– Всего и нарубили… – тяжело вздохнул Опилкин и поднял обрубки помела.
И вдруг он побледнел.
«Откуда в лесу метла?! Кто ее хозяин?! – Григорий Созонович побледнел еще сильнее от жуткой догадки. – А, может быть, у метлы не хозяин, а хозяйка?!»
Опилкин стал озираться по сторонам, но ни одной живой души не увидел. Тогда он решил отправиться к месту, где расположились странный старичок-учитель и его юные друзья.
«Все-таки люди, – подумал печально Опилкин, – присоветуют что-нибудь».
Григорий Созонович медленно брел на север, привычно ориентируясь по деревьям, ветви которых гуще росли к югу и реже к северу. Он шел, вспоминал своих товарищей, и грусть все сильней и сильней разъедала его сердце.
«Ведмедеву почетную грамоту пообещал вручить осенью, Паше крючков рыболовных хотел подарить, Саше… что я Саше-то думал отдать? Ах да!.. „Мурзилку“ с кроссвордами! Кому я теперь все это вручу?»
Так в печали и унынии добрел наконец Опилкин до «Штаба спасения Муромской Чащи». И первым, кого он там увидел, был Ведмедев!
– Егор Иваныч!!
– Григорий Созоныч!!
Друзья кинулись навстречу друг другу, тяжело топая сапожищами по земле. От их топота затрясся «Штаб», и из него выскочили все, кто там находился. От громкого топа проснулась средняя голова Змея Горыныча, но, убедившись, что это не горный обвал, через мгновение снова уснула.
Опилкин, у которого от счастья выступили слезы на глазах, поначалу даже не заметил крылатого чудовища. Он обнимал Ведмедева, Пашу, Сашу и с чувством, неожиданным для него самого, бормотал:
– Живы, ребятки!.. Ну и хорошо!.. А я-то думал!.. Ну и замечательно!..
И тер рукавом рубахи красный, похожий на маленький спелый помидор, нос.
«Знаете ли вы украинскую ночь?
О, вы не знаете украинской ночи!..»
Н.В. Гоголь
Знаете ли вы Муромскую ночь? О, вы не знаете Муромской ночи!.. Мириады звезд безустанно льют свет свой с небес на Муромскую Чащу; золотая луна и серебряный месяц, сменяя друг друга, вершат над нею обход; Журавлиное Озеро, мерцая в их свете, кажется в темноте больше, чем есть на самом деле.
Ночами, особенно безлунными, одинокая русалка редко доплывает до его середины: вверху темь и внизу темь – страшно! Выспавшийся за день заяц шустро ширнет мимо прилегшего к пеньку лешака. Чихнет со сна лешачок, пискнет напугавший себя самого заяц, и вновь тишина и покой повисают над Чащей.
Тихо сидит в своем болоте Кикимора: она не спит, преклонные годы да разные думы гонят прочь ее сны.
Кот Асмодей выползает иногда по ночам на крышу избушки, и тогда еще две изумрудных звезды вспыхивают во мраке. Глупые ночные бабочки тут же кидаются на их яркий свет и, едва достигнув, стукаются о черный, невидимый в ночи, кошачий лоб. Ах, эти несносные бабочки!.. Ах, эти проклятые коты на крышах!..
В «Штабе спасения Муромской Чащи» тишина: сладкий сон сморил и спасателей, и спасенных.
За штабом, прикрытый ворохом листьев и веток, дремлет Змей Горыныч. Смелый еж, набегавшись по холодной земле, на минуту задержался возле него погреть замерзшие лапки о теплый Горынычев бок. Погрел – и вновь пустился в путь по извилистой, чуть видной ему одному, ежиной тропке.
Ночь, ночь над Муромской Чащей!..
А утром…
Утром прилетел вертолет. Первым его увидела Уморушка, которая ни свет ни заря заявилась в «Штаб спасения». Высунувшись из шалаша, она заметила вдруг маленькую движущуюся точку над деревьями и громко закричала:
– Глядите-ка! Никак еще один безголовый Змей Горыныч летит!
Правая и средняя головы Змея Горыныча проснулись от ее крика и обиженно проговорили:
– А почему «еще один»?
– По-моему, если кто тут безголовый и есть, так это горластый сорванец в голубеньком сарафанчике!
Уморушка растерянно поморгала и, догадавшись, что имеют в виду ее саму, спросила чуть тише:
– А что же тогда летит? – И ткнула рукой в сторону загадочной точки.
Иван Иванович, Маришка и все лесорубы вылезли из штаба наружу и стали внимательно разглядывать приближающийся к ним летательный аппарат.
– Нет, это не Змей Горыныч, – подтвердила Маришка, – у Змея Горыныча махалки сбоку… – Она не договорила и быстро поправилась: – Крылья могучие и красивые сбоку. А это… – вертолет!
– Точно! – узнал вертолет Паша Разбойников. – «МИ-восемь»!
