Нечего говорить, какую торжественную тризну справили по королеве, столь жалеемой всеми. В стране Бешеных Трав все служит поводом к торжественным церемониям. Это было удивительное торжество, но самым удивительным было поведение молодых девиц. Каждая глядела на Прелестника, которому траурное одеяние было очень к лицу. Каждая плакала одним глазком, чтобы почтить королеву и улыбалась другим, чтобы пленить короля. О, если бы тогда уже было изобретено искусство фотографии, какие портреты, какие модели для наших живописцев передали бы нам те времена! В древности людей украшали страсти: любовь, ненависть, гнев одушевляли те живые лица! В настоящее время мы так добродетельны и умны, что у нас у всех одинаковая одежда, одинаковая шляпа, одинаковая физиономия. Цивилизация — это победа нравственности и утрата для искусства.
После описания печальной церемонии, которое, по обыкновению, занимало шесть столбцов «Ведомостей», определили сроки большого и малого траура. Но так как малый траур приходился на масленицу, то было решено в целях покровительствования торговле устроить в замке костюмированный бал. Тотчас же портные и швеи приступили к работе. Велик и мал домогался приглашения, забурлили сплетни и интриги.
Так торжественно оплакивали бедную Паццу!
VI Костюмированный балНаконец великий день, ожидаемый с таким нетерпением настал. В течение шести недель население Бешеных Трав трясло, как в лихорадке. Не говорили более ни о министрах, ни о сенаторах, ни о генералах, ни о судьях, ни о принцессах, ни о герцогинях, ни о простых девушках. Все на расстоянии верст двадцати в округе превратились в пьеро, арлекинов, цыганок, коломбин и «безумных».
Если судить по газетным описаниям, то этот праздник своей роскошью превзошел все празднества минувших и будущих времен. Бал устроили среди цветущего сада, в роскошно убранном павильоне. Пройдя по лабиринту длинных аллей, слабо освещенных разноцветными фонариками, гости попадали в сияющий позолотой и огнями зал. Оркестр, расположившийся в чаще кустов, услаждал слух то торжественными, то игривыми мелодиями. Прибавьте к этому богатство туалетов, блеск брильянтов, остроумие масок, заманчивость интриги — только душа старого стоика могла бы противостоять опьянению весельем!
Несмотря на все это, Прелестник не мог развеселиться.
Скрываясь под голубым домино, с совершенно замаскированным лицом, он подходил к самым изящным и самым веселым маскам, расточал свое остроумие и светские шутки и всюду находил лишь равнодушие и холодность. Его едва слушали, отвечали ему чуть ли не зевая, торопились отойти от него. Все взоры были устремлены на одно черное домино с розовыми бантами, беспечно прогуливавшееся по бальной зале и с важностью паши принимавшее всеобщие комплименты и улыбки. Домино это было не кто иной, как доктор Видувильст, лучший друг короля, но еще больший друг собственного удовольствия. В минуту рассеянности врач, как бы невзначай, поведал двум дамам, под условием глубокой тайны, что король прикрепит к черному домино розовые банты. И не его вина в том, что дамы не умеют молчать, а король изменил свой костюм.
В то время как Видувильст наслаждался своей проделкой, Прелестник сел в углу залы и закрыл лицо руками. Всеми покинутый среди шумной толпы, он задумался, и облик Паццы предстал перед ним. Он ни в чем не мог упрекнуть себя, возмездие его было справедливо, и все-таки он чувствовал, не зная почему, угрызения совести. Бедняжка Пацца! Конечно, она была виновата, но, по крайней мере, она любила его, она понимала его, она слушала его с блестящими от радости глазами. Какая разница — она и эти пустые женщины, которые при первом же слове не смогли узнать по остроумию своего короля!
Он вскочил и хотел покинуть бал, как вдруг приметил даму в маске, которая так же удалилась от веселой толпы и казалась погруженной в думы. Распахнувшееся домино открывало костюм цыганки и башмачки с пряжками, надетыми на ножку, меньшую, чем у Золушки.
Король приблизился к незнакомке и увидел под бархатом маски большие темные глаза, задумчивый взгляд которых изумил его и привел в восхищение.
— Прекрасная маска, — проговорил он, — твое место вовсе не здесь. Оно в той оживленной и любопытной толпе, ищущей короля, дабы оспорить друг у друга улыбку его и сердце. Там можно выиграть королевскую корону, разве тебе это неизвестно?
— Я ни к чему не стремлюсь, — отвечала маска спокойным и нежным голосом. — Играть в эту азартную игру — значит подвергаться возможности принять слугу за господина.
— А если бы я показал тебе короля?
— О чем мне с ним говорить? — возразила незнакомка. — Я лишусь тогда права осуждать его, не оскорбляя, и хвалить, не льстя.
