— Вы участвуете в конкурсе? — уточнил Сиреневый.
— Всенепременно!!! — воскликнул ворон.
— Может, ты уже и написал что-нибудь? Может, споешь?
— Не вопр-р-рос! Только у меня — р-рэп. Мне кор-р-ршун в детстве на ухо наступил.
— Ну, пой хотя бы рэп, — махнул лапкой Салатный. — Мы теперь уже передоговорились, — покосился он на Сиреневого. — Можно даже не песенку, а что угодно другое — хоть стишок, хоть сказку… Хоть сплясать.
Ворон кивнул, качнулся на перекладине рамы и, размахивая крыльями, принялся декламировать:
Этот двор — мой двор,
Я в нем — черный царь!
Не пройдет тут вор
И другая тварь!
Эй ты, братец, стой!
Не микроб ли ты?
Неопрятный, злой,
Всюду грязь — следы!..
И скажу я: «Кар-р!»
(И это не ложь!)
«Вон! Кончай базар!
И Букаш не трожь!»
— Кар-р!!! — закончил Ворон грозно, потом остановился, сложил крылья, огляделся и тихо добавил: — Извините, если кого обидел.
— Класс! Класс! — закричали игрушки-зверушки. — Никого ты не обидел, не беспокойся, мы же не микробы!
— Ну, кто следующий? — огляделся Сиреневый.
— Давайте, я, — сказала гусеница. — А-то у меня что-то… Не фонтан… Не ахти… А вы все такие талантливые, что я боюсь, если буду последняя, вы будете смеяться…
— Я точно не буду, — пробасил ослик. — Хоть у меня лучше всех… Но я тоже последним петь не хочу.
— Ладно, странные вы создания, — сказал котик. — Так и быть, мур, я буду последний.
— Кхе-кхе, — сказала гусеница. Тогда слушайте.
Она кругами забегала по комнате и стала приплясывать, тоненько напевая со своим картавим акцентом:
Я себе жила-была
И нигде я не была,
Вот так-так, вот так-так,
Как-то было все не так!
Но купили вдруг меня
Как-то раз средь бела дня,
Ай-люли, ай-люли,
Меня в сумке принесли!
И теперь я вся вот тут,
Где игрушки все живут,
Труля-ля, труля-ля,
Мы теперь одна семья!
— Вот, — гусеница остановилась, присела, и ее синие рожки печально опустились. — Смеяться будете?
— Да ни за что! — сказал Сиреневый. — Мы над друзьями не смеемся. А стихи и песни я тебя научу писать.
— Ты не слишком-то задавайся, — осадил его Салатный.
— Да? — воскликнул Сиреневый. — А кто говорил, что я — гений?!
— Я пошутил, — сказал Салатный.
— Да-а?! — возмутился Сиреневый. Но его перебили:
— Кхе-кхе, — сказала ослик. — А можно и мне, так сказать, кхе-кхе…
— Спеть? — уточнил Сиреневый.
— Да. Вот именно. Только я недосочинил еще чуть-чуть.
— Ладно, пой, — сказал Салатный, и остальные согласно промолчали.
— Ага, — сказал Ослик. — Ну, ладно. Ну, слушайте. Посвящается Букашке.
И он запел красивым сочным голосом:
Я встретил вас, и всё былое
В отжи-ившем сердце ожило,
Я вспомнил вре-емя, время золотое…
Он остановился и сказал:
— Пока всё.
— Где-то я уже это слышал, — сморщил лоб Сиреневый.
— Ну, конечно, — отозвался Ослик. — Это известный романс. Я только последнюю строчку решил свою дописать. А что, нельзя?
— Ну, наверное, можно, — пожал плечами Сиреневый. — И какая последняя строчка?
— Я еще не придумал, — признался Ослик. — Я же сказал, что недосочинил.
— Да-а… — протянул Сиреневый.
— Я потом досочиню, — заверил Ослик.
— Так конкурс-то уже закончится, — заметил Салатный.
— Ну, и ладно, — сказал Ослик. — Я и не претендую на первое место. Пусть теперь кот поёт. Он один остался.
Котишка не заставил себя долго ждать, соскочил с форточки на подоконник, потом на пол, грациозно прошелся по комнате, остановился и сказал:
— Чтобы песня получилась хорошей, вы будете мне подпевать.
— Но мы же ее не знаем! — загалдели игрушки.
