Бесшумной ночной птицей соскользнул пластун со сторожевой вышки, залег в кустах, как раз в том месте, где узкая тропка от Кубани взбегала на высокую кручу.
Ярким пламенем вспыхнули сухие снопы. И при их свете совсем близко на тропинке заметил казак высокие фески. Прямо в них и разрядил Недилько свой самопал. И сразу дрогнула предутренняя степь от яростного, многоголосого крика врагов.
«Да их здесь тысяча будет! – подумал пластун и сурово сдвинул густые брови. – Задержать их требуется, пока други-казаки подоспеют!».
Стал он торопливо заряжать свой самопал. И вдруг чувствует, тянет кто-то оружие из его рук и шепчет:
– Давайте, батя, я заряжать буду! А вы стреляйте! Вот берите мой самопал!
То сын пришел отцу на подмогу. Схватил казак второе ружье и снова выстрелил в турок. А в темной степи уже яркими точками пылали сигнальные вехи: другие казачьи залоги передавали тревожную весть о нападении врага.
На узкой тропинке каждый выстрел попадал в цель. С хриплыми криками падали турки, сбивая с ног своих товарищей. Враги в других местах пытались взобраться на кручу, камни и песок сыпались из-под их ног.
И вдруг кончились у казаков заряды.
– Все, батя! – проговорил младший Недилько и потянул из ножен шашку.
Взглянул на сына Николай Недилько, и жалко ему стало хлопца. Видел он, что приближается неминучая гибель…
– Беги, сынку, в станицу! Торопи подмогу! – приказал старый казак.
– А вы как же, батя? – сдвинул густые брови сын.
– Беги, тебе говорят! – блеснул глазами старый пластун. – Я здесь старший, я приказываю!
Вздохнул сын, взглянул на батьку и побежал к станице. А Старый пластун разрядил в турок пистолет и за шашку взялся.
– Алла! Алла! – орали турки, все выше карабкаясь по круче.
Передовой янычар взмахнул кривым ятаганом и свалился, разрубленный надвое лихой казачьей шашкой.
Но уже целый десяток турок накинулся на Николая Недилько, защищающего узкую тропку. Молнией сверкала казачья шашка, каждый ее удар попадал в цель.
И тут один из янычаров, как кошка, подкрался к казаку сзади и ударил его ятаганом по шее…
Ликующий крик турок прокатился по степи. Вереница врагов быстро поднималась по узкой тропинке. Звенело оружие, храпели кони.
– Скорей, скорей! – торопил своих воинов мрачный и надменный паша…
И вдруг в степи послышался топот. Это мчались из станицы казаки. Грозной лавой налетели они на турок, и закипела сеча.
До полудня бились казаки с турками, не пуская их в кубанские степи. Но все новые и новые вражеские отряды переправлялись через Кубань и поднимались на крутой берег…
В полдень подоспел со своими войсками Александр Васильевич Суворов. Казаки со степи ударили, а суворовские чудо-богатыри на другом берегу оказались, с тыла на турок навалились. Все турецкое войско было побито, а сам надменный паша в плен сдался. И рассказал он Александру Васильевичу о герое пластуне, который один задержал переправу турецкого войска.
– Клянусь честью, это был настоящий русский богатырь! – воскликнул Суворов и приказал насыпать над телом Николая Недилько высокий курган.
Тело мертвого пластуна положили у самой кручи. И каждый из казаков и солдат принес в шапке мягкой кубанской земли. А первую шапку земли высыпал на мертвого казака сам Александр Васильевич Суворов.
Вот и вырос высокий могильный курган среди широкой и гладкой степи…
Но говорит народ, что всякий раз, когда ненавистный враг вторгался на святую русскую землю, вставал из могилы пластун Николай Недилько и шел защищать свою Родину.
…Было это в тот год, когда высадились несметные вражьи орды у Севастополя. Поставили они против Малахова кургана батарею огромных пушек. Ядра от этих пушек весили до десяти пудов. Как ударит такое ядро, так сразу целый погреб выроет. Очень досаждала нашим английская батарея! И однажды Павел Степанович Нахимов приказал кликнуть добровольцев, которые возьмутся эту батарею изничтожить.
Первым вызвался пробраться на вражескую батарею широкоплечий казак-пластун с густыми сросшимися бровями. Ему и поручил Нахимов командовать отрядом охотников-пластунов.
Темной ночью бесшумно спустился маленький отряд с кургана и словно растаял в степной тишине – ни травинка не шелохнулась, ни камешек не скатился.
Ползком подобрались пластуны к самой вражеской батарее. Глядят – возле пушек двое часовых похаживают, в темную степь всматриваются.