– Березко летит! Алексей Иваныч! – обрадовался Ведмедев и похлопал Опилкина по плечу ласково и нежно.
Но Григорий Созонович не спешил радоваться. Он чувствовал, что встреча с начальником не принесет ему много счастья и веселья.
Пока вертолет летел над Муромской Чащей, шум его двигателей разбудил всех ее обитателей.
– Что это? Что случилось? – стали раздаваться испуганные возгласы то тут, то там. А те, кто не мог кричать и спрашивать, тревожно попискивали и прятались в норки или под кустики.
Но переполох был устроен напрасно. Конечно, это был никакой не дракон, а самый обыкновенный трудяга вертолет МИ-8. Подлетев к полянке, на которой столпились встречающие, вертолет на минуту завис над ней, а потом медленно стал спускаться. Вот колеса коснулись травы, вот смолк двигатель… Прокрутились по инерции лопасти винта и остановились.
– Ур-ра! – закричала радостно Маришка. – Ур-ра! Наши вернулись!
И все, даже те, кто не знал, что оно означает, тоже громко и весело подхватили Маришкино «Ура!».
А прилетевшие уже выходили из вертолета. Первым показался Калина Калиныч, за ним шли Березко, Шустрик, Митя, секретарша Танечка. Последним на землю спустился пилот. Окинув взглядом ликующую толпу, пилот даже присвистнул:
– Мать честная!.. Да сколько вас тут всяких-разных!..
И, благоразумно решив не мешаться у всех под ногами, отошел в сторонку, как раз к тем кустикам, за которыми уже не дремал, а потягивался Змей Горыныч.
От шума и гвалта, поднятого на поляне обитателями Муромской Чащи, пробудилась наконец и левая голова. Жадно вдыхая утренний воздух, она вдохнула и запах сгоревшего вертолетного горючего. Ноздри левой головы расширились, верхняя губа, мелко подрагивая и обнажая острые клыки, поползла вверх, и через несколько мгновений поляну потряс оглушительный Змей-Горынычев чих. Он был так громок, что даже заглушил и приветственные крики, и еще не смолкшее «ура».
«Салют устроили, черти, – подумал Березко, – пожара лесного нам только и не хватало».
И он посмотрел вверх, рассчитывая увидеть там яркие огни фейерверка.
Но вместо огней Березко увидел падающего с поднебесья вертолетчика и ахнул.
– Ловите его! – закричал Алексей Иванович, тыча рукой в небо.
Но он мог бы и не кричать. Змей Горыныч, увидев, что он натворил своим чиханием, позеленел от страха и кинулся спасать неизвестного. Уже у самой земли, в каких-нибудь десяти-пятнадцати метрах от нее, средняя голова Змея Горыныча ухватила ушедшего в глубокий штопор пилота за хлястик его кожаной куртки. Куртка была сшита на Светлогорской фабрике «Руслан» и, наверное, поэтому выдержала страшный рывок. Только верхняя пуговица, которую пришил сам вертолетчик, а не его жена, оторвалась и улетела далеко в болото, где и досталась водяному Федьке на добрую и долгую память.
– Вот это бахнуло, так бахнуло! – произнес восхищенно пилот, когда к нему вернулся дар речи. – Жертв и разрушений нет?
И когда ему сказали, что нет, он успокоился совершенно и даже похлопал Змея Горыныча ладонью по левой шее.
– Спасибо, приятель, ты здорово меня выручил, – сказал он своему спасителю. – в такой переделке, как сегодня, признаться честно, я побывал впервые!
– Не стоит благодарности, – скромно потупя все глазки, буркнул Змей Горыныч, – на моем месте вы поступили бы точно также.
– Конечно, – охотно подтвердил пилот, – а как же иначе?
И он, похлопав еще раз Змея Горыныча по шее, отправился к собравшимся на Большой Лесной Совет.[10]
Вот и подошла к концу наша история. Что делать: пора расставаться! Как ты, наверное, догадался, дорогой читатель, все в нашей истории закончилось хорошо: лесорубы остались живы, а Муромская Чаща цела и невредима. На Большом Лесном Совете Опилкину влепили строгий выговор с предупреждением. Против выговора Григорий Созонович не стал возражать, а вот предупреждение ему показалось явно лишним.
– Да чтоб я!.. Да чтоб еще раз!.. – клялся он перед всеми и лупил себя кулаками в грудь.
Но ему не очень-то верили поначалу, и только потом, когда он перестал клясться и колотить кулаками, а вдруг часто-часто заморгал и поспешил низко опустить голову, ему поверили.
– На первый раз прощается! – выкрикнул Шустрик и быстро посмотрел на окружающих.
– Это уж как водится! – поддержал его Калина Калиныч.
– Ступочку мне новую пусть сколотит – и с миром, по домам! – подала свой голос и Баба Яга.
– Прощаем!..
– Так уж и быть!..
