– Сейчас вернусь.
Ключи заводные забрал, вылез и идет к разбитой съестной лавке. Побыл там несколько времени и выносит ящик с бутылками.
– Ну-ка, – говорит, – помогите, откройте багажник.
Аншлаг сделал, как велено, а отечественный гренуец опять в лавке скрылся. Так три ящика перетаскал, еще с десяток колбасных палок и другой еды. Закрыл багажник, и снова поехали.
А Башка спрашивает:
– Шакалишь, дядя?
– А грех не шакалить, – отвечает тот, премного довольный, – раз такие широкие возможности. Эту олдерлянскую сволочь и в другое время обставлять одно удовлетворение. Они в культурном смысле туземцы, за красивую стекляшку удавятся. Шкур только не хватает. До наших кудеярских понятий им не дорасти. Отсталый народ, вот что я вам скажу. Ну, покатались? – спрашивает. – Где вас, мальцы, высадить?
А Башка, не ответив, говорит:
– Зачем же ты, дядя, живешь посреди отсталых туземцев, если они тебе так не нравятся?
– А я их к нашей культурности приобщаю, – опять взхохотал лже-гренуец. – Так говорите, где высадить, а не то здесь вылезайте.
– А мы не будем вылезать, – говорит ему Башка и с остальными переглядывается. – Ты чего-то не понимаешь, дядя.
– Чего это я не понимаю? – разозлился тут лже-гренуец. – А ну живо брысь отседова, паршивцы, а не то я вас за ухи вытащу.
И машину стормозил, ключи вынул, вылезать хочет. Но тут Аншлаг ему на шею удавку ловко набросил и затянул, а Студень помогает. Башка палец на толстого захрипевшего лже-гренуйца наставил и продолжает:
– Ты нам не нравишься, дядя, мы тебя сейчас тоже раздавим, как олдерлянского таракана. А не больно ты от них отличаешься. И до наших кудеярских понятий все равно не дорастешь, рыло гренуйское денатуратное.
Тут удавку совсем натянули и подождали. А как он шевелиться перестал, из машины вышли и вперед направились. До ближайшей буйной развеселой толпы добрались и в нее нырнули. А у Аншлага ножик сразу в руке припасен был.
Коля к тетке Яге заведомо дозвонился, чтоб его в депутатский апартамент пропустили, не глядя в документ и без призвания милиции. Потому к Степаниде Васильне его специальный провожатый проводил и дверку перед ним распахнул. А тут сама Степанида Васильна племянника усадила, угощения с секретарской девицы стребовала, руки на груди сложила и говорит:
– Одумался? Вот и умник. А правильно, куда ты без родной тетки денешься. А я тебя приголублю и напитаю, и жизни научу. Небось, не знаешь ее, жизни-то.
– Не знаю, тетушка, – соглашается Коля. – А пришел к вам за подмогой в родственном деле.
– Ну говори, слушаю, – усаживается Степанида Васильна и парик длинноволосый рукой встопорщивает для приглядности.
А Коля ей про талисман родовой объясняет, так, мол, и так, был особый камушек на шнурке, а куда девался, неведомо.
– Не сдавала ли, – спрашивает в конце, – родительница вам его на хранение?
– Нет, – отвечает тетка, – не сдавала. Пропал, видно, твой камушек насовсем. А ты не горюй, племянник. Этого добра у меня полно.
И тут шкафчик на стене отворяет, а там каких только амулетов нет. И каменные, и деревянные, резные да простые, и янтарные, и ладанки тряпичные, и из глины загогулины, и из корешков, и в оправах всяческих, и другой дребедени множество.
– Вот, – говорит тетка Яга, – выбирай любой. На счастье, на удачу, на любовь, на богатство, на зависть людскую, на силу магическую, на третий глаз, на мужскую силу тоже есть. Какой тебе надобен?
Коля это все хозяйство досадно обглядел и отвечает:
– Нет здесь такого, тетушка, какой мне надобен.
– Что за оказия, – говорит Степанида Васильна, – не явился еще такой амулет, чтоб я его не знала и не имела в ассортименте.
– Мне, – объясняет Коля, – нужен такой, чтоб святой водой был закален и молитвой специальной заговорен.
– Ну так бери любой, – уговаривает тетка, – они тут все таковые, и водой закаленные, и словами заговоренные.
А Коля глаза отвел и на стул обратно сел.
– Нет, не нужно, тетушка. Мне языческие ваши амулеты на себя вешать нельзя, потому как я к вере истинной и отеческой приобщен и за то ответ несу.
– Тьфу, – говорит на это тетка Яга и заветный шкафчик закрывает, – благочиние поповское, тьфу. Ну ничего, я из тебя эту блажь вытряхну, дай срок. – И спрашивает строго: – К делу какому прибился али тунеядствуешь все?
