Серафима Власова - Клинок Уреньги

Среди знаменитых уральских минералов встречается один особенный — александрит. У этого камня есть удивительная способность менять окраску: днем он голубовато-зеленый, как застывшая капелька морской воды, а вечером становится вдруг багрово-огненным, словно уголек на ладони лежит, фиолетовыми искорками светится.

Хорошо об этом камне рассказывает наша замечательная сказительница Серафима Константиновна Власова, но вспомнил я о чудесном камне не поэтому.

Когда мы берем в руку новую книгу С. К. Власовой, нам уже представляются в воображении те образы и картины, о которых она поведет рассказ: уральские шиханы, золотых дел мастера, жестокие управители, «шайтанбеки» и таинственные горные существа.

Обо всем этом будет говориться узорчатым напевным уральским говорком, полным пословиц и «задиристых» выражений; речь будет идти неторопливо и плавно и будет касаться, на первый взгляд, простых житейских вещей, сдобренных сказочным, вымыслом, и только в конце вдруг откроется мудрая основа повествования, сила его народной поэзии.

Все это справедливо по отношению к ранее вышедшим восьми книжкам челябинской писательницы. Но вот — девятая, и здесь талант Серафимы Константиновны обернулся вдруг, как камень александрит, совершенно неожиданной стороной.

Часть произведений, вошедших в ее новый сборник, — это обычные для нее сказы. В «Клинке Уреньги», «Сказании о Косотур-горе», «Золотом слове» и «Брошечке» мы встречаемся с излюбленными образами и приемами Власовой-сказительницы. На основе народных преданий и легенд она создает интересные поэтические рассказы: о девушке-башкирке, вступившей в единоборство со страшным беком, и хотя погибает в неравной схватке, все же заставляет господ бояться трудового народа; о златоустовских умельцах, создавших вместе с П. П. Аносовым непревзойденный уральский булат; о чванливых иноземных мастерах, которые, пренебрегая культурой других народов, многое на этом теряли...

Хотелось бы обратить особое внимание читателя на сказ «Золотое слово». Он написан тоже в обычной манере писательницы, но мысль его для данного жанра весьма своеобразна. Сказ говорит о чудодейственной силе искусства слова. И героем его является не богатырь, не умелец, а совершенно неказистый с виду мужичишко Тимофей Крапивин, который «сказы плел» и словом своим, будто «крапивой обжигал». Не одного человека искусством своим он на правильную дорогу вывел. «Вот и выходит, — венчает свой сказ Серафима Константиновна, — руки мастера булат куют, а слово золотое — человека человеком делает».

Наряду с характерными для С. К. Власовой сказами, в новый сборник вошли необычные для нее произведения, которые автор назвала «былями». Самый, термин «быль» очень аморфен. Им определяют произведения весьма различные по жанровым признакам. Однако чаще всего к былям относят рассказы фольклорного характера, приемами напоминающими сказку, легенду, но не содержащими фантастических элементов. Были Серафимы Константиновны, как это ни странно, далеки от фольклора и ближе к очерку — и по содержанию, и по форме. Вот это-то и является необычным для творчества сказительницы.

Рассказы-были «Плакун-трава», «Алая лента», «Душевное зеркальце» посвящены историко-революционной теме. Они тоже вобрали в себя предания, но, в основном, построены на воспоминаниях очевидцев и самих героев. И здесь в каждой строчке, в каждом слове звучит ее любовь к родному краю, его замечательным людям; неповторимый колорит придают повествованию многочисленные художественные детали, при помощи которых Серафиме Константиновне, как никому, пожалуй, после смерти П. П. Бажова, удается нарисовать картины своеобразного быта горнозаводского Урала.

Разумеется, и в былях Серафимы. Константиновны есть место вымыслу, только способы выражения его и цели иные, чем в сказах. Например, рассказывая о вполне достоверных отношениях Веры Кувайцевой и Михаила Гузакова, писательница домысливает одну деталь: будто бы девушка подарила на прощанье своему возлюбленному алую ленту из кос. Когда Михаила казнили, он и мертвый не отпускал алую ленту из рук. Придуманная деталь — алая лента — становится символом верности, выражает самое существенное в характерах исторических героев. Символ углубляется, когда мы видим эту оке самую ленту развевающейся на древке вместе с красным знаменем революции.

