— Гэйдл, а дракон улетел! Я всю гору обошёл, а его нет. И мамы нет. Ты не видел, куда он улетел?
— Так значит, гора пустая?!
— Я опоздал!!! На три дня!
Орёл наклонился, чтобы лучше слышать, и Серёжик рассказал ему про календарь, про беспорядок в комнатах, про пустые шкафы и комоды.
Гэйдл задумался. Он махал крыльями, разгоняя градины, как назойливых мух, и молчал. Глаза его сузились, дыхание стало тяжёлым.
— Не видел я никого, — наконец крикнул Гэйдл, — и не мог видеть. Тут замешан Крот. Не улетали они, а ушли под землю. А там столько катакомб и лабиринтов, что всю жизнь искать — не отыскать…
— Всю жизнь? — с ужасом спросил Серёжик.
— Прийти бы тебе на три дня раньше… — Гэйдл задумчиво посмотрел в небеса. — А теперь что…
— Что?
Сильным взмахом крыла орёл забросил Серёжика на спину и медленно-медленно стал подниматься вверх. Он немного покружил над горой, как будто что-то разыскивая, а затем стремительно взмыл в небо.
Тут же прекратил сыпать холодный град, перестали волноваться дубы и грохотать камни.
Все затихло. Ёжик обнял Гэйдла и почувствовал такую усталость и равнодушие, каких никогда не знал. Мама под землёй! Без неба, без солнца… Серёжик закрыл глаза и прислушался к своему сердцу. Оно, кажется, перестало стучать. «Всю жизнь искать — не отыскать…» Ёжик хотел заплакать, но не было слёз. Хотел заскулить — что-то застряло в горле. И тогда он закрыл глаза, чтобы не видеть мир без мамы.
Стала наваливаться темная дрёма, и хотя Гэйдл несколько раз говорил: «Держись крепче», Серёжику стало всё равно, свалится он или нет. Он заснул, и ему ничего не снилось. Будто вместе с надеждой умерли и его сны.
Орёл заметил, что Серёжик не шевелится, и неслышно опустился на кедр. Там он постучался в дупло, попросил у белки корзинку, и, осторожно переложив туда ёжика, полетел дальше.
С корзинкой в клюве Гэйдл летел двое суток, а Серёжик все не просыпался… Ему не хотелось ни есть, ни пить. Орёл брызгал на ёжика водой из ручья, тормошил и даже дергал за уши.
Но Серёжик безразлично смотрел, вздыхал и закрывал глаза снова. Злым молоточком стучало в нём страшное: «Всю жизнь искать — не отыскать».
— Никак заболел?! — встревожился Гэйдл.
Он закутал ёжика в мох и сухие листья и полетел так быстро, как только мог.
Через день орёл опустился у маленького зелёного теремка, стоявшего под тремя берёзами. Домик с резными цветами на ставнях, с трубой в виде короны, был похож на игрушечный.
— Скорее! — позвонил в колокольчик Гэйдл. — Скорее!
Выбежала Ящерица с глазами цвета жареной картошки, заохала.
На орла было страшно смотреть, так он измучился. Гэйдл внёс корзинку в дом, и, поставив её, в отчаянии воскликнул:
— Он болен разочарованием. Я не успел сказать, что мы летим к Вам, царице подземного царства, что Вы знаете там все ходы-выходы. И он отчаялся… Взгляните…
Изумрудная Ящерица склонилась над корзинкой.
— Ничуть не подрос, — сказала она с удивлением и взяла фонендоскоп.
— В груди бьётся смелое честное сердце. Правда, очень слабо. Но помочь, думаю, можно.
Ящерица стала доставать из шкафа какие-то склянки и порошки. Орёл, помогая, взлетал к верхним полкам.
Наконец стол был заставлен нужными бутылочками и пакетами. Ящерица взяла пипетку и придвинула крошечные весы.
— 5 капель веры в себя, 20 грамм надежды, — шептала она, — 3 сантиметра терпения и песчинка стойкости.
Она ещё что-то сыпала, тщательно взбивала венчиком, пробовала на язык.
И под конец заправила волшебный эликсир одуванчиками и мандариновым соком.
Лекарство было готово. Получилось полчашки.
Ёжика с трудом разбудили, и он равнодушно всё выпил. Потянулись часы ожидания.
Ящерица каждый час мерила Серёжику пульс и с укоризной повторяла Гэйдлу:
— Нельзя убивать надежду…
К ночи ёжик открыл глаза. Разбудил его треск поленьев в камине, который смутно напомнил что-то родное. Ах, да… У них с мамой тоже был камин. Давным-давно…
А, может, и не было ни её, ни камина?
Близко-близко он увидел глаза цвета жареной картошки.
— Была и мама, и камин! — улыбнулась Ящерица.
И, поставив ёжику градусник, уже серьезно добавила:
— Ну как — чепуха чепуховская?
Серёжик вспомнил свои слова и покраснел.
— Деревья с листьев так и не облетели, — прошептал он.
