— Сейчас милицию вызову!
Крот взмахнул серебряной тростью, и ружьё рассыпалось, как трухлявая деревяшка.
— Вот тебе и милиция! — поучительно сказал он и потянул носом, принюхиваясь. — Ты сегодня ничего не находил?
Серёжик не расслышал. Он стоял жалкий, маленький, совершенно беспомощный и, плача, думал только о том, что никто его не спасёт, что мажуся, дорогая и любимая, пропала НАВСЕГДА.
— Эй, плакса! Ничего не находил?
Серёжик покачал головой. Сегодня он только терял. НАВСЕГДА ПОТЕРЯЛ МАМУ…
Крот хмыкнул:
— Всюду мне чудится этот запах.
Взмахнув серебряной тростью, он растворился в воздухе. Да, да! Растворился, исчез! Будто его и не было.
Серёжик проснулся на полу и сначала не понял, почему он не в кровати.
Нахмурился: «Какой страшный сон!», улыбнулся: «Сейчас расскажу маме!» и вдруг увидел свиток коричневой бумаги… НЕТ МАМЫ!!! Нет и не будет!!! Как в это можно поверить?! Свиток услужливо подкатился к нему и раскрылся.
«Уведомление о похищении», — теперь самостоятельно прочитал Серёжик.
Разноцветные буквы. Будто кто-то писал, открыв новую пачку фломастеров, то одним, то другим цветом. Кривые, печатные. Будто этот кто-то выводил их не очень уверенно.
«Я, Дракон Драконов, сеющий ужас, Ноэль Восемнадцатый, Великий и Прекрасный, Могущественный и Великолепный, настоящим уведомляю, что 12 июня сего года, мною, Драконом Драконов, сеющим ужас, Ноэлем Восемнадцатым, Великим и Прекрасным, Могущественным и Великолепным, похищена ежиха Серёжиха, проживавшая по адресу: Дальний Лес, улица Самолетная, дом 2.»
Внизу круглая печать, в центре которой возвышается гора, похожая на птицу. Птица расправила крылья, вот — вот взлетит. И подпись. Светящийся, как молния, росчерк искрится голубоватым цветом.
Читая книжки, Серёжик всегда мечтал попасть в сказку. Чтобы покататься на ковре-самолёте, побегать в сапогах-скороходах, примерить шапку-невидимку, а главное — вволю помахать волшебной палочкой. Взмахнул — и вот он длинный, как Яшка, умный, как Василиса Петровна, у лап велосипед, самокат, ролики, а за окном — мандариновое дерево…
Серёжик так мечтал о волшебстве! И вот, пожалуйста: крот растаял в воздухе, маму украли, на свете живут драконы… Нет, не так: на свете живут драконы, маму украли, крот растаял в воздухе… Не все ли равно как? Зачем такая сказка?
Как жить без мамы? Что это будет за жизнь?!
Зазвенел телефон. Серёжик вскочил и бросился к аппарату. Он стоял в прихожей на старой треснутой тыкве.
Конечно, конечно, это звонит мажуся, ведь у дракона наверняка есть телефон!
— Алё! Алё! — закричал он радостно.
— Самолётная, дом два? — равнодушно спросила трубка. — Мальчик Серёжик?
— Да.
— Собирайся. На тебя поступила заявка.
— Какая такая заявка? — дрогнувшим голосом спросил ёжик.
— Какая, какая… — передразнила трубка. — Из Приюта на Синей горе. В двенадцать часов за тобой приедет машина. Игрушки, одежду, еду брать запрещается.
Серёжик хотел закричать, что это ошибка, но телефон щёлкнул и отключился.
Приют на Синей горе?! Ёжик видел его издалека, когда ездил с мамой на ярмарку. Да и Зелёжик не раз рассказывал про это ужасное место, где работал сторожем его дедушка.
На самом верху лысого холма, не похожего ни на какую гору, стоит длинный барак, а в нем живут осиротевшие ежата. Во дворе несколько деревьев, всегда голых, и зимой, и летом. Все листочки на них объедены. На земле ни травинки, ни одного чахлого кустика. Всякая былинка, выросшая на холме, тут же съедается.
Потому что ежат в приюте кормят плохо. На завтрак дают гнилое яблоко, на обед сушёного червяка, а на ужин заплесневелую муху.
Серёжик никогда не ел мух и червяков, от одной мысли об этом его тошнило.
Дедушка Зелёжика тайком приносил ежатам хлеб, но разве мог один дедушка накормить всех-всех-всех?
Звери Дальнего Леса давно бы забрали приютских к себе, если бы не бездушный закон, который гласил: «Ёжики могут жить только в семьях своего цвета».
Если хомячок или другой какой зверек остаётся без мамы, его берут к себе сородичи. Поэтому нет приютов для хомяков, бобрят, медвежат или сусликов. Один-единственный, ежиный, стоит на холме, пугая обитателей Леса.
Особенно ёжиков.