Оставил тут казак-пластун своих товарищей в маленьком овражке, а сам дальше пополз.
Идет английский часовой, поглядывает в степь, песенку какую-то про себя напевает. Только дошел до крайней пушки и исчез, словно его не бывало. Другой часовой пошел посмотреть, куда его товарищ девался, сделал несколько шагов, и вдруг на него кто-то сзади навалился, горло сжал так, что тот и охнуть не успел.
А Павел Степанович Нахимов стоит на бастионе, вглядывается в ночную темноту и волнуется – рассвет скоро, а в лагере у англичан все тихо и спокойно.
«Заблудились, наверное, пластуны! – подумал Нахимов. – Сбились с пути в ночной темноте… А ведь скоро светать начнет… Погибнут понапрасну!»
И только успел он это подумать, как вдруг прямо перед ним, точно из-под земли, человек вырос. На что был адмирал Нахимов не робкого десятка, и то вздрогнул. Пригляделся – стоит перед ним широкоплечий казак-пластун и докладывает:
– Все в порядке, ваше высокоблагородие! Пушки заклепаны! Двух пленных часовых ребята волокут! А сейчас фейерверк предвидится!
И тут взвился над вражеской батареей столб пламени.
Казалось, до самых облаков дотянулся. Задрожала земля от громового удара. И сразу во вражеском стане началась паника – стрельба, крики…
– Что это? – спросил адмирал Нахимов.
– Так что пороховой погреб на воздух взлетел, ваше высокоблагородие! – спокойно объяснил пластун. – Мы фитилек с огоньком там оставили!
Крепко обнял пластуна Павел Степанович Нахимов, расцеловал в обе щеки. А потом снял со своего мундира Георгиевский крест и повесил на грудь казака.
– Как зовут тебя, молодец? – спросил адмирал.
– Пластун Николай Недилько! – ответил казак…
…Было это под Царицыном в ту пору, когда обороняла его наша Красная Армия от белых полчищ. Говорят, что потребовалось тогда добыть «языка» у белых, чтобы узнать, откуда враг на город наступление думает начать. Ну, конечно, поручили это дело пластунам-кубанцам.
Штаб белых на хуторе одном располагался. Под вечер началось в этом штабе совещание командиров бело-казачьих полков. Со всех окружающих хуторов съехались в штаб белые полковники со своими конвоями. Только совещание началось, заспорили о чем-то под окнами штаба беляки, крик подняли, ругань. Выскочил из дома бравый седоусый урядник, раскричался и всем конвойным велел ждать своих командиров у околицы. Уехали казаки, а урядник по каким-то своим делам на конюшню пошел. Входит туда, и видит: незнакомый густобровый казачина чистит серого коня одного приезжего полковника. И так ловко круп у коня щеткой на клетки разделывает, что залюбовался урядник. В одной клетке шерсть направо зачешет, в другой – налево, вроде шашечной доски получается. А казачина заметил урядника, улыбнулся и еще быстрее щетками замахал.
– Откуда, служба? Из Первого Кубанского? – спросил урядник.
– Так точно, ваше благородие, из Первого Кубанского, – бойко ответил казачина. Отложил в сторону щетки и зовет: – Можно вас, ваше благородие господин урядник, на одну минуту.
У урядника даже глаза заблестели: решил он, что зовет его незнакомый казак самогоном заправиться. Только отошел урядник в угол, а густобровый казак как ахнет его кулаком в висок. Беляк и пикнуть не успел, как был раздет, связан и с потником во рту уложен в сенник, где уже лежал, тоже связанный, дневальный по конюшне.
Когда кончилось совещание, вышли офицеры из штаба и давай свои конвои искать. А уже ночь над хутором cпустилась темная-темная.
Сгушай, бгатец! – прогнусавил часовому высокий сухощавый полковник в белой черкеске. – Куда мои дугаки из Пегвого Кубанского подевались?
– Не могу знать, ваше высокоблагородие! – ответил часовой.
И вдруг молодцеватый густобровый урядник подводит полковнику серого коня, лихо честь отдает и докладывает:
– Ваше высокоблагородие, конвой вас у околицы ожидает! Отослан, чтобы криком совещанию не мешал! Разрешите проводить вас!
Полковник даже крякнул от удовольствия: так ему урядник понравился.
А урядник стремя поддержал, сам на другого коня вскочил и дорогу показывает:
– Прямо по улице надо ехать, ваше высокоблагородие!
Проехали они посты и караулы, в степь выехали, а конвоя все нет.
– Где же мои казаки, бгатец? – удивился полковник.
– Не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородие! Здесь, рядом, в балочке ожидают! – ответил урядник.
