Но это было противно и юноше и невольнице, и девушка сказала ему: «Я нашла для тебя выход». – «А какой?» – спросил юноша, и невольница сказала: «Ты продашь меня, и мы вырвемся из этой беды – и я и ты, – и я буду жить в богатстве, так как подобную мне купит только обладатель богатства, и таким образом я буду причиной моего возвращения к тебе».
И юноша вывел невольницу на рынок, и первым, кто увидел её, был один хашимит[15] из жителей Басры. Это был человек образованный, изысканный, со щедрой душой, и он купил девушку за тысячу пятьсот динаров.
«И когда я получил деньги, – говорил юноша, владелец невольницы, – я раскаялся, и мы с невольницей заплакали, и я стал просить об уничтожении продажи, но хашимит не согласился. И я положил динары в кошель и не знал, куда пойду, так как мой дом был пустыней без этой девушки, и я начал так плакать, бить себя по щекам и рыдать, как не случалось мне никогда. И я вошёл в одну из мечетей, и сел там, плача, и был так ошеломлён, что перестал сознавать себя. И я заснул, положил кошель под голову, как подушку, и не успел я опомниться, как какой-то человек вытащил его у меня из-под головы и ушёл, поспешно шагая. И я проснулся, устрашённый и испуганный, и, поднявшись, побежал за тем человеком, и вдруг оказалось, что ноги у меня опутаны верёвкой.
И я упал лицом вниз, и стал плакать и бить себя по щекам, и сказал себе: «Покинула тебя душа…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот девяносто седьмая ночь
Когда же настала восемьсот девяносто седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша рассказал, как у него пропал кошель, и продолжал: «И я сказал себе: «Покинула тебя душа, и пропали твои деньги!» И моё положение стало ещё тяжелее. И я пришёл к Тигру и, накинув одежду себе на лицо, бросился в реку, и люди, бывшие тут, поняли в чем дело и сказали: «Это из-за великой заботы, постигшей его».
И они бросились за мной, и вытащили меня, и спросили в чем дело, и я рассказал, что со мной случилось, и люди опечалились. И ко мне подошёл один из них, старик, и сказал: «Твои деньги пропали, но как можешь ты способствовать тому, чтобы пропала твоя душа и ты стал бы одним из людей огня? Встань, пойдём со мной, я посмотрю твоё жилище». И я встал, и когда мы достигли моего жилища, старик немного посидел у меня, пока то, что было во мне, не успокоилось, и я поблагодарил его за это, и он ушёл. А когда он от меня вышел, я едва не убил себя, но вспомнил об огне и будущей жизни. И я вышел из дома, и побежал к одному из друзей, и рассказал ему, что со мной случилось, и мой друг заплакал из жалости ко мне, и дал мне пятьдесят динаров, и сказал: «Прими мой совет: уходи сейчас же из Багдада, и пусть эти деньги пойдут тебе на расходы, пока твоё сердце не отвлечётся от любви к ней и не утешится без неё. Ты из сыновей людей, пишущих и составляющих указы, у тебя отличный почерк и прекрасное образование. Отправляйся к любому из наместников и пади перед ним ниц – может быть, Аллах соединит тебя с твоей невольницей».
И я послушался его, и окрепла моя решимость, и исчезла часть моей заботы, и я решил направиться в землю Васита[16] – у меня были там родные. И я пошёл на берег реки, и увидел корабль, стоявший на якоре, и матросов, носивших вещи и роскошные материи, и попросил их взять меня с собой, и они сказали: «Этот корабль принадлежит одному хашимиту, и нам невозможно тебя взять таким образом».
И я стал соблазнять матросов платой, и они сказали: «Если уж это неизбежно, тогда сними твою роскошную одежду, надень одежду матросов и садись с нами, как будто ты один из нас». И я вернулся в город, и купил кое-что из одежды матросов, и, надев это, взошёл на корабль (а корабль направлялся в Басру). И я сошёл на корабль с матросами, и не прошло и минуты, как я увидел мою невольницу, – её самое, – и ей прислуживали две невольницы. И прошёл бывший во мне гнев, и я сказал про себя: «Вот я и буду видеть её и слушать её пенье до Басры». И очень скоро после того приехал верхом хашимит, и с ним толпа людей, и они сели на корабль, и корабль поплыл с ними вниз). И хашимит выставил кушанья и начал есть, вместе с невольницей, и остальные тоже поели посреди корабля, а потом хашимит сказал невольнице: «До каких пор продлится этот отказ от пения и постоянная печаль и плач? Не ты первая рассталась с любимым!» И я узнал тогда, какова была любовь девушки ко мне. А затем хашимит повесил перед невольницей занавеску на краю корабля и, позвав тех, кто был на моем конце, сел с ними перед занавеской, и я спросил, кто они, и оказалось, что это братья хашимита. И хашимит выставил им то, что было нужно из вина и закусок, и они до тех пор понуждали девушку петь, пока она не потребовала лютню. И она настроила её и начала петь, произнося такие два стиха:
«Караван отъехал с возлюбленным и идёт во тьме,
И ночной свой путь, вместе с милыми, не прервут они.
