— Пускай рассосались! — сказал Ёж и махнул передней лапой. — По правде сказать, я муравьёв терпеть не могу! Такая кислятина!
И весь сморщился. И опять хрюкнул.
— В книжке написано, что вы любите мышей, — сказала настойчивая Маня.
— А что, у вас есть мыши? — обрадовался Ёж.
— Нет. Но я их боюсь. Ни за что не стала бы их есть!
— О вкусах не спорят, — важно заявил Ёж, почесал себе спину, сам об себя укололся и опять хрюкнул. — Нервы расходились, — сказал он. — Сам об себя стал колоться! Этого ещё не хватало!
— А отчего у вас нервы? — спросила Аня.
— Я сам не понимаю, как я их с них снимаю.
— Кого «их»? И с кого «с них»? — спросили обе девочки в один голос.
— «Их» — конечно, грибы, а «с них» — конечно, с колючек! Вчера я слушал ваш разговор. Их с них. Или них с их.
— И как же вы их с них? — спросила Аня. Она так заинтересовалась, что даже перестала робеть.
— Забыл, — сказал Ёж. — Забыл, как их с них. Помню, прихожу на поляну. На ней грибы. Ложусь на спину и начинаю по грибам кататься. Это я твёрдо помню. Грибы накалываются на мои иглы. Это тоже твердо помню. Прихожу в нору… А дальше? Как я их с них? Или них с их? Ничего не помню!
— Может быть, с вас их снимает ваша жена, Ежиха? — спросила Маня.
— Вот ещё! Станет моя жена такими пустяками заниматься! Она женщина учёная, в школе преподаёт, а хозяйство совсем забросила, все я да я один! И по грибы — я, и по червей — я… Кстати, совсем забыл: сегодня ночью мне приказано принести червей. Растворяюсь.
Он хрюкнул и в самом деле стал растворяться. Он растворился в воздухе, как кусок сахара в чае. Через пять минут его уже не было. Пустой угол.
— Может быть, он еще тут? — спросила Аня. — Растворился, но не ушел.
— Давай пощупаем. Если он еще тут, мы уколемся.
Пощупали. Не укололись. Значит, Ежа и в самом деле не было.
Ноги у девочек были прямо ледяные (они вылезли из кроваток в пижамах, но босиком).
— Может быть, ляжем? — спросила Маня.
— Ляжем. Только ни за что не будем спать. Ладно?
— Ладно.
Девочки тихонько-тихонько, на ледяных ногах, вернулись в спальню и легли. Но ужасно старались не спать. Так и не спали, пока не заснули.
На другой день всей группой ходили к речке. Зинаида Петровна позволила пошлёпать по воде босиком. Вот это было удовольствие!
Вода была тёплая-претёплая! Женечка Яхонтов купал свою черепаху. А Вова Марисов упал в воду, как был, в трусах. Зинаида Петровна сделала ему выговор, сняла с него мокрые трусы и надела на него свою вязаную кофту. В этой кофте поместилось бы три Вовы Марисовых. Она была ему от шеи до самых пят, а рукава даже по земле волочились. Зинаида Петровна зашпилила на нем кофту булавкой у самого горла, и Вова шёл домой весь в кофте, как парусный корабль под парусами. Мальчишки над ним смеялись, но Зинаида Петровна это запретила, сказала, что Вова уже наказан и теперь будет осторожнее. Он утешился и даже стал взмахивать пустыми рукавами, изображал летучую мышь, так что другие ребята ему завидовали.
Дальше нашли осиное гнездо. Интересное: сделано как будто из серой бумаги. Осы летали вокруг гнезда и деловито, одна за другой, в него забирались. Ребята столпились вокруг гнезда и смотрели, как осы хозяйничают.
— Они туда мёд таскают, — сказал Серёжа Давыдов. — Я бы этого мёду поел.
А Аня стала расспрашивать Зинаиду Петровну:
— Почему оно бумажное? Откуда осы бумагу берут?
— Сами делают.
— Из чего?
— Из того же, из чего мы: из древесины.
— А что такое древесина?
— То же, что дерево.
— Почему же тогда не сказать просто «дерево»? Зачем какая-то глупая «древесина»?
— Аня, не торопись называть «глупым» всё, чего ты не понимаешь.
— А кого надо торопиться называть глупым?
— Никого. Торопиться вообще не надо.
— А почему же вы сами сказали: «Дети, надо торопиться домой»?
— Да, пожалуй, ты права. Иногда торопиться надо. А пока не задавай больше вопросов, а то мы до завтра не уйдем.
Зинаида Петровна стала собирать ребят, уводить от гнезда, а Аня бормотала себе под нос:
— «Не торопиться», а сама торопится…
А за обедом Серёжу Давыдова укусила оса. Прилетела и укусила. Наверно, из того самого гнезда, а Серёжу укусила за то, что он хотел поесть осиного мёду. Осы — они этого не любят. Пчёлы — ручные, а осы — дикие. И то иногда пчела человека кусает.