— И не надо. Вам нужно будет только повторять последние строчки, начиная со слов «и я».
— И я, — повторил осел. — И-я! Мне нравится.
— Тогда поехали! — сказал котик и запел:
Все любят маленьких котят,
И все погладить их хотят,
И я, мур-мур, и я, мур-мур,
И я люблю их всех подряд!
Все вместе!
И я, мур-мур, и я, мур-мур,
И я люблю их всех подряд,
— с удовольствием запели все и запрыгали, а особенно громко, — «и я!», — кричал ослик.
Котята есть и у кротов,
И у людей, и у китов,
Но я, мур-мур, но я, мур-мур,
Их все равно любить готов!
Все вместе! — взмахнул лапкой котик.
Но я, мур-мур, но я, мур-мур,
Их все равно любить готов!
Котик довольно прищурился и продолжил:
Все любят маленьких котят,
Цыплят, ребят и жеребят,
Тигрят, слонят и жирафят,
Бурундучат, лисят и львят.
И журавлят, и буйволят,
И лягушат, и кенгурят,
Ужат, ежат и медвежат,
Ягнят, зайчат и верблюжат,
И тюленят, и кабанят,
Бобрят, выдрят, и оленят,
И я, мур-мур, и я, мур-мур,
И я люблю их всех подряд!
Все вместе!!!
И я, мур-мур, и я, мур-мур,
И я люблю их всех подряд!..
— Уф-ф, — перевели дух игрушки, просмеявшись. — Вот это попрыгали!
— Ну, и как мы теперь будем выбирать, кто победил? — ревнивым гнусавым голосом спросил Сиреневый.
— А давайте не выбирать, — предложил Ослик. — Главное-то не это… Главное, чтобы Букашка выздоровела.
— Я — за! — закричала гусеница. — Только я, знаете, что подумала?
— Пока не знаем, — сказал Ослик с апломбом и огляделся по сторонам, довольный своей шуткой.
— Я нас посчитала, нас — шесть. Нужен седьмой.
Все очень удивились, и первым спросил котик:
— Почему?
— Потому что семь — волшебное число, — объяснила гусеница.
— Смотрите! Смотрите! — вдруг закричал Сиреневый, показывая на окно. — Кто это?!
В окне, на ветке рядом с форточкой, сидел маленький зверек с пушистым хвостом.
— Это белка, — сказал кот. — Ты, мур-мур, откуда тут взялась?
— Из леса, — отозвалась гостья.
— И давно ты нас подслушиваешь? — спросил Ослик.
— Я не подслушиваю… Просто слушаю…
— Давно?
— С самого начала, — призналась белка.
— О! — вскричала гусеница. — А давай, ты тоже песенку напишешь, чтобы Букашка выздоловела!
— Или стишок, или рассказик, — добавил Сиреневый с упрямой интонацией.
— Нет, — покачала головой белка. — Я ничего такого не умею. Совсем-совсем. Я все-таки лесной зверь. Но я все слышала, что вы говорили, и, если хотите, я поскачу сейчас за город, к больнице, где лежит ваша Букашка, и все ей расскажу. Я как раз в тот лес собиралась.
— А что ты р-расскажешь? — уточнила гусеница.
— Как вы ее любите, как радуетесь, что она есть, как хотите, чтобы она выздоровела, какие песенки для этого написали… Чтобы микробы тоже услышали и испугались. Как вы хотели.
— Ну, ладно, — сказал Салатный, — скачи. Может, это и не надо, может, они и так узнают, но хуже не будет. Скачи. И скажи еще, что нас семеро. Мы все равно еще кого-нибудь найдем.
Белка улыбнулась, подмигнула, махнула хвостиком и исчезла.
— Мне кажется, она — волшебная, — тихо сказала гусеница. Остальные, проводив зверька взглядами, согласно покивали. Только Сиреневый сосредоточенно смотрел куда-то в сторону.
— Кого же взять седьмым?.. — задумчиво бормотал он. — Какую бы зверушку?.. — Вдруг он встрепенулся, поднял голову и оглядел друзей. — Остается только папа!
… Когда папа пришел домой, он сразу почувствовал, что что-то изменилось. Почему-то дома было уже не так тоскливо и безрадостно. И как будто бы откуда-то со стороны ему в голову пришла мысль: «Не надо падать духом. Если очень захотеть, чтобы Букашка выздоровела, ей это обязательно поможет».
