Говорят, что кто-то из гостей однажды проболтался чужим дяденькам, уж очень этому гостю хотелось похвастаться, в какой чудесный домик его пригласили! И чужие дяденьки тут же помчались на вокзал, чтобы купить билет и добраться наконец до мамы, далекой от идеала, и ее детей. Но в билетной кассе не оказалось билетов, да-да! Они еще много раз приходили на вокзал, эти дяденьки, но им сказочно не везло: то вдруг поезд уходил на час раньше расписания и они, конечно, опаздывали; то вдруг поезд на ходу менял маршрут и сворачивал совсем в другую сторону. Эти упорные дяденьки даже как-то пытались пройти в вагон без билета (касса, видишь ли, не работала, и на стене рядом с окошечком была вывешена записка: «Сегодня не работаю, потому что не хочу. Кассир».) Но у них ничего не вышло: строгая проводница твердила толстым голосом: «Без билетов ехать не положено!» И даже начальник поезда, хоть и приходился дальним родственником одному из чужих дяденек, ничего не мог поделать…
Но для тебя, малыш, в кассе, конечно, всегда найдется билет. И мы обязательно съездим в гости к детям в их чудесный Собственный дом! Только сначала тебе надо немножко подрасти, а главное — научиться бегать чуть-чуть потише. А то дети, заслышав твои шаги, подумают, что до них добрались дяденьки в огромных башмаках, и ужасно испугаются!
Мне довелось побывать у них в гостях всего лишь разок. Ах ты Боже мой, до чего же славный домик у этих ребятишек! Он был не очень большой, но ужасно чистенький и уютный, а в маленьком садике, которым он был окружен, летом расцветал огромный куст шиповника, а осенью — сотни разноцветных астр. Даже елка, маленькая, но самая настоящая, росла в этом садике. В самом же домике была уютная кухонька с печкой, на которой любил погреться рыжий котик по кличке Хулиган, а еще там была чудесная спаленка, с окнами на юг, и перед этими окнами цвели круглый год разные домашние растения, которые в других домах ну совсем, совсем не желают цвести! И, конечно же, там была большая комната для гостей, в которой стоял буфет, битком набитый банками с клубничным вареньем, шоколадками, мармеладом и ромовыми бабами, такими сочными, каких я нигде больше не пробовал. В этой комнате, на маленьким круглом столике стоял игрушечный домик, вроде тех, какие продаются в магазине «Барби». Только этот домик был намного краше — его ведь своими руками сделали милые дети. Ты, конечно, уже догадался, кто жил в этом домике? Ну да, в нем жила мама, далекая от идеала! С мамой же случилось вот что. Всю дорогу, пока дети добирались до Собственного Дома, мама спала в спичечном коробке, да так крепко, что ее совсем не было слышно. И когда дети открыли коробок, им показалось, что мама и вовсе не дышит. Дети подумали, что она умерла, и горько, горько заплакали — у них ведь совсем никого больше не было! И вот, когда они плакали, одна слезинка (а может быть две или даже три) случайно капнула прямо в коробок, прямо на маму. Детские слезки ужасно горячие, дружок, и ужасно соленые. Даже солонее, чем та ужасная красная рыба, которой я объелся на прошлое Рождество. И когда на маму плюхнулась этакая соленость, да еще и горячая, как кипяток, она, конечно, сразу проснулась! Можешь себе представить, как обрадовались дети! Ведь даже самая маленькая мама — это больше, чем тысяча дяденек в огромных башмаках… Детки смастерили маме чудесную постельку из березовой коры и каждый день кормили маму парным молоком из пипетки. И, представь себе, однажды они заметили, что мама немножко подросла. Уж как они радовались! Тогда-то они и смастерили ей домик, и сделали его сразу побольше, так сказать, на вырост. Когда я гостил у детей, мама была уже величиной с мизинец. А сейчас она уже наверное совсем выросла и спит не в игрушечном домике, а в самой настоящей кроватке.
Вот такой же, как у тебя.