У влюблённого, когда скрылся с глаз караван совсем,
Остался в сердце угль гада пылающий»[17].
И потом девушку одолел плач, и она бросила лютню и прервала пение, и присутствующие огорчились, и я упал без памяти. И люди подумали, что со мной случился припадок падучей, и кто-то из них стал читать Коран мне на ухо, и они до тех пор уговаривали девушку и просили её петь, пока она не настроила лютню и не начала петь, произнося такие два стиха:
«Я стояла, плача о путниках, что уехали, –
Я храню их в сердце, хоть и далеко ушли они.
У развалин ставки стою теперь, вопрошая их, –
Но дом ведь пуст, и безлюдны ныне жилища их».
И потом она упала, покрытая беспамятством, и люди подняли плач, и я вскрикнул и упал без чувств. И матросы зашумели, и один из слуг хашимита сказал им: «Как вы повезли этого одержимого?» А потом они сказали друг другу: «Когда доедете до какой-нибудь деревни, сведите его и избавьте нас от него».
И меня охватила из-за этого великая забота и мучительное страданье, и я постарался быть как можно более стойким и сказал себе: «Нет мне хитрости для освобождения из их рук, если не дам знать девушке, что я нахожусь на корабле, чтобы она помешала им свести меня с корабля». И потом мы ехали, пока не оказались близ одной деревни, и владелец корабля сказал: «Выйдем на берег». И люди вышли. А это было вечером, и я поднялся, и зашёл за занавеску, и, взяв лютню, изменил на ней лады один за другим, и настроил её на такой лад, которому девушка научилась у меня, а затем я вернулся на корабль…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот девяносто восьмая ночь
Когда же настала восемьсот девяносто восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша говорил: «И затем я вернулся на своё место на корабле, и люди пришли с берега и возвратились на свои места на корабле, и луна распространилась над землёй и над водой». И хашимит сказал девушке: «Ради Аллаха, не делай нашу жизнь горькой!» И она взяла лютню, и коснулась рукой струн, и так вскрикнула, что подумали, что дух вышел из неё, и потом она сказала: «Клянусь Аллахом, мой учитель с нами, на этом корабле!» – «Клянусь Аллахом, – воскликнул хашимит, – будь он с нами, я не лишил бы его нашего общества, так как он, может быть, облегчил бы то, что с тобой, и мы бы воспользовались твоим пением! Но то, чтобы он был на корабле, – дело далёкое». – «Я не могу играть на лютне и менять песни, когда мой господин с нами», – сказала девушка, и хашимит молвил: «Спросим матросов». – «Сделай так!» – сказала невольница, и хашимит спросил: «Взяли ли вы с собой кого-нибудь?» – «Нет», – ответили моряки, и я испугался, что расспросы прекратятся, и засмеялся, и сказал: «Да, я её учитель, я учил её, когда был её господином». – «Клянусь Аллахом, это слова моего владыки!» – воскликнула невольница. И слуги подошли ко мне и привели меня к хашимиту, и, увидев меня, он меня узнал и сказал: «Горе тебе! Что с тобой и что тебя поразило, что ты в таком виде?»
И я рассказал ему, что со мной случилось, и заплакал, и раздались рыданья невольницы из-за занавески, и хашимит со своими братьями горько заплакал от жалости ко мне, а потом он сказал: «Клянусь Аллахом, я не приближался к этой невольнице и не сходился с ней и не слышал её пения до сегодняшнего дня. Я человек, которому Аллах расширил его надел, и я прибыл в Багдад лишь для того, чтобы послушать пение и испросить моё жалованье от повелителя правоверных, и сделал оба дела, и когда я захотел вернуться на родину, я сказал себе: «Послушаю багдадское пение!» – и купил эту невольницу. Я не знал, что вы оба в таком состоянии. Призываю Аллаха в свидетели: когда эта девушка достигнет Басры, я её отпущу на волю и женю тебя на ней и буду выдавать вам столько, что вам хватит, и больше, но с условием, что когда мне захочется послушать пение, перед девушкой будут вешать занавеску, и она будет петь из-за занавески. А ты стал одним из моих братьев и сотрапезников».
