Огляделась тут царица. Что такое?! Стены закопчённые, печь в углу, всюду припас сапожный валяется — шила, ножи да молотки разбросаны.
А сапожник и впрямь за колодку схватился. Плохо дело, того гляди прибьёт!
Встала царица скорёхонько, к печке сунулась. Растопить не умеет. Схватилась за рогачи-ухваты, себя по лбу стукнула, один горшок разбила, другой опрокинула.
Смотрел на это сапожник, смотрел и говорит:
— Да ты, видно, заболела. Ну, бог милостив, отлежишься. Давай хоть вчерашнего овсяного киселя похлебаем.
Налил в миску киселя и к ней придвинул. Царицу Екатерину так и перекосило — из такой посудины её любимая собачка и та есть не стала бы. А тут ещё сапожник со своей большой деревянной ложкой в ту же миску сунулся. Так не евши и встала Екатерина из-за стола.
— Ну, как знаешь, — сказал сапожник, — я за тобой ровно за царицей ухаживаю, а ты нос воротишь. Может, и вправду занемогла?
А во дворце тем временем сапожникова жена проснулась. Схватилась с пуховой постели.
«Ох, — думает, — батюшки мои, проспала! Печь у меня не топлена, каша не сварена!»
Тут набежали мамки-няньки, фрейлины да дамы придворные.
— Каково, матушка-царица, почивать изволили? Мягко ли было постелено? Может, где складочка не так заглажена?
Огляделась сапожникова жена, куда попала — никак понять не может. Стены широкие, потолки высокие, всё так и сияет.
— А муж мой где? — спрашивает.
Переглянулись мамки-няньки, отвечают:
— Ваше царское величество, да ведь вы вдовые.
— Неужто мой сапожник помер? — Да так и заголосила.
Утешают её фрейлины.
— Ваше царское величество, никак вы опять замуж захотели? Только прикажите, будет муж, какого пожелаете. Всякий обрадуется, любой за честь сочтёт.
Уговаривают, а сами вокруг суетятся. Усадили под ручки перед зеркалом; кто волосы расчёсывает да взбивает, пудрой посыпает, кто брови сурьмит, кто румяна накладывает.
Потом целую дюжину платьев принесли.
— Какое вам сегодня приглянется? Какое надеть изволите? Парчовое ли, атласное ли, али, может, бархатное?
Загорелись глаза у сапожниковой жены, из-под румян свой румянец пробился. Какой женщине нарядиться неохота?! Зажмурилась и ткнула пальцем наугад.
Надели на неё платье атласное, золотом шитое. Оглядела она себя в зеркало и говорит:
— Старухи соседки меня осудят, зато молодки да девки позавидуют!
Пошептались дамы-фрейлины, побежали, привели лекарей — неладно-де с нашей царицей, в уме не повредилась ли?! Устроили лекари совет и порешили:
— Нашей государыне дурной сон приснился, поелику на вчерашнем пиру переели да перепили лишку. Вы их царское величество в покое оставьте, к завтрашнему утру всё как рукой снимет.
Разбежались мамки-няньки, фрейлины и придворные дамы и оставили сапожникову жену одну.
А сапожникова жена пораздумалась: «Уж коли со мной такое чудо приключилось, пойду осмотрю всё кругом».
Пошла по залам да горницам, по коридорам да переходам и забрела на чёрную половину, где прислуга живёт.
Вдруг выбежала ей навстречу младшая кухонная служаночка, солдатова зазнобушка. Рассказал ей солдат всю правду, знала она, что перед ней не царица, а сапожникова жена, да уж больно они с царицей схожи — волос в волос, голос в голос, не разберёшь, где Катерина, где Агриппина. Оробела служаночка, так и бухнулась ей в ноги. Сапожникова жена её поднимает.
— Что ты, милушка, что, голубушка?
— Ой, барыня-государыня, не изволь казнить, изволь миловать. Совсем мово Ванюшку замордуют, замучают.
Да и рассказала всё. Сапожникова жена руками развела.
— Помогла бы тебе, да не знаю как. Может, ты знаешь, так скажи.
— Напиши другой приказ. Чтоб солдат не били, палками не наказывали.
— Да я грамоте не научена.
— А царица никогда сама приказы не пишет. На то генералы-министры есть. Они тебя в золочёной зале ждут.
Пошла сапожникова жена на белую половину, в золочёную залу.
Её поклонами встречают, а она им еле головой кивнула, ручкой махнула. Потом говорит:
— Пишите указ-приказ. Солдата Ванюшку, что во дворе караул несёт, палками больше не бить. И ещё пишите, чтоб от нынешнего дня никого в нашем царстве-государстве палками не наказывали.
Всякий день к вечеру идёт. Кончился и этот день. Как смерк-лось, старичок и солдатик опять дворец да сапожникову лачугу обошли, музыку-отбой сыграли. И опять царицу с сапожниковой женой местами поменяли.
