ЕСЛИ МОРЯ БЫТЬ НЕ МОЖЕТ, ТО ПОЧЕМУ ОНО ЕСТЬ!?
* * *
От главного вопроса сантехник Ерёмушкин так взопрел, что снял с себя никогда не снимаемые кирзовые сапоги и поставил их для просушки на прибрежный камень, аккурат вровень с горизонтом. Но и в сухих сапогах он ничего хорошего не придумал, кроме научных слов «фенóмен бинóма», смысла которых Ерёмушкин не понимал, зато чувствовал, что это непонятное выражение наиболее понятно выражает неразрешимость поставленной задачи.
Ещё немного и он бы сошёл с ума, как до него сходили с ума величайшие умы, пытавшиеся объяснить необъяснимое. Но в самый последний момент колючего сантехника спас Капин папа, который вместе с Капой и ещё некоторыми обитателями их двора тоже отдыхал на море, причём в то же самое время. Но как это случилось, мы рассказывать не будем, потому что рассказали об этом в другой книжке, которая в отличие от этой называется «Карасёнки-Поросёнки».
* * *
Да это и неважно. Важно другое. Когда Капин папа просто и доходчиво объяснил Ерёмушкину, что моря, горы, звёзды и всё остальное создал Бог, Ерёмушкина словно подменили. Буквально через два дня он уже не казался таким колючим, особенно когда побрился. Сквозь суровые морщины, избороздившие его лицо, неожиданно проступила застенчивая улыбка. Он стал подолгу бродить по выжженным холмам, смешно подгибая босые пальцы, но даже когда все теряли надежду его снова увидеть, он всё равно возвращался с букетиком степных цветочков и звенящими глазами.
Вы, конечно, будете смеяться, но однажды вечером Ерёмшкин вскарабкался на прибрежный камень и заговорил стихами, с непривычки путая слова: «На берегу каких-то волн стоял он, дум каких-то полн», – после чего страшно сконфузился и убежал в темноту.
* * *
В конце отпуска Ерёмушкин так слился с морем, что ничуть не расстроился, когда потерял гаечный ключ.
– Ну и пусть! – сказал он. – Всё равно гаечным ключом двери не откроешь.
– Какие двери? – не поняли остальные.
– Эти, – объяснил Ерёмушкин и ткнул узловатым пальцем в небо.
* * *
Короче, в середине жизни у Ерёмушкина начался обратный процесс, в результате которого его сантехнические колючки стали отпадать, как когда-то отпадали белые перья.
Он перестал грозить плоскогубцами персональному пенсионеру Кошкису, ругаться с дворничихой тётей Машей и обижать разными научными словами старушек, чирикающих на скамейке. А когда однажды в полночь к нему постучался запыхавшийся сосед из нелюбимого Ерёмушкиным соседнего двора, Ерёмушкин, вместо обычного «Вас много, а я один!», вдруг сказал соседу такое, что тот чуть не заплакал от счастья.
– Сейчас починим! – сказал Ерёмушкин.
И починил! А денег взял столько, что сосед от счастья аж засмеялся, чего с ним уже лет десять не случалось.
Но самое удивительное, что сантехник помирился со зловредной бабушкой Бабарыкиной с первого этажа. И не просто помирился, а сделал ей трубу. И бабушка Бабарыкина теперь слушает не рокот космодрома в ржавой раковине, а шелест липы у распахнутого окна.
* * *
А может, раковина тут ни при чём? Может, это внутри Ерёмушкина что-то рокотало и клокотало, заглушая липу, птиц и звёзды? Утверждать не будем, но заметим, что в последнее время он стал здорово похож на свою любимую детскую фотографию, которую вынул из альбома и поставил на телевизор.
А зачем поставил? Да кто его знает? Может, чтобы не забывать, каким ангелочком он был когда-то?
А может, чтобы с новыми силами натянуть свои кирзовые сапоги и всю ночь просидеть у забора под звёздным небом, уговаривая питьевую трубу не оставлять наш дом без воды?
Вначале за стенкой моей комнаты, которая одновременно исполняет обязанности рабочего кабинета, появилась Крохотуля. Крохотулю привезли новые соседи, которые переселились в наш пятиэтажный дом из какого-то другого дома, который им, наверное, разонравился из-за отсутствия достопримечательностей. Хотя и в нашем доме никаких особых достопримечательностей не наблюдалось, кроме, знаменитой лужи, которая не просыхала ни зимой, ни летом.
* * *
Поначалу я соседям обрадовался: ведь в сто раз лучше когда за стенкой живут живые люди, а не мёртвая пустота. Но оказалось, что и у мёртвой пустоты, кроме минусов, есть плюсы. И самый главный плюс – тишина, которую издаёт пустота. Потому что тишина очень помогает писать книжки.