— Ну что сначала, что потом, бывает, путается, — ответила Ящерица, расставляя чашки с чаем.
Глава 30
Царица Подземного Царства
Хоть Изумрудная Ящерица и была царицей Подземного Царства, но жила она просто. Никто ей не прислуживал, и чашки были самые обыкновенные: не золотые, не серебряные, а глиняные. На полу рос такой же травяной ковер, как у Серёжика. Только у него дома трава, наверное, уже пожелтела. А здесь, несмотря на осень, она оставалась такого же цвета, как хозяйка.
Под потолком висели сушёные хвосты, большие и маленькие. Ящерица сняла один потолще, и сунула в чайник.
— Мои собственные! — с гордостью сообщила она.
Серёжик поперхнулся.
Царица тем временем добавила в чайник пахучей травы, капнула что-то белёсое и вязкое, бросила горстку какого-то песка. Что-то зашипело, и по комнате распространился необычный, кислый зовущий запах. Как ни хотелось Серёжику вылезать из корзинки, лапки сами понесли его к столу.
В соломенной плетёнке лежали душистые ягоды шиповника и брусники.
В вазочках желтел липовый мёд. На тарелке возвышалась гора бубликов.
В центр стола Ящерица поставила пузатый зелёный чайник.
— Это богатырский чай. Здесь триста тридцать три травки, тридцать три корешка и три толчёных когтя енота-богатыря, — провозгласила она.
— Того самого, из книжки?
— Того самого. Набирайся сил.
— А зачем… — вздохнул Серёжик. — Мама под землёй… Всю жизнь искать — не отыскать.
— А искать и не нужно, — весело откликнулась Ящерица. — Просто вернёшься в прошлое.
То ли от этих слов, то ли от глотка терпкого чая всё безразличие Серёжика как ветром сдуло. Он открыл рот.
Гэйдл воскликнул:
— В прошлое?! Как в прошлое?! Нашлись чертежи Великого Ильясама?! В древних книгах сказано — они сгорели?!
— Я тоже так считала, — усмехнулась Ящерица, — пока не встретилась с одним муравьём. Он тащил слишком большой стебелёк, и ему отдавило ногу. Я сама отвезла его в больницу. Там муравья кололи акацией, мазали жиром трутня, а потом наложили гипс и выдали костыли из еловых иголок.
— Бедняга! — посочувствовал орёл.
— И вот на следующий день я встречаю того же муравья совершенно здорового, скачет лучше меня. Сказал, что какой-то бобёр посадил его в железный ящик и отправил в прошлое. Там муравей попросил жука-носорога убрать тот большой стебелек с его дороги.
— И что?
— А то, что этот муравей увидел САМОГО СЕБЯ, пробегающего МИМО злополучного стебелька! Мимо! И стебелёк не упал на ногу, и лапка осталась целой!
— Машина времени?! — не веря ушам, тихонько переспросил Серёжик.
— Она самая, — Ящерица тоже перешла на шепот. — Нашла я этого бобра. Только не бобёр он, а бобрёнок. И видела я у него обрывки чертежей Великого Ильясама, обгоревшие по краям. Где он их раздобыл — загадка.
— Вырыл под старой ивой, — прошептал Серёжик.
— Не может быть! — воскликнул Гэйдл, и от волнения перья у него распушились.
— Оказывается, может. Я сама видела эту машину времени. Маленький, меньше спичечного, железный коробок на колёсиках.
— Не верю! Самый обыкновенный бобрёнок собрал машину времени?
— Необыкновенный! У него калькулятор на шее, — объяснил Серёжик. — А ещё он самонадевающиеся носки придумал.
— Я видела, сейчас он собирает коробок побольше, — Ящерица оценивающе взглянула на ёжика. — Может быть, и поместишься.
Серёжик хотел тут же бежать к Бобрёнку, но Изумрудная Ящерица заставила его съесть все корешки, мёд и бублики. А когда он доел, сказала, что уже поздно и пора спать.
Это было обидно, но царица так сверкнула глазами, что пришлось лезть в корзинку. Ящерица накрыла его одеяльцем, дала маленькую подушку и ушла шушукаться с орлом. Только и было слышно: «Ильясам… Ильясам… Ильясам…».
Они говорили до рассвета, Серёжик тоже не сомкнул глаз: подумать только — машина времени!
Может быть, уже завтра он будет сражаться с Драконом? С этим боягузом, который прячется под землей от него, маленького ёжика. И пусть завтра придёт скорее, скорее! Пусть деревья облетают с листьев, а из драконовых ушей бьют вонючие фонтаны — всё это, конечно, очень страшно. Но самое главное — завтра он увидит маму!!! Серёжик достал из кармана её платочек и нюхал до утра.
Едва побледнело небо, пряча уставших звёзд, как ёжик вскочил помогать заваривать чай. Он снял с верёвки хвост, вымыл приготовленные корешки, разлил мёд по тарелкам, слизывая то, что капало на скатерть.
