– Ох, я так стара, что уже и не помню этого, Юсинь, – ответила незнакомка и, словно демонстрируя, что угощение безопасно, положила в рот одну конфету с блюдца. – А вот у тебя очень красивое имя. Необычное. Кто тебя так назвал – мама или папа?
– Папа бы-был против этого и-имени, он хо-хотел назвать ме-меня Настей, – девочка чувствовала, что, чем дольше она разговаривает со старушкой, тем более милой она ей кажется. – Это мама п-придумала меня та-так назвать. Ей нравится всё не-необычное…
– Ну так, если сама не хочешь угоститься, может, что-нибудь для мамы возьмёшь? – Незнакомка улыбнулась, приоткрыв в улыбке ровные и белоснежные зубы.
– Пожалуй, во-возьму, – и Юсинь, желая, наконец, покончить с этой заминкой на пути к своему дому, протянула руку к тарелке. – Спасибо, – сказала девочка и, отлепив с горки конфет одну верхнюю, изумрудную мармеладку, начала прощаться: – До с-с-свидания, приятно бы-было по-познако…
Но Юсинь не договорила – ноги внезапно стали такими мягкими и непослушными, что не удержали её. Юся упала на землю, перед глазами всё смешалось в одно большое мутное пятно, блокнот выпал из рук, которые почему-то тоже превратились во что-то пуховое, и лишь голос старушки звучал всё так же отчётливо:
– Ну что ты, золотко, я ведь и готовить-то не умею. Лень мне, понимаешь, лень… – В руках у незнакомки было расписное блюдце, на котором вились дождевые черви и кивсяки-многоножки. По плоскому бурому камню, который только что был «пирогом», ползали жирные чёрные тараканы.
А на безвольной Юсиной ладони лежала зелёная «мармеладка» – клоп-вонючка.
* * *
Лысый мужчина сидел за столом, низко опустив голову. Перед ним стояла миска с варёной картошкой и квашеной капустой. Судя по всему, к еде не притрагивались. Со стороны могло показаться, что мужчина спит, – но собака, лежавшая в ногах у хозяина, знала, что он в большом смятении и не уснёт сегодня до тех пор, пока не решит свою проблему.
– Помогите! – закричал кто-то. – Помогите! Больно, так больно!
Чёрно-белая дворняжка встрепенулась и собралась было поднять лай, но мужчина встал из-за стола и замахнулся на неё кулаком:
– Замолчи, Мика! Мне ещё твоего тявканья не хватало…
Собака сразу утихла и приняла прежнюю умиротворённую позу.
– Уже иду! – крикнул мужчина и уныло зашагал в небольшую душную комнату.
– Что опять случилось? – спросил мужчина и присел на крашеную деревянную табуретку. Настолько миниатюрную, что он обязательно раздавил бы её, не будь она так добротно сделана.
– Мне больно, больно! – простонала женщина.
Она неподвижно лежала на узкой тахте, но её руки и ноги двигались так, будто захотели вдруг жить своей собственной, независимой жизнью. Черты лица женщины были прекрасны, но всклокоченные волосы, потрескавшиеся губы и влажный от пота лоб портили всю красоту.
– Они меня душат, они меня убивают…
– Постарайся успокоиться, постарайся понять, что никого, кроме нас, здесь сейчас нет, – мужчина попробовал взять несчастную за руки и удержать от бессмысленных подпрыгиваний. – Скоро Юся вернётся, скоро она будет рядом…
– Они и её убьют, они и ей сделают больно, – глаза женщины были прикрыты (будто ей и впрямь было нестерпимо больно), а голова непрерывно ёрзала по подушке из стороны в сторону – видимо, от этого волосы и превратились в нераспутываемый клубок.
– Никто Юсинь не тронет, – сказал мужчина таким тоном, что стало ясно – он произносит эти слова не в первый раз. – Никто не причинит ей вреда. Она чудесная девочка, самая лучшая девочка на свете. Вот увидишь, она скоро вернётся и будет с тобой рядом.
Но женщина не слышала своего мужа, она повторяла и повторяла, что ей больно, что её душат и убивают, взывала о помощи и стонала так громко, что казалось, ничто не в силах облегчить её страданий.
– Я не хотел этого делать, – вздохнул мужчина и подошел к тумбочке с большим зеркалом и множеством ящичков. – Врач сказала, что снотворное вызывает привыкание, и тебе лучше обходиться без него. Но сейчас я не вижу другого выхода. Прости меня, но мне придётся сделать тебе укол.
Он вытащил из первого ящика шприц и небольшую коробочку с десятью ампулами. Не обращая внимания на слова мужа, женщина продолжала биться в истерике… Когда тело её под действием лекарства наконец смогло расслабиться, мужчина снова сел на табурет рядом с кроватью. Он погладил жену по взлохмаченным волосам, вытер ладонью пот со лба и расплакался.