А Коля угощение прихлебывает и отвечает:
– Тунеядствую, тетушка, грешен.
– То-то что грешен, – говорит Степанида Васильна. – А поп твой небось этот грех избыть не может?
– Снять с души может, – вздыхает Коля, – а избыть не может, потому как я к тому пока не способный.
– Тьфу, – опять плюется тетка, – словеса невразумительные, что за напасть. Я говорю, дело прибыточное он тебе дать не может, слабосилен твой поп в жизненных сферах. А туда же, народ поучать, истину открывать. Вот скажи мне, племянник, как на духу, умеет твой поп по воде ходить?
Коля на тетку выпучился, угощением поперхнулся и говорит:
– А для чего это вам, тетушка, чтобы он по воде ходил?
– Мне того не надобно вовсе, а интересуюсь для познавательности. Что ж, не умеет?
– Не видал, – Коля сумрачно отвечает и глаза опять отводит. – Чудодеяньем поп Андрей не знаменит.
– То-то не знаменит, – говорит тетка, довольная ответом. – Где ж тут истина, ежели он по воде ходить не может, как в главной поповской книге написано?
– В благом вестии хождение по воде истиной не названо, – отвечает Коля, а сам все в сторону смотрит. Смутительность переживает за попа – вправду ведь по воде не ходит, чистотой помыслов не окрыляется, чтоб идти да не тонуть.
А тетка на это отмахивается:
– То-то не названо, оттого что попы по воде ходить не умели и не умеют, и доказать себя не могут, а истиной вовсе не владеют. А другие могут и владеют, – припечатала.
– Вы, тетушка? – вздрогнул тут Коля, испугавшись чего-то. А может, того, что тетка вот сейчас встанет и пойдет по воде, аки посуху. А не то по воздуху.
– Не обо мне разговор, – отвечает Степанида Васильна. – Тут, племянник, вот какое дело. Ты говорил, среди шамбалайцев жил? А речь их понимаешь?
– Могу помалу, – кивает Коля.
– А тогда я тебя в переводчики и сопроводители возьму к шамбалайцу приглашенному. Для культурного обмена его вызвали, а чего он говорит такое, никто понять не может. Так ты уж поспособствуй, племянник.
– А в каком направлении он будет у нас культурно обмениваться? – интересуется Коля.
– В самом наипервейшем, – заверяет его Степанида Васильна. – А то у нас народ не весьма культурен и развит, корни свои плохо знает, в традициях не просвещен. Кругозор ему, народу, расширять надо. А вот и расширяем, как можем. В сравнении оно все и познается. И чужое, а за ним и свое.
А это точно, за кругозор просторылых кудеяровичей Степанида Васильна горой стояла. Приглашала к нам разных-всяких из других государств, чтоб уму-разуму население учили и в культуре просвещали. И из янкидудлей просветители были, все конец света высчитывали и народ к нему готовили. На одно число назначат, а конец света не придет, они заново переназначат. А потом обещали, что через сто лет конец точно придет, и они перед тем аккурат прибудут и население заново подготовят. А еще приезжал рахман-мандалаец, только он в таком сильном блаженстве пребывал, что его в деревянной коробке привезли, а потом обратно таким же манером увезли. Народ ходил на него смотреть и силе блаженства дивовался. Потом был песиголовец, тоже фокусы показывал, а еще обещал мертвого из могилы поднять, но сначала кому-нибудь надо было туда лечь, в натуральном, конечно, покойницком виде. А никто не согласился, он и уехал ни с чем. Только с тех пор на кладбище разные голоса по ночам стали выть, и стуки замогильные слышались. А это, говорили, мертвецы из-под земли выкопаться не могут и колдуна-песиголовца все зовут.
– Ну а чем, к примеру, этот шамбалаец будет расширять кругозор? – допытывается Коля.
– Так по воде же ходить будет, – говорит Степанида Васильна, – истину доказывать.
Но тут уж Коля твердо воспротивился, смутительность поборол и угощение от себя совсем отодвинул.
– Чудодеев, – говорит, – я, тетушка, сопровождать не буду и истину их переводить тоже не хочу, потому как для чистоты помыслов это сомнительно. А без душевной чистоты по воде ходить никак нельзя, это уж беспременно.
– Тьфу, – сказала на это тетка и сильно задумалась, чем еще твердолобого племянника с его упрямого насеста сбить. – И денег не хочешь? – спрашивает.
– За это не хочу, – отвечает Коля и прощаться начинает.
– Да ты погоди, – говорит тетка, – сядь и сиди, пока не отпущу. Я тебе теперь заместо матери, меня слушаться должен.
– Я уже взрослый, тетушка, и два раза женатый был.
– А ума не нажил, – сердится Степанида Васильна. – Ты вот чего. Оставайся у меня. Дело другое есть, прибыльное. Заключим с тобой договор.