Когда заметил Господь, что ученик да помощник его любимый Люцифер против учителя своего интригу плетет, сбросил Господь ученичка-то на Землю, вроде как в ссылку вечную. И там, где Люцифер, упав, о землю с размаху ударился, озеро глубокое образовалося. А вода в том озере не простая, а волшебная. Мертвой водою ее называют. Сначала и ведать никто не ведал, что это за вода. Но как-то раз у самых берегов озерных сраженье было, и много людей там померло, саблями посеченных. А как стали после битвы живые своих погибших товарищей водою из озера обмывать, чтобы похоронить честь по чести, так свойство-то воды и открылося. Обмоют мертвого водою и глянь — а раны-то и срастаются, а мертвый-то — уже и дышит, и на ноги встать норовит. Одна только беда (да уж всем бедам беда!) — тело-то от этой воды оживает, а душа-то — спит не просыпается. Вот и смотрит мать на сына воскресшего, а он ее не узнает, да и не только ее — никого из родных да близких будто и отродясь знать не знал! и хуже того — не только не помнит никого, но и чувств-то людских не ведает: ни жалости, ни любви, ни сострадания, ни радости светлой…
Много тогда озерною водою погибших-то оживили, да себе же и на горе. Разбрелись по земле мертвецы беспамятные и всем от них одни несчастья. Прожорливые до невозможности, только о теле своем они заботу и ведают. Коли холодно им (а им всегда холодно), так любого прохожего за одежку прибьют и дальше себе идут хоть бы что. Есть захотят — так даже и просить не станут, а берут себе все, что ни увидят глазища их тусклые, нехорошие. И не вздумай противиться — им человека прибить, все равно что комара прихлопнуть. Вот ведь беда-то какая… Стороною обходят люди озеро с мертвой водой, да только слаб человек. Бывало помрет ребеночек у матери какой — и идет глупая баба, с горя тронувшись, к озеру тайными тропами. Тащится, дура, с ведерком, за водою мертвою. Уж как ей хочется, бедной, чтобы малыш-то ожил! Пусть, мол, хоть скотины глупее да зверя лютее, а только-бы живой!
Много тогда мертвяков оживляли любящие люди — сами же от воскресших и муку первыми принимали. Господь-то с неба все это видел да печалился. Засеял он окрестности вокруг озера лесами непроходимыми — да нет такого леса, через который мать ради своего дитятка не пройдет. Вздыбил землю вокруг горами высокими — да люди и здесь выискали тропу неприметную. Понял Господь — что-то другое надобно придумать, чтобы людей неразумных от самих себя спасти. Долго думал Господь и наконец придумал. Взял он свой мечь огненный и разрубил надвое скалу высокую, аккурат посреди Земли да супротив озера стоящую. Раскололась скала и забил из нее источник. А вода-то в нем была не мёртвая, не простая, а самая что ни на есть живая. А чтобы воду эту не пил кто ни попадя, сделал Господь вокруг источника пустыню каменистую — пока дойдешь, ноги в кровь изотрешь. Сердцу-то любящему ног не жаль, а кому не особо надо, тот на пустыню эту только глянет — да и назад повернет, приговаривая: «Нешто я дурень — ноги-то себе до крови стирать!»
Нашептали ангелы Господни добрым людям про воду живую. И хоть мало кто до источника добраться смог, а все ж у каждого надежда есть. И с тех пор, как помрет али от руки злодейской погибнет кто, сердца-то любящие и ищут озеро с мертвою водою да источник с водою живою. Редко кто находит, но уж коли нашел, то делает так: сперва умершего водою мертвою умоет, чтобы ожило тело, а уж потом крест серебряый в живую воду окунает да быстренько покойнику любезному иа грудь кладет, прямо на сердце. И просыпается в теле бессмысленном душа. Подымается человек воскресший с радостью светлой в глазах, близких своих обнимает, да от счастья плачет. Одно только условие, сказывают, есть. Ни за что нельзя говорить воскресшему, что он умирал. А можно только сказать, что был болен сильно, да выздоровел.
Высоко в горах, глубоко в пещере замурован Хаос. А замуровали его там в стародавни времена герои, от которых имен даже не осталося. Камнями вход в пещеру заложили, да глиною щели замазали хорошенько, чтобы Хаос не просочился да не утек. Но вода камень точит, ветер песок разносит, нутро земное горы трясет. Помаленьку расшаталась стена каменная, трещинами пошла. Хаос и просочился на волю. И обернулся ребеночком махоньким, неразумным. Все ребятенка жалеют, никто всерьез не берет. Пришел он в город, на светофор глянул разок — в светофоре все цвета разом перемешалися: не желтые, не красные, не зеленые, а серо-буро-малиновые в крапинку. Тормоза завизжали все машины встали. А малец дальше пошел и в книжный магазин пришел. Полистал книжечки — да и вон вышел. Глянули люди в те книжки — а там слов нету, одни только буквы. Ничего не понять!
А Хаос по городу гулял-гулял, и видит — дом, а на нем вывеска: «Филармония». Зашел туда — а там зал темный, а на сцене оркестр музыку играет. Сел малец на последнем ряду, музыку слушать. Да недолго слушал. Музыканты в ноты свои глядят — и только значки нотные видят: всякие там соли, диезы и бекары. Значки-то видать, а музыку — как ветром сдуло! Расстроились музыканты, инструменты свои побросали и разбежались. А Хаос из филармонии вышел и в школу пошел, в класс зашел. А в классе как раз учительница детям объясняет, что Земля вокруг Солнца вращается. Поднял Хаос ручонку, спросить хочет. Обрадовалась учительница, спрашивай, говорит, деточка! «А зачем Земля вращается-то вокруг, неужто не надоело?» — спросил мальчонка. Задумалась учительница, за голову схватилася, да из класса бегом.
