— Хоттабыч, — шёпотом осведомился Женя, — что ты там такое порвал, похожее на серебряную ниточку?
— Обыкновенный волос из моей бороды, — с непонятным смущением отвечал Хоттабыч.
— Ты же его вынул из кармана.
— Я заранее вырвал волосок из бороды и спрятал его в карман… на всякий случай… Прости меня, Женя, но я не был уверен, что промасленная моя борода всё же не отсыреет…
— Ты не веришь в науку?! — поразился Женя.
— Я достаточно сведущ в науках, — обиделся Хоттабыч, — но не знаю, какая наука учит смазкой предохранять от порчи волшебную бороду. — Чтобы переменить разговор, он похвалил самолёт: — Сколь удобна и быстролётна эта воздушная колесница! А поначалу я предположил, что мы оказались внутри огромнейшей, поистине небывалой железной птицы, и немало тому удивился.
Дальнейшего разговора не получилось, потому что старика чуточку, самую малость, укачало. Вернее сказать, его разморило. Он продремал в своём кресле всю дорогу и раскрыл глаза только совсем близко от Москвы.
Внизу под самолётом широко раскинулось Московское море.
Волька, сидевший рядом с ним, горделиво шепнул Хоттабычу:
— Это море сделал мой дядя.
— Море?! — неприятно поразился Хоттабыч.
— Море.
— Дядя?
— Дядя.
— Ты хочешь сказать, что ты племянник аллаха?
Старик был очень огорчён.
— Мой дядя — экскаваторщик. Он командир шагающего экскаватора. Протасов Василий Петрович. Он сейчас, если хочешь знать, Куйбышевское море копает.
— У-ух ты, благословеннейший! — вспыхнул Хоттабыч. — Я тебе так верил, о Волька! Я тебя так уважал!.. И вдруг ты мне так бессовестно… говоришь неправду!..
— Вася Протасов твой дядя? — обрадовался сидевший позади них приземистый человек с обветренным широким лицом. — Нет, верно?
— Он мамин двоюродный брат.
— Чего же ты молчишь, парень! — восхитился спрашивавший. — У человека такой дядя, а он молчит! Ведь это же золотой человек!.. Я как раз сейчас с Куйбышевского моря… Мы с ним на одном участке… Да мы с ним, если хочешь знать…
Волька мотнул головой на сумрачного Хоттабыча:
— А вот он не верит, что Московское море делал мой дядя.
— Ай-ай-ай, гражданин, нехорошо как! — стал тогда стыдить Хоттабыча знакомый Волькиного дяди. — Как же это вы сомневаетесь в таком чудном человеке! Василий Протасов это море выкопал, другое копает. Третье потребуется — он и третье выкопает!.. Вы что же, газет не читаете, что ли? Да вот, посмотрите, вот как раз тут, кстати, наша газета. — Он извлёк из видавшего виды портфеля газету и ткнул пальцем на фотографию. — Видите?
— Ой, дядя Вася! — обрадовался Волька. — Вы мне дадите эту газету? Я её маме подарю.
— Бери. Твоя, — великодушно сказал строитель. — Вы всё ещё сомневаетесь? — обратился он к присмиревшему Хоттабычу. — Да вы прочитайте заголовок: «Славные творцы морей». Это как раз про его дядю, про Васю Протасова.
— И про вас тоже? — спросил Женя.
— Главное тут про Протасова. Я что… Да вы читайте, гражданин!
Хоттабыч сделал вид, что читает. Ну в самом деле, не признаваться же ему было, что он неграмотен…
Вот почему, когда они следовали с аэродрома домой, Хоттабыч осведомился у своих юных друзей, не могут ли они научить его грамоте, ибо он чуть не сгорел от стыда, когда ему предложили прочитать слова «Славные творцы морей».
Договорились, что при первой представившейся возможности ребята научат Хоттабыча читать газеты. Старик хотел в первую очередь научиться читать именно газеты.
— Чтобы знать, где какое море строится, — пояснил он, застенчиво отводя в сторону свои диковатые добрые глаза.
— Пойдём погуляем, о кристалл моей души, — сказал на другой день Хоттабыч.
— Только при одном условии, — твёрдо заявил Волька: — при условии, что ты не будешь больше шарахаться от каждого автобуса, как деревенская лошадь… Хотя, пожалуй, я напрасно обидел деревенских лошадей: они уже давно перестали бояться машин. Да и тебе пора привыкнуть, что это не джирджисы какие-нибудь, а честные советские двигатели внутреннего сгорания.
— Слушаю и повинуюсь, о Волька ибн Алёша, — покорно отвечал старик.
— В таком случае, повторяй за мной: я больше не буду бояться…
— Я больше не буду бояться… — повторил с готовностью Хоттабыч.