Серёжа, молодец, не плакал, а только говорил:
— Ничего, это со мной уже было.
После дневного сна пошли с Натальей Ивановной на малую прогулку, по территории. Ребята больше любили гулять в лесу, а Аня — на территории. Потому, что вокруг территории — забор и можно было всю прогулку не отходить от забора и считать в нём доски. Только никогда не давали ей до конца досчитать: всегда оторвут от дела и прочь уведут. А до следующего раза она забывала, где остановилась, и опять начинала заново. Вот и на этот раз Аня шла вдоль забора, трогала доски пальцем и приговаривала:
— Пятьдесят шесть… Пятьдесят семь… Пятьдесят восемь…
Подошла Маня.
— Давай в салочки поиграем.
— Нет.
— А в кучу малу́?
— Нет. Не мешай. Я считаю.
И вдруг — пятьдесят девятая доска оказалась сломанной. Не совсем, а наполовину.
Аня с Маней сели на корточки и стали смотреть в дыру. За забором был обыкновенный берёзовый лес, в котором они тысячу раз гуляли. Но отсюда, сквозь дыру, он казался очень красивым.
— Давай вылезем! — сказала Маня.
— Давай!
Маня, маленькая, быстро пролезла сквозь дыру и оказалась за забором. За ней полезла Аня и зацепилась платьем за гвоздь. Голова и верхняя часть тела у неё оказались в лесу, а всё остальное — на территории. Аня болтала ногами в воздухе, но это не помогало — гвоздь держал её крепко.
— Иди скорей сюда! — шёпотом кричала Маня.
— Не могу! — отвечала тем же голосом Аня. — Кто-то меня держит!
И ещё сильнее болтала ногами.
Тут раздался голос Натальи Ивановны:
— Пятая группа, домой!
Маня заметалась, как кролик. Влезть обратно на территорию через дыру она не могла, её заткнула собой Аня, которая всё продолжала болтать ногами.
— Попадёт нам от Наташи! — кричала шёпотом Маня.
— Меня кто-то держит. Может быть, это собака? — отвечала тем же голосом Аня.
— Аня, Маня! — кричали на территории ребята. — Зайцева, Уткина!
Они с Натальей Ивановной уже обнаружили, что Аня с Маней пропали, и теперь их разыскивали.
— А вот из забора какие-то ноги торчат! — закричал Вова Марисов.
Тут Аня почувствовала, что её кто-то тянет за ноги из дыры. Платье треснуло и разорвалось. Наталья Ивановна вытащила Аню, поставила её на землю и строго сказала:
— Вечно твои фокусы, Зайцева! Как тебя угораздило залезть в эту дыру?
— Я считала, — ответила Аня.
— Что ты считала? С ума сойдешь от этой девчонки!
— Доски в заборе.
— Чем же ты их, животом, что ли, считала?
— Нет, головой, — сказала Аня.
— Еще того лучше! А где Уткина?
Когда Наталья Ивановна сердилась, она всех ребят звала по фамилиям.
— Я здесь, — раздался Манин голос, и в дыру просунулась кудрявая голова с круглыми серыми глазами. За головой вывалилась на территорию и вся Маня.
— Ну, вот что, — сказала Наталья Ивановна, — обе вы, Зайцева и Уткина, будете наказаны. Экие скверные девчонки! Мы их по территории ищем-ищем, а они, видите ли, доски считают, да еще головой.
— Я не считала, — сказала Маня, — я только пролезала. Я вообще считать не умею.
— Нашла чем хвастаться! — сказала Наталья Ивановна, взяла Аню с Маней за грязные руки и повела домой.
— Я вас обеих наказала за скверное поведение. Вымойтесь и идите в спальню. Я буду читать ребятам интересную сказку, а вам слушать не разрешаю.
Аня сказала:
— Я эти несчастные… я эти противные… я эти гадкие сказки терпеть не могу.
И сделала пальцы, как когти.
— Больно я тебя испугалась, — сказала Наталья Ивановна.
И пошла и читала ребятам. И ребята смеялись. А Аня с Маней сидели наказанные. И договорились этой ночью снова не спать.
Когда гуляешь во дворе,
Смотри не застревай в дыре!
Опять месяц пришёл в спальню, зашевелились голубые тени, всё стало необыкновенным и сказочным. Аня, хоть и говорила, что сказок терпеть не может, сказочное освещение все же любила. А Маня и подавно.
Чтобы ноги не озябли, девочки надели носки и тапочки, взялись за руки и выскользнули из спальни.
На застекленной террасе было светло как днем. Они выглянули в садик и увидели, что там, посреди огромной цветочной клумбы, лежит какой-то сияющий шар.
