фермитракс тоже переполошился и даже испугался, что они задохнутся и что вообще напрасно они сюда спустились. Но вот взмахи его крыльев опять стали спокойнее, шире, равномернее, и лев продолжил спуск по более узкой спирали.
Мерле вытянула шею и немного подалась вперед. Совсем чуть-чуть, потому что знала, что заглянет в пропасть, в бездонную пропасть, но действительность вовсе не соответствовала ее предположениям и ожиданиям.
Если одно лишь представление о глубине — бесконечной, устрашающей и немыслимой глубине — заставляет содрогнуться, то бездну, уходящую куда-то в глубь Земли, и представить себе невозможно. Дымка теперь полностью рассеялась и уступила место такой прозрачной ясности, что Мерле поначалу не поверила своим глазам и подумала, что все это ей только кажется. Похожее чувство она испытала, когда плыла с русалками по каналам Венеции и через свой стеклянный водолазный шлем вдруг увидела чудеса подводного мира. Она увидела даже то, чего не могут видеть глаза человека, ведь им не дано разглядеть в зеленой мгле моря его красоты, сокровища и чудовищ.
Здесь, внизу, при погружении в бездну с ней происходило нечто подобное. Это место не было предназначено для людей, и Мерле поражало то, что она, тем не менее, может его обозревать и воспринимать всеми своими органами чувств, хотя и не понимала, как это происходит и где она находится.
Каменный бок бездны, ближе к которому они неслись вниз, был теперь отчетливо виден, и Мерле различала на отвесной стене каждую впадину и каждое углубление. Противоположная сторона тоже различалась яснее, хотя расстояние до нее не сократилось. Все вокруг было залито багряно-золотым цветом, исходившим, оказывается, из самой каменной стены, вернее — из покрывавшей ее тончайшей вуали раскаленных нитей, которые в одних местах сливались в яркие пятна, в других еле-еле светились.
— Очень красиво, — сказала Королева, но Мерле сочла такое определение совсем неуместным: пустые, ничего не значащие слова, которые никоим образом не отражают чудесного зрелища.
Вдруг ее как обухом по голове ударило: да ведь это же часть всамделишного, настоящего Ада! Это то, чего, кроме профессора Барбриджа и еще нескольких избранных, не видел еще ни один человек на свете.
Внезапно Мерле заметила брезентовые палатки.
— Видишь? — прорычал Фермитракс.
— Да, — прошептала она, — вижу.
Немного ниже под ними и метров на восемьдесят в сторону они заметили большой выступ скалы, похожий на приплюснутый нос великана. На плато размером двадцать на двадцать шагов стояли три походные палатки. Одна была разломана, хотя стойки еще торчали, словно ветки засохшего дерева. Брезентовые стенки были разодраны в клочья. Будто острым ножом. Нет, скорее клыками.
Две другие палатки вроде бы уцелели. У входа в одну из них был поднят полог. Фермитракс подлетел к лагерю, и Мерле увидела, что здесь, на плоском пятачке, не было ни души.