А вот у живых людей, кроме плюсов, сразу обнаружились минусы. И самым длинным минусом были звуки, которые они издавали. Потому что издаваемые людьми звуки сильно мешают издавать книжки. Скажем, начнёшь фразу: «Город объял ночной покой и вдруг…». И вдруг за стенкой громко включается пылесос, и высасывает из тебя все мысли без остатка.
* * *
Хотя, может, оно и к лучшему? Ведь, если разобраться, фраза про ночной покой, который зачем-то объял город, никуда не годится. Даже хуже! Она так же неуместна в книжке, как рыбья чешуя на ковре. Так что пылесосу можно было бы сказать спасибо, если б он вместе с чешуёй не высасывал и вполне приличные фразы!
А он высасывал! А молоток выбивал! А скрипучие колёса соседского дивана расплющивали мои выпуклые мысли, как гусеницы танка расплющивают одуванчики. А про телевизор я вообще молчу, потому что телевизор так орёт, что говорить про него бесполезно!
* * *
Однако всё это было лишь половиной беды. Потому что пылесос включался раз в неделю, молоток забивал гвозди раз в два месяца, диванные колёса скрипели только когда диван раскладывали для случайных родственников, которые приезжали редко, а телевизор орал исключительно по вечерам, и с ним легко справлялись беруши – такие замечательные штучки, которые берегут уши от ненужных новостей.
Да, всё это было полбеды. Зато целая беда бушевала за стенкой без перерыва на обед и так сильно расшатывала мою нервную систему, что я начал забывать не только фразы, но слова и буквы. А без слов и букв не то что книжку не напишешь, а даже по телефону не позвонишь. Я, правда, пытался, но все мои собеседники спрашивали: «Ну что, так и будем молчать?», – после чего вешали трубку, хотя с удовольствием бы повесили меня.
А беда была в том, что Крохотуля привезла с собой Грохотулю, которая умела шуметь так, что никакие беруши не помогали. О существовании Грохотули я догадался, когда встретил Крохотулю на улице. Эта была маленькая девочка с белыми косичками и тоненькой шейкой. Такой тоненькой, что было непонятно, как через этот стебелёк пролезают слова. А они и не пролезали, потому что когда я спросил: «Девочка, как тебя зовут?», – она открыла рот, но ничего не сказала.
* * *
Потом я специально наблюдал за Крохотулей с балкона, но так ни разу не услышал ни одного громкого звука, который бы выскочил из неё во время прогулок. Поэтому я сделал вывод, что у Крохотули есть сестричка Грохотуля, которая гулять не ходит, а сидит целыми днями дома. Но в одиночку сидит тихо, зато когда Крохотуля возвращается домой с бабушкой и лопаткой, Грохотуля на радостях разворачивается как турбореактивный самолёт перед грозовой тучей.
Сначала раздаётся пронзительный визг, который уже не утихает до конца. Затем в дело вступают копыта, которые молотят в пол со скоростью шестьдесят миль в час. Затем включаются пищалки и гуделки. Затем – разбивалки и тарахтелки. А когда шум достигает потолка, его перекрывает кошачий вопль, который может издать сиамская кошка, если её крутить над головой, намотав хвост на кулак…
* * *
Постепенно я начал сходить с ума. Я начал обматывать уши с берушами эластичным бинтом, а сверху натягивал шапку-ушанку. Из-за этого я сжёг чайник, потому что не услышал, как он засвистел. А ещё я не услышал, как воры залезли в мою квартиру и украли лыжные ботинки. А однажды перед сном я пошёл прогуляться, позабыв размотать эластичный бинт, из-за чего чуть не попал под трамвай, который так звенел, что разбудил всех окрестных собак, лая которых я тоже не слышал.
Вскоре моя размеренная жизнь сошла с рельсов и покатилась под откос. Вместо добрых сказок я начал писать злые истории, в которых зарывал Грохотулю в песочнице, сбрасывал с самолёта, привязывал к атомной бомбе, заставлял пить рыбий жир и крутил над головой, намотав на кулак шнурки её ботинок.
Из-за этого я стал очень нервным. Даже когда Грохотуля не шумела, я всё равно с ног до головы покрывался нервной дрожью, потому что ожидание ужаса в сто раз ужасней его самого.
* * *
И тогда я сильно задумался. Ведь за стенкой, подумал я, целый день живёт бабушка, которой в сто раз слышнее, что вытворяет Грохотуля. Но она почему-то с ума не сходит, а наоборот, ходит весёлая и довольная и со всеми вежливо здоровается и даже со мной, когда я выношу мусор. Значит, она знает какой-то секрет. Поняв это, я поймал у подъезда застенную бабушку и прямо в лоб спросил, как она живёт в таком грохоте и до сих пор живая? На что бабушка удивлённо вскинула брови и ответила вопросом на вопрос:
