А Сампэй продолжал:
— Совсем как Ямамба![45] Говорит: «Я — твоя бабушка!»
Ну, я сразу же сюда побежал. Она клетку с птицами на грушу привязала. А в клетке — красные птицы!
— Да ну? — удивился Дзэнта.
— Может, это волшебница какая-нибудь? — сказал Сампэй.
— Очень может быть! — сказала мама, распрямляясь.
Дети радостно суетились, а у нее на сердце было тяжело.
Она чувствовала, что это не кто иной, как ее мать. На днях на лугу она встретила своего отца, а теперь вот мать пришла.
Когда-то родители отказались от нее. И это было нелегко пережить. Сама-то она встретит мать с радостью, однако как отнесется к этому визиту ее муж? Когда-то родители сказали, что навеки отрекутся от нее, если она выйдет замуж за Аояму Итиро. Конечно, это было давно, и все же Аояма может не пойти на примирение… За эти долгие годы старики ни разу не вспомнили о своей дочери. С этими мыслями Хисако подошла к воротам дома.
— А старушки-то нет! — изумился Сампэй.
И вправду, под грушей никого не было, лишь лежали осыпавшиеся лепестки цветов.
— Вот чудеса! — воскликнул Сампэй.
На груше висела клетка с красными птицами, а под ней на шнурках качались разные вещи: сверкающая труба, свисток, карамель, шоколад.
— Бандзай! — завопили мальчики.
Предположения Хисако оправдались. С тяжелым сердцем она оглядела сад и вошла в дом. В прихожей стояли гэта, однако старушки в гостиной не оказалось.
Хисако удивилась и громко сказала:
— Может, стесняется? — Она хотела, чтобы старушка ее услышала.
И тогда в столовой раздался смех.
Раздвинув фусума, Хисако в изумлении остановилась — у хибати сидела ее мать и пила чай. Как же она изменилась! Совершенно седая, она сидела у хибати, словно маленькая статуэтка. Когда они расстались, матери не было и шестидесяти, теперь ей семьдесят.
— Это ты, мама? — Хисако застыла, глядя на мать. По щекам ее покатились слезы.
— Что же ты плачешь! Радоваться надо.
С годами старушка как будто проще стала, как бабушка из детской сказки.
— Мне кажется, — сказала старушка, — будто я в воробьиной гостинице остановилась. Внуки словно воробышки. Такие славные! Там, у ворот, я повесила подарки. Заметили они?
— Конечно. Очень рады.
— Ха-ха-ха! — раскатисто рассмеялась старушка.
И Хисако стало легко, как будто и не было разлуки длиною более десяти лет. Она налила чай и достала печенье.
— Позову детей и Аояму, — сказала Хисако и вышла в прихожую. И словно окаменела — грудь ее сжалась при мысли о старой матери, которая стала теперь как малое дитя, что быстро забывает о горьких слезах.
Тут вошли Дзэнта и Сампэй с подарками в руках. Они радостно смеялись.
— Чудная старушка!
— Очень забавная! — переговаривались они.
— Бабушка в столовой. Поздоровайтесь и скажите ей спасибо, — велела Хисако и пошла за мужем.
Аояма работал в персиковом саду, на холме.
— Послушай! — сказала Хисако, поднявшись на холм. — Бабушка приехала.
— Что?
— Мать моя приехала.
— Зачем?
— А так просто.
— И что же?
— Я чай поставила, угощенье достала.
— Гм…
— Ты не придешь?
— Они же не признают меня. Отвергли. А теперь вот приехали. Как это понимать?
— Да ладно! Ты только взгляни на мать. Как дитя малое. Сердиться на нее невозможно.
Аояма бросил мотыгу, сел на межу и, обхватив голову руками, задумался.
— Спустись ненадолго. Посиди. О прошлом не вспоминай.
В это время из дома послышались звуки трубы. Это Дзэнта и Сампэй трубили на веранде в свою новую трубу.
Отправив старуху в дом Аоямы, старый Оно не мог успокоиться.
«Не заблудилась ли старая? Не бродит ли теперь одна в бамбуковой чаще?» — подумал он и рассердился.
Не вытерпев, старик вывел лошадь и поскакал на луг, который был неподалеку от дома Аоямы. Миновав перевал, он проехал по дамбе вдоль реки и оказался у луга. Сегодня там не было ни коров, ни детей. К дому подъехать он не решился, а быстро поскакал по дамбе, вверх по течению.
Стук копыт его коня гулко раздавался в горах.
Старику нужно было успокоиться. Он был зол на самого себя, на то, что не мог поехать прямо к дому зятя, хотя ему не терпелось это сделать. А может быть, его раздражало то, что ему захотелось побывать в доме, где живет Сампэй? Лошадь, чувствуя настроение хозяина, стремительно летела по дамбе, и так они проскакали, должно быть, с ри. Конь покрылся испариной, старик тоже устал. Вместе с усталостью пришло успокоение, и старик превратился в доброго деда. Решительно повернув коня, он спокойно направился к дому Сампэя. Теперь он мог войти в этот дом и с легким сердцем встретиться с Аоямой.
На лугу собралась целая толпа ребятишек.
И когда только успели набежать! Заметили старика и наперегонки мчатся на дамбу. «Дедушка!» — кричат на разные голоса. Присмотревшись, он увидел, что они все в масках: кто маску тэнгу[46] нацепил, кто маску черепахи, а кто и ямамбы. Старик не мог удержаться от смеха. Каких только тэнгу здесь не было! «Тэнгу Большой», «Тэнгу Маленький», «Тэнгу-Ворон». И к тому же это были те самые маски, которые он на днях привез в подарок Сампэю и этим мальчишкам.
— А Сампэй здесь? — просто спросил старик, наклонившись с лошади.
«Тэнгу Маленький» и «ямамба» переглянулись и сказали:
— Нет.
— Ну, а Дзэнта?
«Тэнгу-Ворон» и «Черепаха» переглянулись и сказали:
— Их обоих нет. Они дома.
— Так… Ну, а дом их где?
— А вон!
И дети пошли вперед, показывая дорогу. Конь двинулся следом за ними. Слева и справа от него шагали «тэнгу», «черепахи» и «ямамбы». И старик невольно рассмеялся. Тут один из «тэнгу» протянул ему маску «Тэнгу Большого».
— Возьмите, дедушка!
— Откуда это?
— Да она у нас лишняя оказалась.
Это была та самая маска, от которой отказался Сампэй. Старик охотно взял ее и, превратившись в «Тэнгу Большого», поехал к дому внуков.
А там все собрались у коровника, где были привязаны коровы по кличке Сирояма и Санда, и рассказывали бабушке, как Сампэй свалился с коровы. Тут в ворота въехал всадник в маске «Тэнгу Большого», в сопровождении целой оравы мальчишек.
— Ну как мы выглядим? — весело спросил «Тэнгу Большой».
По голосу и фигуре все сразу догадались, что это был старик Оно, и, увидев огромные маски на маленьких фигурках, стоящих рядом с ним, расхохотались. Так было забыто отчуждение, длившееся более десяти лет, и никто более о нем никогда не вспоминал.
Отец Сампэя и Дзэнты заболел воспалением легких и его положили в больницу. Мать поселилась там же, чтобы ухаживать за ним. Мальчики в доме одни, однако ни скучать, ни бояться чего-либо им некогда — в доме чрезвычайное положение. Правда, еду им готовит жена скотника, но в остальном они предоставлены самим себе.
Воскресное утро. Еще очень рано, но Сампэй уже на ногах.
— Дзэнта! — зовет он брата. — Пошли скорее на горку. Будем делать зарядку. Скоро солнце взойдет.
На часах четыре утра. Но еще вчера они договорились, что теперь станут закаляться. Да и мама, уходя в больницу, сказала:
— Меня не будет неделю, а может, и две. Извольте заботиться о своем здоровье! — И голос у нее при этом был необычно строг.
Да, теперь надо быть бодрыми и мужественными.
— Дзэнта! — зовет Сампэй.
— Слышу! — откликается Дзэнта и, отбросив одеяло, подпрыгивает на постели.
Он подпрыгивает еще раз, повыше, и они наперегонки раздвигают ставни и бегут на горку за домом. Солнце еще не встало. Мальчики направляются в персиковый сад. Там за сосной они облюбовали ровное местечко. Прибежав под сосну, они становятся по стойке «смирно!».
— Внимание! — подает команду Дзэнта. — Начинаем упражнения для ног.
Потом они делают упражнения для пояса, для рук, и, наконец, для шеи. Зарядка закончена, но Сампэй недоволен. Ему все еще мало.
— Внимание! — истошным голосом вопит он, закрыв глаза. Голова его при этом трясется, а рот разинут.
Дзэнте становится смешно, и он хохочет.
— Ты чего? — оглядывается Сампэй, не понимая, что причина смеха — он сам.
— Да так.
Сампэй, подражая брату, кричит:
— Упражнения для шеи начинай!
Сдерживая смех, Дзэнта вертит шеей: «Раз-два-раз-два…»
Они двигают ногами, руками, наклоняются и выпрямляются, а когда кончают зарядку, на востоке, за дальними горами, уже поднимается круглое, как диск на японском флаге, солнце. Оно большое и темно-красное.
— Бандзай! — орут мальчики во все горло и машут руками, приветствуя утреннее светило.
Затем они завтракают у жены скотника и идут домой. Там они растягиваются на татами, но им кажется, что в доме появилось слишком много теней и эти тени все сгущаются и сгущаются. Сампэю не лежится.
