Открыл Турай глаза.
— Ох, и долго же я спал, — говорит.
— Ах, сынок, — мать головой качает. — Ладно я подоспела, а то заснул бы ты вечным сном.
Стал Турай-батыр просить, чтоб и друзей его она к жизни вернула.
— Ай-хай, да выйдет ли у меня, сынок?.. — мать говорит. — Ты мне родной, а товарищи твои других матерей дети…
Упрашивает Турай:
— Они мне уже братья стали… Оживи их, мама…
Задумалась мать. Долго молчала, думала, а потом говорит:
— Ладно, будь по-твоему. Какая мать своему ребёнку откажет. Только знай: сколько жизненной силы я в них вдохну, столько из меня уйдёт. Да не жаль мне силы — лишь бы друзья твои хорошими людьми оказались…
Вдохнула она в Тауказара и Ташказара жизнь и в тот же миг, обессилев, на землю упала.
Очень заботились три джигита о матери Турая. Лосиным молоком её отпаивали, мясом куропаток кормили. Стала она понемногу поправляться. А когда совсем выздоровела, проводили её друзья домой и снова в путь пустились.
А ещё сказать надо, что когда карлик Сам-с-пядь-да борода пядей пять с Тураем бился, сильно его батыр ранил. И из той раны всё время капала кровь и на дороге застывала. Вот по этим следам и отправились три друга-батыра. Шли они шли и привели их следы к глубокому — дна не видать — колодцу.
Турай-батыр говорит товарищам:
— Я в колодец спущусь. А когда надо будет обратно, дам вам знать, вы меня наверх и вытащите.
Полез Турай в колодец. Долго спускался, а когда добрался до дна, смотрит, а дно-то сухое. Поглядел Турай кругом — вроде на какой-то другой свет попал: равнина, а невдалеке и город виднеется. Да ещё и чей-то громкий рёв с той стороны доносится, не звериный, но будто и не человечий.
Добрался джигит до окраины города, зашёл в домик к одной старухе.
— Скажи, бабушка, — спрашивает батыр, — кто это ревёт так?
— А это, сыночек, — та отвечает, — падишах дивов кричит. Царских дочек в чужом краю украл, да с батырами драться пришлось. Сильно раненый, говорят, вернулся. Вот до сих пор и ревёт от боли.
Турай говорит:
— А как бы мне на него посмотреть, бабушка? Ни разу живого падишаха не видел…
— Ай-хай! — старуха огорчается. — Не надо туда ходить. Во дворце у него дочки падишахские живут. Какие только батыры их спасти ни пытались, а никто из этих юношей живым не вернулся.
А Турай как про дочерей падишахских услышал, так ещё больше во дворец дива захотел. Невесту-то он себе пока так и не нашёл.
— Будь что будет, — говорит, — а туда я схожу. Ты мне, бабушка, только дорогу укажи.
Долго старуху упрашивал, пока не согласилась она. Объяснила Тураю дорогу. И совет дала:
— Самого дива силой, может, и одолеешь. А вот со стражей его ни силой, ни злостью не справишься, а одним только добром. Возьми с собой, джигит, воз сена, баранью тушу, одёжку-обувку да еды, питья побольше…
Послушался Турай-батыр старуху. Достал всё, о чём она говорила и отправился ко дворцу падишаха дивов.
Дошёл он до первых ворот. А у ворот бык стоит, огромный, свирепый. Глаза кровью налиты, а бока высокие так и ходят — впроголодь, оказывается, падишах дивов свою стражу держит: чем голоднее, мол, тем злее. Взревел бык, бросился на джигита, вот-вот под себя подомнёт или на рога поднимет. Тогда бросил ему Турай-батыр сено. Остановился бык, стал сено есть. А Турай мимо него внутрь проскочил.
Ко вторым воротам батыр подходит. Только приблизился, как стая голодных псов к нему кинулась — вот-вот на части разорвут. Бросил им Турай баранью тушу. Остановились собаки, зарычали и стали тушу терзать. А джигит дальше пошёл.
У третьих, видит, человек стоит. Одежды на нём нет, тело всё в рубцах от побоев, бледен и худ он, как смерть, но и зол не меньше. Изловчился Турай и набросил на него быстро свой чекмень:
— Погрейся, друг!..
Отогрелся немного сторож и говорит:
— Хороший ты человек… В первый раз моё тело тепло почувствовало, в первый раз уши ласковые слова услышали. Пусть тебе, брат, дорога ровной будет…
Совсем немного Тураю до дворца оставалось, как вдруг выбегает оттуда навстречу ему красавица, одна щека которой луне, а другая солнцу подобна.
