Вася приставил к полу вывернутую доску и слегка прихлопнул её ногой. Грустно было на сердце у Васи.
Словно какая-то завеса поднялась там, в этом потрёпанном сердце, и выпустила на волю всю печаль, а где-то даже и нелепость Васиного существования.
Словно бы в одночасье стало ему ясно, что жизнь его протекает как-то неправильно, ненормально, а главное, слишком быстро и бесцельно.
Словно жил он, никому не нужный, да ему никто нужен не был. И вдруг… Мало того, что он вдруг нужным оказался — кто-то и ему стал необходим.
Кто-то серый с хвостом… Серые с хвостами…
Хочешь — смейся, хочешь — плачь.
Вася то сидел на диване, то лежал, то курил, то выходил на кухню, грел чайник. Пил Вася горячую воду, так как ни чая, ни, как вам известно, сахару в доме у него не водилось.
В кухонном шкафу скучали в одиночестве только пачка соли и пакетик лаврового листа.
За окошком сначала было светло, потом сумеречно, а потом и совсем стемнело. Вася подумал было о том, что неплохо бы выпить… но сразу прогнал от себя эту мысль. Ему необходимо было поговорить с кем-то… А Лизы всё не было…
На кухне он столкнулся с Ниной Алексеевной.
— Что, Вася, не весел? — спросила она. — Заходи ко мне, налью тебе супу.
— Спасибо, — ответил Вася. — Позже. Я пока… это… жду…
— Ну-ну… Кого же это?
Вместо ответа Вася спросил пожилую учительницу:
— А скажите… бывает так, что человеку тошно не только на себя в зеркало смотреть, а вообще, всю свою жизнь разглядывать?
— Бывает, конечно. Есть много примеров в литературе. Лермонтов, например. Или Достоевский — писали об этом. Изучал в школе?
— Да. Только я про них давно забыл. Я и жил-то в последнее время… как-то очень просто… не до Лермонтова… День прошёл, и ладно. Глаза залил — и спать.
— А что у тебя случилось? Чего это ты такие вопросы задавать начал?
Вася только пожал плечами:
— Да… это… не поверит никто… Пойду… Дома побуду…
Даже Нине Алексеевне Вася не мог рассказать, кого он прождал весь субботний вечер.
В этот день, впервые за много месяцев, Вася заснул трезвым. Утренняя опохмелка — не в счёт.
Во сне он видел себя, несущего на руках своего сына. Когда Ванюшка был ещё совсем маленьким. В пелёнках.
Лиза появилась утром.
— Привет, — пропищала она.
Вася сразу же проснулся.
— Как малыш? — спросил он.
— Похоронили… — Лиза утёрла глаза лапкой.
— Сочувствую… Ты это… Прости нас… людей…
— Так заведено в этом мире, — вздохнула Лиза. — Люди… да. А коты? Это сейчас коты ленивые. Вискасом их кормят. А раньше… Сколько мышей погибало… Ладно. Бедный малыш…
Лиза помолчала и подняла глазки на Васю:
— А ты как? — спросила Лиза. — Не надумал к сыну сходить? Смотри… прервётся связь времён… если твой сын будет в другом месте жить. Надо, чтоб здесь. В фамильном доме.
— Да как же я к ним пойду? Во-первых, побриться надо. Во-вторых, у меня же ни копейки денег нет. Что, я к сыну с пустыми руками пойду? Пока на работу устроюсь, пока аванс получу. Не знаю, что делать. Хоть сейчас бы к нему побежал, но…
— Ах, да! Я и забыла! — взмахнула хвостом Лиза. — Я же ещё вчера собиралась тебе принести, а ты похмеляться убежал. Подожди. Я сейчас.
На этот раз Вася терпеливо ждал возвращения Лизы.
Она появилась минут через пятнадцать. В маленьких лапках, чуть придерживая носом, она держала довольно большой для неё круглый предмет.
— Бери! — пропищала она.
Вася наклонился и взял из лапок Лизы этот предмет. Это была старинная монета!! Господи! Что это?
Монета блеснула в руках у Васи.
— Лиза! Ты что принесла? Она что — золотая?
— Как видишь, — с достоинством ответила Лиза. — Своему прапрадеду спасибо скажи. Ну, и моему.
— Как? Как?
— Когда революция началась, твой прапрадед эти монеты припрятал. Вернее, моему прапрапрапрадеду оставил не сохранение. Ведь наша жизнь короче человеческой. Так и сказал: «Отдадите, мол, моим потомкам. Если им надо будет».
— Так это…тащи их все сюда! Там же много?
— Нет, дорогой. Всему своё время. Ты давай-ка беги на набережную. Туда, где нумизматы собираются. Монету продай. В парикмахерскую сходи, еды купи. Может, даже рубаху себе купишь новую. И — к сыну! К сыну и к жене! А завтра — работу искать.
— Да, — сказал Вася, пристально разглядывая монету и вертя её в пальцах. — Да. Ты, наверное, права. Я, наверное, так и сделаю.
— Беги!
— А ты? Вы… как же?
— В одну воронку снаряд дважды не падает. В одной квартире два дня подряд мышей не травят. Беги!
Вася уже сбрасывал домашние тапки.
— Стой! — вдруг остановила его Лиза. — Я забыла тебе сказать. Нельзя обо всём этом рассказывать никому. Только сыну, когда он подрастёт. Ну, и дочке можно. Когда родится. Понял?
— Чего тут не понять, — вздохнул Вася и натянул куртку. — До встречи, Лиза.
Тётя Маша, жена дяди Васи, никак не могла понять, что же случилось с её бывшим, а теперь — уже снова настоящим мужем. Пить перестал, на работу устроился. Сам!
Вечером — шутка сказать! — книжки стал читать. Сочинения Лермонтова и Достоевского, и других писателей, которые нашлись в домашней библиотеке учительницы Нины Алексеевны.
С сыном по выходным то в зоопарк выбирается, то в музей.
Только странность одна у него появилась: вроде бы иногда разговаривает с кем-то, а никого вокруг не видно. Или спать ложится — кому-то вроде как рукой машет. А на ночь ставит на пол тарелочку с крошками хлеба и сыра.
Глядь, а с утра тарелочка и пуста…
— Ты чего это, Вася? Кого это ты кормишь? — спрашивала Маша — Расскажи!
А Вася — ни в какую:
— Да так… — говорит. — Ты, Мань, меня не спрашивай пока. Вот Ванюшка подрастёт — я ему всё расскажу.
Тётя Маша поспрашивала мужа, поспрашивала, да и отстала. Привыкла.
Сама стала тарелочки с хлебом и сыром на ночь ставить. Она ведь добрая женщина, эта тётя Маша.