– Я так любил тебя, я думал, ты будешь счастлива со мной, я думал, что мои молитвы и вера помогут тебе, я был уверен, что я делаю всё правильно… Я не понимаю, почему так всё произошло. Я и сейчас люблю тебя, скажи мне, как тебе помочь? Скажи мне, что ты любила меня, скажи, что простила… – И папа Юсинь обнял спящую жену, зарывшись мокрым от слёз лицом в её одеяло. Он плакал второй раз в жизни.
Юсинь снилось детство. Снилось, что она лежит на маминых коленях, и ей очень спокойно.
Мама только что вернулась из дальней поездки и привезла Юсе большой альбом и масляные мелки. Ещё она купила папе галстук и рубашку, собакам – каждой по резиновому мячику, кошке – новую корзинку-лежанку. Мама расчёсывает Юсе волосы и заплетает много милых малюсеньких косичек – чтобы следующим утром расплести их и увидеть, как Юсинь превратится в кудрявую красавицу.
– Мама, а по-почему папа се-сердится? – спрашивает Юсинь и заглядывает в прекрасные голубые глаза матери.
– Ему кажется, что это всё лишние траты, – улыбается мама. – Тебе понравились мелки?
– Конечно! То-только я не буду ими ри-рисовать…
– Почему же? – удивляется мама и перестаёт расчёсывать волосы.
– Кончатся бы-быстро, – хмурится Юся, – жа-жалко.
– Никогда ни о чем не жалей, – говорит мама и целует Юсинь в лоб, – надо жить так, чтобы каждый момент был полон радости. Я куплю тебе ещё много мелков – ты, главное, не переставай рисовать…
Девочка внимательно смотрит на маму – ни у кого на свете нет таких красивых каштановых волос и небесно-голубых глаз. Юсинь хочет спросить ещё что-то, но мамино лицо вдруг начинает расплываться. Оно расплывается и расплывается до тех пор, пока не исчезает.
* * *
– Мама!! – Юся думает, что кричит, но вдруг понимает, что не слышно ни звука. Её рот безмолвно открывается и закрывается, как у рыбы, задыхающейся на песчаном берегу без воды.
Неожиданно кто-то дёргает её за ухо.
Туман перед глазами рассеивается, и девочка видит, что над ней склоняется чья-то морда.
– Ты плоспала слишком долго. Тепель пола плиниматься за лаботу.
Юся уставилась на говорящего. «Может, у меня душевная болезнь, как у мамы?» – подумалось ей… Ведь рядом с Юсей сидел ребёнок, голова, шея, руки и ноги которого были покрыты мягкой густой шерстью. Глаза странного малыша были неестественно круглыми (такими, будто их кто-то нарисовал), нос торчал на лице чёрной круглой кнопкой, а уши походили на кошачьи. На мальчугане (если, конечно, его можно так назвать) был тёплый цветной свитер и широкие штанишки.
– Улса тебя долго в помощницы ждала. Целых четылнадцать лет! А ты спишь втолые сутки… Не стыдно?! – спросил ребёнок и смешно погрозил Юсе пальцем, кончик которого заканчивался острым когтем.
– Не стыдно? – повторили вдруг чьи-то знакомые голоса.
Ошеломлённая Юсинь подняла глаза и увидела, что над ней вместо неба – деревянный потолок, под которым, неизвестно на чем держась, тянется толстая длинная берёзовая ветка. А на ветке чешутся, гогочут и шипят противные серые крылатки.
– Не стыдно?! – снова крикнула одна из крылаток и, повернув голову набок, зло вытаращилась на девочку. Казалось, её гигантский чёрный клюв, похожий на клюв тукана, сейчас перевесит тело птицы, и она со стуком упадёт на пол, – но этого не произошло.
– Да замолчите вы, попугаи! – крикнул мохнатый ребёнок.
Юсинь медленно перевела взор с потолка на него. Девочка разглядывала сидящее рядом с ней существо и неторопливо думала: «Ведь это же сон, правда?»
Ребёнок пододвинулся к Юсе и, приблизившись к самому уху (настолько близко, что Юсинь даже стало щекотно от шерсти), шёпотом сказал:
– Меня зовут Лыська, я должен плисматливать за тобой, пока Улсы нет дома.
Юся решила, что она, скорее всего, точно заболела и прямо сейчас лежит в своей уютной кровати, дома, а всё, что происходит в данную минуту, – просто кошмарный сон. Однако во сне тоже надо быть вежливой – и Юсинь открыла рот, чтобы учтиво представиться.
– Ты не можешь пока лазговаливать, – сказал ребёнок, увидев, как Юся пытается выдавить из себя хотя бы один звук. – Улса заблала на влемя твой голос. Сказала, что его надо починить. Как ты умудлилась его сломать? – спросил Лыська и в один прыжок перебрался с кровати на круглый стол посередине комнаты.