— Эй, джигит! — говорит. — Какие добрые ветры тебя сюда занесли? Не тебя мы, родной, ждали, а злого дива. Спаси нас, вызволи, пропадём мы здесь…
Много дней Турай-батыр, устали не зная, шагал, много ночей не спал. Отвечает девушке:
— Издалека я, красавица, иду. Устал. Чтобы с дивом управиться, мне сил набраться нужно…
Падишахских дочерей оказалось три. Принялись его угощать. Перво-наперво одна из них айран принесла — жажду утолить, потом стала суп варить; другая притащила из погреба бочонок медовухи да казылык* (вид домашней колбасы) и прочей снеди всякой выставила; третья растопила баню белую и воды натаскала из речки.
Поел-попил Турай-батыр, в бане попарился, отдохнул три дня, а потом к хозяину дворца заявился. Заходит Турай в зал, а там Сам-с-пядь-да борода пядей пять лежит-полёживает на сэке, бороду повесил на полку, а конец той бороды дочери падишахские золотой гребёнкой расчёсывают.
— Эй, див! — батыр кричит. — Много ты крови пролил, много детей сиротами оставил, а теперь тебе самому конец пришёл!.. Ну, говори, тягаться будем или кидаться?
Сам-с-пядь-да борода пядей пять с места вскочил, рукава засучил:
— Не тебе со мной тягаться, не тебе и кидать. Не родился ещё тот батыр, кто со мной бороться может!.. Не знаю, как у вас, а у нас вот так бьют!
И с этими словами ударил див что было силы Турай-батыра. Упал джигит без памяти. Див саблю из ножен вытащил, чтобы голову ему отсечь, да дочери падишахские помешали, за руки его уцепившись. А Турай успел уже в себя прийти.
— А в наших краях вот так бьют!.. — крикнул он, схватил дива за бороду, намотал её на руку — и с размаху об пол! Только чёрное пятно от карлика осталось.
Обрадовались падишахские дочери, принялись батыра и друг дружку обнимать да целовать. Три дня и три ночи праздновали они. А потом забрал Турай-батыр из дворца всё золото, серебро и самоцветы и повёл девушек к колодцу.
Двум старшим сказал:
— Наверху меня два товарища ждут. Джигиты они видные, хотите — свадьбы играйте.
Младшей же, той, что к нему навстречу из дворца выбежала, говорит:
— А ты, милая, если я тебе нравлюсь, матери моей снохой будешь, а мне — женой.
Улыбнулась младшая в ответ: как такой джигит может не нравиться!..
Ладно, стали Ташказар и Тауказар из колодца добычу поднимать. Сначала драгоценности вытащили. Потом одну за другой девушек, от страха визжащих. Последним Турай-батыр в верёвочную петлю сел. Подняли его Ташказар и Тауказар почти до края колодца, Турай уже белый свет увидел, а потом взяли и перерезали верёвку — жадность их, видно, обуяла. И полетел Турай-батыр вниз, на дно.
Никто не знает, сколько он без памяти пролежал. Потом очнулся наконец, вспомнил, что с ним стряслось, и опечалился. Не о золоте — что богатство? Были бы руки, а богатство — дело наживное, а об измене товарищей своих. Друг предаст — будто соль на рану…
Что делать?… Снова Турай к той старухе пошёл:
— Неудачливый я, видно, человек… Не знаешь ли ты, бабушка, как мне отсюда домой выбраться? Научи, если знаешь!..
Вывела старухаТурая из дома и показала тропинку, что по склону оврага спускается:
— Иди по этой тропке. Доберёшься до большого озера, посреди него остров увидишь, на котором ветвистый вяз растёт. А под вязом будут два козла бодаться, белый и чёрный. Тут уж как повезёт: за белого сумеешь ухватиться — вынесет он тебя на белый свет, за чёрного — плохо твоё дело. Смотри, не промахнись!
Поблагодарил Турай-батыр старуху за добрый совет, лицо водой ключевой умыл, перепоясался и пошёл по тропинке, какая указана была. День шёл, ночь шёл. На третий день, когда солнце за полдень перевалило, добрался до большого озера, Глядит — всё в точности так, как старуха рассказывала: посреди воды остров, на острове вяз, под вязом два козла здоровущие, что твои быки, бодаются. Один белый, другой чёрный. Да так сильно бодаются, что с рогов искры сыплются, а остров весь дрожит. Вошёл джигит в воду, доплыл до острова, выбрался кое-как на сушу. Потом изловчился и ухватил белого козла за ногу! И в тот же миг всё вокруг него завертелось, и почувствовал Турай-батыр, что летит куда-то. Потом вдруг вспыхнул яркий белый свет, и он ударился о что-то. Огляделся джигит — он на земле, а козла и след простыл.
Порадовался Турай-батыр, что цел-невредим на белый свет выбрался, одежду отряхнул и двинулся в путь. Шёл он, опустив голову — было джигиту о чём подумать — и скоро заметил в дорожной пыли следы. Двое мужчин, три женщины шли. Пустился Турай по этим следам, дошёл до места, где путники привал устроили. Покопался палкой в золе, что от костра осталась, видит: в золе — лепёшки пресные. Думает джигит: «А ведь это для меня моя красавица припрятала…»
