– Давно бы так, – сказала Даша.
– Но как тень-Филарет сюда попал? – удивился Леша.
– Тени – они все такие, – объяснил Бочкин. – Всегда без спросу и в любую щель…
– Поедешь с нами домой, – велел Леша тень-Филарету. Но тот не обратил внимания. Он лапой дурашливо цапнул тень собачьего уха и отпрыгнул. Тень Лилипута мигом откликнулась на игру, вскочила. Тень кота бросилась удирать, тень пса – за ней.
– Ну и дела… – покачал красной фуражкой Бочкин. А Лилипут удивленно посмотрел на солнечные половицы, где теперь не было его тени. Вздохнул и положил морду на передние лапы.
– Извините, но нам пора, – опять напомнила Даша.
– Еще порцию мороженого на прощанье, – предложил Бочкин. Ему не хотелось расставаться.
От мороженого даже Даша не могла отказаться. Хотя и сказала:
– Ох, не схватить бы ангину.
– Мороженое, наоборот, полезно от простуды! – заспорил Леша. – Я недавно им рыбу-луну вылечил! Тетю Ихтилену!.. Дядя Бочкин, вы ее знаете?
– Ну как же, как же! Она и ко мне наведывалась за мороженым неоднократно. Очень приятная особа. Трудолюбивая. Светит целыми ночами над всей нашей местностью… Но говорит, что и ей с высоты не видно сейчас столицу. А раньше даже отсюда, с Пристани, весь город был как на ладони. Вернее, как на макушке… Непонятные настали времена и невеселые…
Он задумался, и тогда Леша и Даша стали прощаться. Обещали скоро навестить Бочкина снова. Тот проводил их до поезда. А Лилипут целых пять минут бежал рядом с поездом (который ехал теперь задом наперед: паровозик толкал вагоны). Тень Лилипута прыгала рядом с ним. А куда девался тень-Филарет, неизвестно. В последний момент его видели растянувшимся на желтой бочке (она осталась на станции).
На станциях Чьитоноги и Одинокий Шарманщик оказалось пусто, поезд проскочил их без остановки. Вблизи ромашковой поляны вагоны опять незаметно превратились в ящики, а паровоз в самовар. Только сиял он по-прежнему. Леша похлопал его по горячему боку:
– Завтра поедем снова!
Но назавтра поездка к Бочкину не получилась. День оказался пасмурный, сыпался равномерный дождик. И дело тут не просто в погоде, а в том, что не найти было сухого топлива для самовара-паровоза.
Папа вспомнил:
– Друзья мои! Я ведь обещал послать с вами Евсею Федотычу графинные пробки! Почему бы вам не отправиться сейчас?
Мама всполошилась:
– В такую-то слякоть!
Но папа сказал, что дети у них не грудные младенцы. Что случится из-за летнего дождика с людьми, одному из которых семь, а другому уже девятый год?
– Они простудятся, – спорила мама.
Тут в углу заворочалось Ыхало. Оно появилось утром, долго извинялось, что вчера проспало целый день и не навестило своих друзей, но зато сегодня обещало маме до вечера помогать по хозяйству. Сейчас Ыхало сказало:
– Нынче мокровато, но не холодно. А если кто и зачихает, я растоплю баньку да так их пропарю, что любая хворь мигом вылетит.
Леше с Дашей и самим интересно было найти улицу Проходную и посмотреть на собирателя пробок (хотя, конечно, пробки – это дело несерьезное).
– К тому же, – вспомнил папа, – вчера я не сказал вам очень важную вещь. Оказывается, в том доме, где живет сейчас Евсей Федотыч, в давние годы жила старушка, бабушка Света, которая одно время была няней малолетнего Ореста Редькина. А Евсей Федотыч ей приходится не то двоюродным внуком, не то троюродным племянником.
Леша и Даша не считали, что тут есть что-то особенное. Ну, внук так внук. Но на маму это почему-то подействовало.
– Хорошо, идите. Только оденьтесь в непромокаемое.
Папа дал Леше две стеклянные пробки: круглую и граненую. Леша сунул их в карманы. Потом он и Даша завернулись в полиэтиленовые накидки с капюшонами. Леша в красную, Даша в зеленую.
– Наденьте резиновые сапожки, – велела мама.
– Ну, прямо как в экспедицию… – проворчал Леша.
В сенях, когда из открывшейся двери пахнуло дождливым воздухом, Леша вдруг подмигнул Даше и, дрыгнув ногами, сбросил сапожки в угол.
– Ты тоже бросай! Будем шлепать по лужам!
– Нет, – вздохнула Даша. – Это неприлично.
– Что за глупости! По дождику только так и надо!
– По дождику – да. Но в гости босиком – это нехорошо.
– А мы не будем заходить! Отдадим на пороге пробки – и назад.
Даше, конечно, тоже хотелось пошлепать по лужам. Но…
– Получится, что мы обманули маму.
– Ничего подобного! Мы ей потом честно признаемся!.. Не сразу, а когда станет ясно, что ничуточки не простудились.