В каждой были есть у Серафимы Константиновны «ударное место», где, как в фокусе, проявляется главная суть произведения. Отступая от правды факта, писательница достигает большего — правды художественного обобщения, правды искусства.

Пословичная узорчатость языка и песенная напевность речи делают были С. К. Власовой не менее живописными, чем сказы. Скорбный рассказ о зверской расправе белогвардейцев над девяноста шестью рабочими из Карабаша завершается совсем по-сказочному: «А еще говорят люди, что после гибели красногвардейцев несколько лет подряд вокруг шахт росло множество плакун-травы. И была она чуть скрасна, оттого что каждая травинка кровью отливала».

Одним словом, Власова остается Власовой — замечательной сказительницей Урала, наследницей славы П. П. Бажова, но идущей самобытными путями. Ее попытка расширить жанровые границы своего творчества может только радовать читателя.

Александр ЛАЗАРЕВ

Говорят — время, что метелица зимой. Все заметает. И верно. Многое замели эти метели о прошлом нашего Урала. Только легенды и сказки живут, да и те забываться стали.

Расскажу я о клинке Уреньги, чтобы и эта сказка не забылась.

Будто много лет назад на месте Златоуста кочевье степняков-ордынцев жило. В лесах спасались люди от буранов, а потом и совсем осело кочевье в горах — аул образовался. Люди охотой занимались, гнали смолу и деготь. Только пастухи, как и прежде, с весны до осени глубокой уводили в степи скот...

Поначалу тоскливо было новоселам после жаркой степи, да еще в непогоду, когда хлестал дождь по горам, по верху кибиток и юрт. Наверное, тогда не раз вспоминали ордынцы покинутые ими ковыльные моря и дальние зарницы над степями.

Хозяином кочевья и несметных табунов скота был мурза Дженибек, потомок какого-то хана. И говорили, что скорей согнешь сосну, нежели волю его. Был он подобен рыси, нападающей на беззащитную косулю. Сам он собирал ясак с народа. И горе было тому, кто не мог заплатить ясак. Что хотел Дженибек, то и делал с подневольным человеком. Вот откуда брались богатства у мурзы.

Когда же не подчинялись ему люди и уходили дальше в степь, то страшно было, если их доставали цепкие руки Дженибека. Только пепел оставался от людских жилищ да кости белели на дорогах. Недаром матери плачущим детям говорили: «Будешь плакать — отдам Дженибеку». Стоном стонали люди от него.

Говорится, что не сразу приходит на землю весенняя пора и не в одну ночь расцветают цветы. Так не в одночасье задумали пастухи проучить Дженибека, а больше того думали они — кому под силу такое. Известно, все пастухи и охотники бесстрашны. Каждый из них мог угодить в птицу на лету, заарканить дикого коня, проскакать много-много дней без пищи и воды. Но только один человек мог выполнить задуманное пастухами. Этим человеком была девушка Уреньга — «живущая лицом к огню».

Уреньга кидала клинок так, что ни разу не промахнулась, была храбра, как смелый воин в бою, и не меньше ненавидела мурзу, чем пастухи. Ее мать погибла под плетями Дженибека.

Научил Уреньгу кидать без промаха клинок отец, перенявший такое умение в далекой стране, где снега не бывает. Попал он туда с табуном скота, проданным мурзой самому падишаху. Долго прожил отец Уреньги в той стране. И однажды на большой дороге ему удалось спасти от разбойников знакомого оружейника. Тот был рад своему спасению и подарил отцу Уреньги клинок, научив дальнего гостя, как им владеть.

Пришел отец Уреньги домой совсем больным. Жар пустыни иссушил его сердце. И, прожив немного больше года, слег. Хорошо, что за это время научил дочь кидать клинок и так, чтобы она никогда не промахнулась ни на охоте, ни в лесу. Ведь надо было чем-то жить и кормиться... Перед смертью отец отдал дочери клинок и дал наказ беречь его, как память.

Да, вот это был клинок! Пригнешь его конец к рукоятке, и клинок не ломается. Резал железо легко, словно хлеб, со звоном врезался в старую сосну, от времени не чернел.