– А ты откуда знаешь? – изумился Лобош. И тут он хлопнул себя по лбу. – Видишь, как можно ошибиться! А я тогда думал, ты на полтора, ну на два года меня старше...
– На пять! – буркнул Крабат.
В это мгновение дверь отворилась, на пороге стоял Мастер. Парни понурились.
– Эй! – Мастер подошел к ученику. – Для начала слишком много болтаешь! Понятно?
Он обернулся к Сташко, Крабату и Андрушу:
– Он должен есть кашу, а не трещать как сорока! Пусть-ка зарубит себе на носу! Позаботьтесь об этом!
Мастер ушел, хлопнув дверью.
Лобош вдруг почувствовал, что сыт. Он втянул голову в плечи, отложил ложку. И вдруг, подняв глаза, увидел, что Крабат чуть заметно ему кивнул. Но мальчику и этого было достаточно, теперь он знал: здесь, на мельнице, у него есть друг!
И Лобош не избежал испытания мучной пылью. После завтрака Мастер увел его подметать каморку.
– Почему ему должно быть легче, чем нам? – брюзжал Лышко. – Малость муки ему не повредит! Никто еще от этого не умирал.
Крабат ничего не возразил. Он думал о Тонде, о Михале. Если хочешь помочь Лобошу, не надо злить Лышко даже по мелочам! Главное, не возбудить его подозрений! Пока вмешаться нет возможности, уж придется мальчонке помучиться до обеда, помахать метлой.
Крабат представил себе парнишку: слипшиеся ресницы, нос забит мучной пылью. Как ни старайся, пыли не убывает. Да что ж тут поделаешь!
Он еле дождался обеда. Когда подмастерье пошли на кухню, кинулся к каморке. Отодвинув засов, открыл дверь:
– Выходи! Обед!
Лобош сидел в углу, скорчившись, обхватив голову руками. Заслышав голос Крабата, вздрогнул, вскочил, поплелся, волоча метлу, к двери.
– Я не справился! Старался, старался, бросил, и все! Как думаешь, Мастер за это выгонит?
– Да нет, не бойся, – успокоил его Крабат, – все будет как надо.
Он пробормотал заклинание, начертил в воздухе магический знак. Пыль мгновенно взвилась вверх, будто подгоняемая ветром. Белое мучное облако поднялось над головой Лобоша и... через дверь – к лесу.
Каморка была чисто выметена. Мальчонка только рот разинул.
– А... как это делается?
Крабат не ответил.
– Обещай, что не расскажешь ни одной живой душе! И пойдем скорее, а то суп остынет!
Вечером, как только новый ученик отправился спать, Мастер позвал к себе всех подмастерьев и Витко. Так же, как это было в прошлом году с Крабатом, он сообщил Витко об уставе гильдии Мельников и по всем правилам перевел его из учеников в подмастерья. Ханцо и Петар поручились за Витко.
Мастер тронул лезвием тесака его голову и плечи:
– «По уставу гильдии Мельников...»
Рыжий стал полноправным подмастерьем.
Андруш в сенях приготовил пустой мешок. Его тут же накинули на Витко, как только тот вышел от Мастера.
Новоиспеченного подмастерья потащили к жерновам, чтобы «перемолоть».
– Поосторожней с ним! – предупреждал Ханцо. – Не забудьте, что он тощий!
– Тощий или толстый, – возразил Андруш, – а работник на мельнице не портняжка! Должен все испытать! Взяли! Понесли!
Они мяли и валяли его, как того требует обычай, однако не так долго, как в прошлом году Крабата. Андруш прекратил это быстро. Петар снял мешок. Сташко посыпал голову Рыжего мукой. Опять его схватили и трижды подбросили в воздух. Выпили за его здоровье и успехи.
Вино в этот раз было не хуже прошлогоднего. Но парни были невеселы. И все из-за Мертена. Он по-прежнему молчал и во время еды, и во время работы. Молчал и когда мяли Витко. И теперь сидел на мучном ларе, безучастный, угрюмый, словно окаменев.
– Эй! – крикнул Лышко. – Тебя будто из-за угла мешком ударили! – Он, смеясь, протянул Мертену кружку с вином. – Пей до дна! С души воротит от твоей постной рожи!
Мертен поднялся. Не произнеся ни слова, подошел к Лышко да как двинет по кружке!
Вино разлилось.
Они стояли, глядя в упор друг на друга. Лышко струхнул не на шутку. Парни затаили дыхание. Воцарилась тишина.
Вдруг в коридоре послышались шаги, легкие, легкие. Ближе! Все, даже Мертен и Лышко, обернулись.
Крабат, стоявший у двери, распахнул ее.
На пороге, босой, в одной рубашке, завернувшись в одеяло, стоял Лобош.
– Это ты, король мавров?
– Я... Я! Я боюсь! Там одному страшно. Вы не пойдете спать?