— Разве тебе известно о нем много дурного?
— Немного дурного, немного хорошего, но что из этого?
Проговорив это, домино развернуло свой веер и вновь погрузилось в думы.
Это равнодушие поразило Прелестника. Он говорил с воодушевлением — ему холодно отвечали, он убеждал, молил, волновался и достиг наконец того, что его стали покорно слушать, но уж более не в бальной зале, где жара была тягостна и любопытство слишком нескромно, а в тени тех длинных аллей, где немногочисленные гуляющие искали тишины и прохлады.
Ночь приближалась. Уже не раз цыганка заводила речь о возвращении домой к великому огорчению короля, тщетно упрашивавшего ее сбросить маску. Незнакомка словно не слышала его просьб.
— Не приводите меня в отчаяние, сударыня, — воскликнул король, охваченный чувством уважения и симпатии к таинственной незнакомке. — К чему это жестокое молчание?
— К тому, что я узнала Ваше Величество, — отвечала незнакомка взволнованным голосом. — Этот голос, звучащий с такой искренностью, манера выражаться и держать себя слишком ясно говорят, кто вы такой. Позвольте мне уехать.
— Нет, сударыня! — воскликнул король, плененный ее умом. — Вы одна узнали меня, вы одна меня поняли. Вам принадлежит мое сердце и моя корона. Сбросьте эту ревнивую маску и мы тотчас вернемся в бальную залу. Я представлю этой невежественной толпе девушку, которой я имел счастье понравиться. Скажите одно только слово, и все мои люди — у ваших ног!
— Ваше Величество, — отвечала незнакомка с печалью в голосе, — позвольте мне отклонить предложение, которое делает мне честь. Сознаюсь, я честолюбива. Было время, когда я хотела бы разделить с вами вашу судьбу и носить ваше имя, но прежде всего я — женщина и счастье свое вижу в одной лишь любви. Я не хочу обладать сердцем, разделенным хотя бы воспоминанием, я ревную даже к минувшему.
— Я никогда никого не любил! — воскликнул король с искренним жаром. — В обстоятельствах моей женитьбы скрывается тайна, открыть которую я не могу никому, кроме моей супруги. Но я могу дать вам клятву, что я никогда не отдавал своего сердца! Я люблю впервые.
— Покажите мне вашу руку, — сказала цыганка, — и подойдем к этой лампе. Я взгляну, правду ли вы мне говорите.
Прелестник с уверенностью протянул руку. Цыганка рассмотрела все линии и вздохнула.
— Вы правы, король, вы никогда не любили. Но этого мало для успокоения моей ревности. До меня вас любила другая. Смерть, увы, не разрывает священных уз. Королева любит вас до сих пор, вы ей принадлежите! Принять сердце, которым вы не вправе располагать, было бы с моей стороны преступлением. Простите.
— Сударыня, — проговорил король твердо, — вы не сознаете, как сильно заставляете меня страдать. Есть вещи, о которых я желал бы забыть навечно, а вы принуждаете меня говорить о них. Королева никогда меня не любила, одно лишь честолюбие руководило ею.
— Это неправда, — возразила незнакомка. — Королева любила вас.
— Нет, сударыня, за всем этим таилась гнусная интрига, жертвами которой оказались мой отец и я.
— Довольно! — воскликнула незнакомка. Руки ее дрожали, а пальцы как-то странно, судорожно сжимались. — Питайте уважение к мертвым, не клевещите на них.
— Сударыня, я уверяю вас, и никто еще не сомневался в моем слове: королева никогда меня не любила, она была злым созданием.
— Ах! — вскрикнуло домино.
— Своенравным, свирепым, ревнивым!.
— Если она была ревнива, значит она любила вас, — прервала маска. — Подыщите повод, по крайней мере, более правдоподобный, не оскорбляйте сердца, всецело преданного вам.
— Она так мало меня любила, что даже в день нашей свадьбы осмелилась сказать мне в лицо, что вышла за меня по расчету.
— Этого не может быть, — сказала цыганка, подымая руку, — этого не может быть.
— Сударыня, клянусь, что это правда.
— Ты солгал! — вскричала незнакомка.
Пиф-паф! Пощечина ослепила Прелестника, и в тот же миг незнакомка исчезла.
В бешенстве король отшатнулся в сторону и схватился было за эфес своей шпаги, но на бал не ходят, как на войну: вместо оружия он нащупал бант из лент. Он бросился вслед за своим врагом, но разве его можно было найти? В лабиринте аллей Прелестник терял дорогу раз двадцать. Он не встречал никого, кроме масок, прогуливающихся парами и не обращавших на него никакого внимания. Придя в отчаяние, он вернулся в бальную залу — вдруг в ней скрылась незнакомка, но как ее узнать?