– Ох, Лешенька, не доведут до добра твои фокусы, – сказала Даша. И… тоже сбросила сапоги.
На улице и правда было совсем не холодно. Сквозь мелкие лужицы босые ступни ощущали, какой теплый на тротуаре асфальт. Но встречались и глубокие лужи. Иногда по щиколотку. А один раз Леша провалился в колдобину чуть не по колено. Завизжал, захохотал, выскочил, обогнал Дашу и оглянулся.
– Ой, Дашка, ты в асфальте отражаешься, как березка!
– А ты… даже не знаю, как кто. Будто красный костер!
– Я потом это нарисую акварелью, – решил Леша.
И они зашагали дальше, очень довольные собой, лужами и дождиком, который уютно шуршал по цветному полиэтилену.
Даже нахальный оранжевый «Москвич», проскочивший у самого тротуара и забрызгавший их с ног до головы, не испортил путешественникам настроения. Но все же Леша, фыркая и вытирая лицо, сказал вслед машине:
– Чоки-чок, «Москвичок», съедь с дороги на бочок.
И правда, через полквартала вредный апельсиновый автомобиль задним колесом скользнул в кювет, накренился и забуксовал.
– Ну зачем ты так… – упрекнула Даша.
– Не будет брызгаться. Думает, если маленькие, значит, не придется отвечать…
Улица Проходная была в трех кварталах от дома, не заблудишься. Леша и Даша свернули за угол и скоро оказались у дома №3. Это было одноэтажное кирпичное здание с двумя крылечками. На двери правого крылечка краской было написано: «Кв. 2». И белела кнопка звонка. Леша нажал. И очень скоро дверь открылась. На пороге стоял старичок. Леша и Даша сразу поняли, что это и есть Евсей Федотыч.
Старичок был в длинном джемпере, сморщенных брюках и шлепанцах. Сухонький, с седой бородкой, которая торчала вперед, как квадратная лопатка. В круглых, косо сидящих на утином носу очках. Очки сорвались, но не упали, потому что дужки их сзади соединяла цепочка. Старичок тут же подхватил и надел очки профессорским жестом. Он и правда похож был на старенького профессора. Или на часового мастера.
– Здрасьте, Евсей Федотыч, – храбро сказал Леша. – Мы от нашего папы, от Евгения Павловича Пеночкина. Пробки принесли.
– Весьма, весьма рад! Милости прошу…
– Да нет, мы босиком, – пробормотал Леша.
– И прекрасно! Вполне вас одобряю! В вашем возрасте я тоже обожал ходить босиком по лужам. Нет ничего приятнее.
– Мы у вас наследим на полу, – засмущалась Даша.
– Какие пустяки! – Старичок ловко ухватил брата и сестру за плечи, втянул в прихожую, сдернул с них скользкие накидки. – Вот так! Теперь прошу ко мне в кабинет.
И не успели они снова заспорить, как оказались в просторной комнате с книжными полками до потолка и с камином в углу. Камин был электрический, но почти как настоящий. В его квадратном зеве прыгали отблески пламени, тлели стеклянные угли, и от них несло по ногам пушистым теплом.
Евсей Федотыч подтащил к камину мягкую скамейку.
– Прошу к огоньку. Он, правда, искусственный, но греет изрядно. Вам надо обсушиться.
Леша и Даша больше не спорили. С удовольствием уселись перед камином и протянули навстречу теплу мокрые ступни.
– А я сейчас приготовлю чаек! Как раз чайник согрелся, – заспешил Евсей Федотыч, опять роняя с носа очки.
Скоро он принес корзинку с сухариками и три фаянсовые кружки. Поставил их на столик рядом со скамейкой. Сам уселся на круглый табурет.
– Ну-с, вот… Угощайтесь.
Чай оказался ароматный и очень сладкий. Сухарики – с запахом ванили. Леша так увлекся угощеньем, что даже забыл, зачем они с Дашей пришли. И вспомнил, только когда выпил кружку до половины.
– Ой, Евсей Федотыч, мы же принесли!.. – И он заворочался, вытаскивая из карманов пробки. – Вот…
– Ну-ка, ну-ка… Какая прелесть! – Евсей Федотыч завертел стеклянные экспонаты перед очками. – Удивительно! Даже не ожидал… Передайте Евгению Павловичу мою самую глубокую признательность.
– Ага, передадим, – согласился Леша, хрустя сухариком. Даша посмотрела на него укоризненно: тон брата показался ей недостаточно вежливым.
– Изумительно! – продолжал радоваться Евсей Федотыч. – Вот, извольте взглянуть. Эта граненая пробка – восемнадцатый век. Стиль «алмазное барокко», очень редкий. А это – тоже редкость. От графина, которые в двадцатых годах выпускались на местном заводе «Красный стеклодув». Их сделали очень мало, потому что завод скоро сгорел. Злые языки тогда острили: «Красного стеклодува» склевал красный петух…» Давайте мы их пока положим вот здесь… – И Евсей Федотыч пристроил пробки на каминной полке. Там уже лежало десятка полтора графинных пробок самой разной формы.