— …автобусов, троллейбусов, трамваев, грузовиков, самолётов…
— …автобусов, троллейбусов, трамваев, грузовиков, самолётов…
— …автомашин, прожекторов, экскаваторов, пищущих машинок…
— …автомашин, прожекторов, экскаваторов, пищущих машинок…
— …патефонов, радиорупоров, пылесосов…
— …патефонов, радиорупоров, пылесосов…
— …электрических выключателей, примусов, дирижаблей, вентиляторов и резиновых игрушек «уйдиуйди».
— …электрических выключателей, примусов, дирижаблей, вентиляторов и резиновых игрушек «уйдиуйди».
— Ну вот, как будто и всё, — сказал Волька.
— Ну вот, как будто и всё, — машинально повторил вслед за ним Хоттабыч, и оба рассмеялись.
Чтобы закалить стариковы нервы, они раз двадцать пересекли пешком самые оживлённые городские перекрёстки, проехали на трамвае много остановок и, наконец, утомлённые, но довольные залезли в автобус.
Они ехали, блаженно покачиваясь на кожаных подушках сидений. Волька углубился в чтение «Пионерской правды», старик о чём-то думал, изредка благожелательно поглядывая на своего юного спутника. Потом лицо Хоттабыча расплылось в довольной улыбке: он, очевидно, придумал что-то приятное.
Автобус довёз их почти до самого дома. Вскоре они уже были в Волькиной комнате.
— Знаешь что, о достойнейший из учащихся средней школы, — начал Хоттабыч сразу, как только они закрыли за собой дверь, — ты должен был бы, на мой взгляд, быть холоднее и сдержанней в обращении с юными обитателями твоего двора. Поверишь ли, сердце разрывалось у меня на части, когда я слышал, как они встречали тебя криками: «Эй, Волька!» «Здорово, Волька!» и тому подобными, явно недостойными тебя возгласами. Прости мне мою резкость, благословеннейший, но ты совершенно напрасно распустил их. Ну какая они ровня тебе — богатейшему из богачей, не говоря уж о прочих твоих неисчислимых достоинствах!
— Ну вот ещё! — удивлённо возразил Волька. — Они мне как раз самая ровня, а один даже из восьмого класса. И все мы совершенно одинаково богаты…
— Нет, это ты ошибаешься, о опахало моей души! — торжествующз вскричал тогда Хоттабыч и подвёл Вольку к окну. — Смотри и убеждайся в правоте моих слов!
Перед глазами Вольки предстала удивительная картина.
Ещё несколько минут назад левую половину огромного двора занимали волейбольная площадка, большая куча жёлтого-прежелтого песка на забаву самым маленьким обитателям дома, «гигантские шаги» и качели для любителей сильных ощущений, турник и кольца для тех, кто увлекается лёгкой атлетикой, и для всех жителей двора — одна длинная и две круглые клумбы, весело пестревшие ярчайшими цветами.
Сейчас вместо всего этого возвышались сверкающие громады трёх мраморных дворцов в древнеазиатском вкусе. Богатая колоннада украшала их фасады. На плоских крышах зеленели тенистые сады, а на клумбах алели, желтели и синели невиданные цветы. Капельки воды, бившей из роскошных фонтанов, играли в лучах солнца, как драгоценные камни.
У входа в каждый дворец стояло по два великана с громадными кривыми мечами в руках. Завидев Вольку, великаны, как по команде, пали ниц и громоподобными голосами приветствовали его. При этом из их ртов вырвались огромные языки пламени, и Волька невольно вздрогнул.
— Да не страшится мой юный повелитель этих существ, — успокоил его Хоттабыч, — это мирные ифриты, поставленные мною у входов для вящей твоей славы.
Великаны снова пали ниц и, изрыгая пламя, покорно проревели:
— Повелевай нами, о могучий наш господин!
— Встаньте, пожалуйста! Я вас прошу немедленно встать, — сконфузился Волька. — Ну куда это годится — падать на колени! Прямо феодализм какой-то! Да встаньте вы наконец, и чтоб этого больше не было этого пресмыкательства! Стыдно!.. Честное пионерское, стыдно!
Ифриты, недоуменно поглядывая друг на друга, поднялись на ноги и молча вытянулись в прежней напряжённой позе «на караул».
— Ну вот ещё что! — сказал Волька, всё ещё сконфуженный. — Пойдём, Хоттабыч, посмотрим твои дворцы. — И, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, он вошёл внутрь дворца.
— Это не мои дворцы. Это твои дворцы, — почтительно возразил старик, следуя за Волькой.
Но тот пропустил слова Хоттабыча мимо ушей.
Первый дворец был целиком из драгоценного розового мрамора. Его восемь тяжёлых резных дверей, изготовленных из сандалового дерева, были украшены серебряными гвоздями и усыпаны серебряными звёздами и ярко-алыми рубинами.