Ох уж этот Лобош! С первого же дня он приглянулся всем, даже Мертен был с ним по-своему приветлив: посмотрит, кивнет – все это молча, не произнося ни слова.
С другими же Мертен был по-прежнему замкнут. Машинально выполнял обычную работу, не возражал ни товарищам, ни Мастеру. Вообще не разговаривал. Даже по пятницам, когда Мастер заставлял повторять прочитанное из Корактора, хранил упорное молчание. Мастер был невозмутим: «Успеваете вы или нет в тайной науке – дело ваше. Мне это все равно!»
Крабат очень беспокоился за Мертена – как с ним быть, чем помочь? Тонда, наверное, что-нибудь посоветовал бы, да и Михал тоже. А теперь он совсем один...
Еще счастье, что появился Лобош! Парнишке ничуть не легче, чем было другим ученикам, и, если б Крабат ему не помогал, вряд ли бы он долго продержался. Раз-другой Крабат во время работы будто ненароком окажется рядом с Лобошем, перекинется словом и, как тогда Тонда, опустит руку на плечо, чтобы придать пареньку сил.
– Только не подавай вида, что стало легче, – говорил он Лобошу. – Смотри, чтоб не заметил Мастер. И Лышко – он ему все доносит.
– А разве помогать запрещено? А что тебе будет, если кто узнает?
– Не думай об этом! Главное, себя не выдай!
Лобош был хоть и мал, но на редкость сметлив. Он с такой ловкостью изображал смертельно усталого – охал, кряхтел, стонал, – что все ему верили. Каждый вечер, встав из-за стола, еле плелся к постели. А по утрам являлся к завтраку таким вялым, что, казалось, вот-вот свалится со стула.
Но он был не только смышленым пареньком и хорошим актером. Как-то Крабат увидел его за мельницей – Лобош скалывал лед.
– Я хочу тебя спросить, Крабат... – сказал он, словно вдруг решившись. – Ответишь?
– Если смогу!
– Ты вот все помогаешь мне с тех пор, как я тут, на мельнице. Хоть тебе и грозит расправа. Что ж, думаешь, я не вижу?
– Ты об этом хотел меня спросить?
– Нет! О другом!
– О чем же?
– Скажи, как мне тебя отблагодарить? Что я могу для тебя сделать?
– Отблагодарить?
Крабат хотел было уклониться от ответа, но потом передумал.
– Как-нибудь я расскажу тебе о моих друзьях – о Тонде и о Михале. Обоих уже нет. Если ты меня выслушаешь, это и будет благодарность!
В конце января наступила оттепель, неожиданная и дружная. Еще вчера в Козельбрухе все насквозь промерзло, а с утра подул западный ветер, неслыханно теплый для этого времени года. Засияло солнце, снег за несколько дней растаял. Лишь в оврагах, лощинах и низинах оставались грязно-серые пятна. А рядом коричневые поля, черные холмики над кротовыми норками, первые проблески зелени среди пожухлой травы!
– Погода как на пасху! – говорили подмастерья.
Теплый западный ветер все больше досаждал парням, он утомлял и будоражил. Вечером они долго не засыпали, ворочались с боку на бок. Спали беспокойно, вскрикивали от дурных снов. Только Мертен лежал неподвижно на своих нарах, не ворочался, не разговаривал даже во сне.
В эти дни Крабат все думал о Певунье и решил в праздники с ней заговорить. Времени до тех пор еще много, успокаивал он себя. Но мысль о том, как это будет, ни на минуту его не покидала.
Уже трижды во сне он был на пути к Певунье, но ни разу не дошел. Что-то мешало, а что, никак не мог вспомнить.
Что же это было? Что его удерживало?
Начало сна помнилось отчетливо. Ему удалось уйти с мельницы незамеченным. Он пошел к Шварцкольму не обычным путем, а по тропке через болото. Этой дорогой вел его когда-то Тонда с торфяника домой. А дальше... провал...
Как-то ночью, проснувшись от воя ветра, Крабат стал упрямо вспоминать начало сна. В третий, в четвертый, в шестой раз, пока не заснул. И тут увидел:
Крабат улучил момент и убежал с мельницы никем не замеченный. Он стремится к Певунье, в Шварцкольм. Выбирает не обычную дорогу, а тропку через болото, которую ему показал Тонда, когда они возвращались с торфяника. И вдруг Крабат чувствует под ногами топкую почву. Спускается туман... и вот уже ничего не видно. Неужто он потерял дорогу? Крабат пытается идти дальше. Но с каждым шагом проваливается все глубже и глубже: по щиколотку, почти по колено... Да, он угодил в трясину. И чем больше старается выбраться из нее, тем глубже его засасывает.
Холодная трясина словно втягивает Крабата. Густая, цепкая, черная масса хватает за колени, за бедра. Вот уже ему по поясницу. Скоро она сомкнется над его головой. Остается только кричать. Он кричит изо всех сил, зовет на помощь, хоть и понимает, что это бессмысленно. Кто услышит его?