Уж как жена сапожника обрадовалась, и рассказать невозможно. Печку растопила, горшки выскоблила, самовар начистила, ложки-миски перемыла. И муж на неё не нарадуется. Снова зажили мирком да ладком. Только иной раз, когда сапожник рассердится да под горячую руку за колодку схватится, жена ему:
— Ты что?! Да знаешь ли, как я царицей была, мне графья-вельможи в пояс кланялись.
Тут сапожник от удивленья рот разинет, колодку выронит и головой покрутит: «Ну и ну, чего только бабы не придумают!»
А царица Екатерина никому не рассказывала, как она сапожниковой женой была. Не пристало ей даже во сне такое увидать. Одному дивилась: было то во сне, а указ наяву написан. Как такое могло случиться, ума не приложить! Сколько-то времени солдат и вправду палками не били. Да недолго — генералы указ тот спрятали. Опять загуляли палки по солдатским спинам.
КОЛДУН-ВЕДУН
Русская сказка
Жили-были мужик да баба. Сломала как-то баба рукоять у ухвата и говорит мужику: — Сходи-ка в лес, сделай новую рукоять. Мужику сегодня недосуг, завтра неохота. А баба всё пилит и пилит. Надоело мужику.
Наточил он топор и пошёл в лес. Облюбовал дерево поразве-систей, сук потолще. Залез. Сел на сук верхом и давай его у самого ствола подрубать.
А мимо цыган проходил. Видит — мужик сук под собой рубит. Сук под ним уже скрипит, прогибается. Засмеялся цыган и говорит:
— Эй, мужик, упадёшь!
— Чего это я падать буду? — отвечает мужик. — Сижу твёрдо, топор держу крепко.
— Ну, как знаешь! — пожал плечами цыган и зашагал своей дорогой.
А мужик знай себе топором тюк да тюк! Тюкнул в третий раз, сук под ним треснул и подломился. Упал мужик. Рукой бока потирает, а сам думает: «Откуда цыган всё наперёд угадал? Не иначе, как он колдун-ведун! Спрошу-ка я у него про то, что я знаю, а он не знает».
И пустился догонять цыгана. Завидел его издали, на бегу кричит:
— Цыган, а цыган! Скажи, как мою жену Матрёнушку зовут?
— И думать нечего, — отвечает цыган. — При рождении Матрёной нарекли.
«А ведь точно колдун! — говорит себе мужик. — Вот ещё раз попытаю, тогда уж ошибки не будет».
— Угадай, цыган, сколько у меня коров?
— А они у тебя дойные? — спрашивает цыган.
— Бурёнка да Рыжанька — дойные. А Пеструха скоро телить ся будет. Не доится.
— Три у тебя коровы, — как отрезал цыган.
Страшно стало мужику.
«Ох и сильный колдун! Могучий ведун! — думает. — Теперь главное спрошу!»
— Открой мне, цыган, когда я помру?
Усмехнулся цыган и ответил:
— А вот чихнёшь разок и помрёшь.
Цыган дальше пошёл. Мужик вернулся к тому месту, где срубленный сук да топор оставил.
«Ну, — радуется, — долго я проживу! С чего мне чихать?!»
Тут у него в носу засвербело. Уж он и нос зажимал, и головой мотал, да не удержался — чихнул.
Лёг на землю и скрестил руки.
— Всё! Помер я!..
Вдруг откуда-то прилетел комар. Вьётся над мужиком, пищит-зудит. Лежит мужик, не шелохнётся. Кружил-кружил над ним комар, потом сел ему на лоб и укусил.
Подпрыгнул мужик, хлопнул себя по лбу и убил комара.
— Э, да я, оказывается, живой! Обманул проклятый ведун! Придётся теперь бабе рукоять для ухвата делать.
СЕСТРА-ИЗМЕНЩИЦА
Украинская сказка
Ехал-возвращался царь домой. Куда, зачем ездил — нам не сказано, и мы вам врать не будем. А только дома долго не бывал. Уже и до родных мест недалеко, да задержался в пути царь — в большое село свернул, где в тот день ярмарка была. Походил по торгу, поприценялся, поторговался, а купил всего три солёных рыбины. Страсть он любил солёную рыбу! Не удержался, сразу все три и съел.
Едет дальше, а жажда ему грудь огнём печёт, да где в голой степи воды сыскать! Как на грех, и день жаркий выдался, солнце так и палит, на небе ни облачка…
Но вот пошла дорога вверх, на крутой холм. До вершины добрался, глядит — глазам не верит. У самой дороги криница чистой воды полна, прохладой от неё так и веет. Никогда на этом холме в безводной степи криницы не бывало!
Царь долго не раздумывал, спешился, наклонился, студёную воду пьёт — не напьётся. Вдруг неведомо что, неведомо кто — хвать его за бороду! Держит, не отпускает. Испугался царь, закричал:
— Эй, ты там, отпусти!
— Не отпущу, — голос из криницы отвечает. — Тогда отпущу, когда пообещаешь отдать самое дорогое, что у тебя есть.