У калитки затарахтела машина. Серёжик выглянул в окно и замер! Фургон в синюю полоску! В такой черно-синей полосатой форме ходят приютские ежата!!! Он глянул на часы и попятился… Без пяти двенадцать!
Серёжик метнулся в ванную, окошко которой выходило в огород. Залез на подоконник и стал дёргать шпингалет круглой рамы. Тот ходил туго, похоже, его заело. За дверью послышались шаги. Неужели сейчас… схватят?! Сорвут серые штанишки и маечку, нацепят полосатый балахон?
Еще рывок! Окошко поддалось и открылось. Серёжик оттолкнулся и полетел в лопухи.
— Лови его! — послышалось сзади.
Серёжик бросился в кукурузу! Она высокая, она спасёт! Затем свернулся калачиком и покатился с крутого обрыва. Мчался, не разбирая дороги, ведь, когда свернёшься клубком, ничего не видно. Хорошо ещё, что ёжики умеют катиться! А Серёжик умел катиться быстрее всех на Самолётной улице, потому что был маленький и лёгкий. Он летел, как шарик репейника, собирая на иголки листья, щепки, кору и разный мусор. Летел и думал о том, что он дошкольник, и что без мамы ему на улицу выходить не полагается. Ни разу в жизни он не был в Лесу один! Ни разу ни от кого не удирал, не прятался. А теперь…
Удар! Ещё удар! Трах-тара-рах! Как больно налететь на дерево! Потирая ушибленный бок, Серёжик вскочил на ноги, обернулся и, хотя преследователей не было видно, рванул дальше.
Никогда, никогда, никогда он не станет приютским ежонком!!!
Глава 5
Страхи видимые и невидимые
Серёжик пробирался сквозь кусты и папоротник, сквозь завалы сухого валежника, не останавливаясь. Из последних силёнок. Весь исцарапанный, в синяках и ссадинах, он бы и рад был присесть отдохнуть, но позади всё время слышался топот. Преследователи не отставали. Они были большие и сильные, на длинных ногах. А у Серёжика лапки ещё не выросли. Он задыхался, очень хотелось пить, кружилась голова. Больше всего ёжик боялся споткнуться и упасть, потому что подняться не хватило бы сил. И все-таки он споткнулся!
«Конец…» — подумал Серёжик устало и закрыл глаза. «Хватайте меня, тащите! Забирайте серую маечку. У меня нет сил даже смотреть на вас». Ёжик лежал как мёртвый и ждал, что его вот-вот сгребут в охапку чьи-то грубые лапы.
Но вдруг у самого уха кто-то шепнул:
— Прячься! За мной! Скорее!
Серёжик открыл глаза и увидел зелёную ящерицу с глазами цвета жареной картошки.
Она шмыгнула в нору, почти незаметную под кривыми корнями. Серёжик протиснулся за ней. Ящерка, оглядываясь, побежала вперед. Серёжик бросился следом. Наконец она остановилась и, понизив голос, медленно произнесла:
Когда с листьев облетят деревья,
Когда потечёт ручьями дверь,
Кто спасает, сам найдет спасенье.
Вчера станет завтра. Верь не верь.
Ящерица пристально посмотрела ему в глаза и прищурилась:
— Понял?
Серёжик покачал головой:
— Чепуха чепуховская!
На всякий случай он сделал шаг назад.
«Какая-то сумасшедшая ящерица! — подумал ёжик. — Несет околесицу. Такая начнёт кормить песком и будет говорить, что это пряники…»
Новая знакомая хмыкнула:
— Чепуха то, что ты стоишь сейчас и боишься!
Она ударила хвостом и, закружившись, юркнула под землю.
Серёжик покраснел. Он знал, что некоторые ящерицы умеют читать мысли.
Ну и не говорила бы глупости!
А то дверь растечётся, завтра станет вчера, а деревья куда-то улетят! Серёжик вздохнул и побежал на свет, который виднелся в конце длинного земляного коридора.
Выглянул из норы: тихо, лишь незабудки колышутся от лёгкого ветерка. Серёжик осторожно выбрался наверх. Куда идти? Домой — нельзя: поймают. Папы, бабушек с дедушками, тёть и дядь у него нет. А ёжики, что носят зелёные кеды, не могут взять к себе ёжика в серых тапочках.
В голове вертелись глупые стихи ящерицы. Вообще-то Серёжик плохо запоминал стихи, а эти, липучие, сами прицепились:
Когда с листьев облетят деревья,
Когда потечёт ручьями дверь,
Кто спасает, сам найдет спасенье
Вчера станет завтра. Верь не верь…
Очень хотелось есть. С каким удовольствием Серёжик бы съел тот борщ, от которого вчера морщил нос!
Он проверил карманы в надежде найти хотя бы крошечку хлеба. И с удивлением вытащил ключ. Тот засиял на солнце голубыми и красными лучами, и это было так чудесно, что Серёжик улыбнулся.
