Эта идея показалась Герману очень убедительной. В таком случае ему, само собой, не нужно было извиняться за опоздание, потому что он с полным на то основанием мог вообще не приходить на занятия. Более того, неправы оказались бы все остальные, это они должны были выдумывать убедительную причину, объясняющую, почему они в неурочный час явились в школу.
Честно говоря, Герман, конечно, не мог не признать, что, в общем-то, могло выйти и по-другому, а именно: как-то раз за много столетий один день по недосмотру могли посчитать дважды. Следовательно, сегодня был вторник, и, что касается школы, никакой такой разницы с понедельником не существовало.
Одно, во всяком случае, было точно: до тех пор пока на этот вопрос не будет дано научно обоснованного ответа, учителям придется обходиться без Германа. Прямо-таки ужасная безответственность, как легкомысленно и беспечно жили люди, не задумываясь о завтрашнем дне! Но он, Герман, не из их числа. Он изучал хронологию, был одним из выдающихся исследователей в мире, может быть, даже самым лучшим. Он основал календарологию, стал основоположником новехонькой научной дисциплины. Бестолковые современники будут, понятное дело, чинить ему всякие козни, это ясно как божий день. Впрочем, такое ведь переживали все великие ученые, во всяком случае, в начале творческого пути. Позднее же им вручали Нобелевскую премию, а имена их упоминались во всех учебниках и хрестоматиях.
Герман, наморщив в раздумьях лоб, брел, не обращая внимания на дорогу.
Исследовать суть дела строго научно — это звучало красиво. Но как именно? Спросить ему, естественно, было некого, потому что все кругом были убеждены, что сегодня понедельник. Проверить правильность расчетов тоже не удастся: с чем потом сравнивать эти результаты? Считать в обратном порядке от сегодняшнего дня бессмысленно, ведь пришлось бы исходить из того, что нынче понедельник, вторник или воскресенье, а ведь именно это-то и требовалось выяснить. Счет от сотворения мира до сегодняшнего дня тоже ничего не даст, поскольку никто точно не знал, когда это событие состоялось.
Герман вздохнул. Мысли его все больше и больше путались, а дождь холодными и сырыми щупальцами все глубже и глубже пробирался в рукава и за воротник.
Насколько труден этот вопрос, он себе, признаться, не представлял. Так и не придя ни к какому решению, он после некоторых размышлений отказался от идеи стать основоположником нового научного направления. Тут следовало действовать иначе. Например, призвать на помощь оракула или бросить жребий. Или посмотреть, что говорят приметы. Да, быть посему! Пусть выбор сделает судьба.
Он огляделся по сторонам и выяснил, что находится на площади, которой никогда прежде не видел. В центре ее возвышался красивый фонтан, а все вокруг было вымощено черными и белыми каменными плитами. Камни выстраивались в причудливые узоры — это было именно то, что ему требовалось для игры с судьбой.
Если он сумеет добраться до той стороны площади, наступая только на белые пятна, это будет означать, что сегодня действительно понедельник и ему все-таки следует пойти в школу. Не важно, насколько он опоздает. Но если ему не удастся пересечь площадь, значит, сегодня воскресенье — и прощай занятия! Он дал самому себе честное слово стараться изо всех сил и не жульничать.
Он долго скакал по площади: вперед, налево, направо, назад — если прямого пути не было. Иногда он замирал, качаясь на одной ноге, потому что ему требовалось время подумать, а места для двух ног не хватало. Он представил себе, что каждая черная плита была глубокой, мрачной бездной, в которую он неминуемо сорвется, едва лишь дотронется до камня. Там, на дне, обитали ядовитые змеи, скорпионы и гигантские пауки-птицеловы, которые норовили схватить его своими длинными лапами. От этой картины ему стало по-настоящему жутко. Так жутко, что он предпочел бы сейчас отказаться от своей затеи и просто-напросто убежать. Однако он не осмеливался. Он бросил вызов судьбе и во что бы то ни стало должен был выстоять до конца. Он постарался отогнать от себя воображаемых пауков, но вместо этого в голову ему пришла мысль, еще больше смутившая его.
Узоры, сложенные из черных и белых плит, не повторялись, а составляли каждый раз новую фигуру. А что, если за ними скрывались какие-то тайные знаки, может, даже буквы неведомого алфавита? И кто знает, чем закончится его игра? Он почувствовал себя человеком, который нашел огромную загадочную машину с множеством кнопок и клавишей и беспорядочно нажимает на них, не осознавая последствий. А ведь могло произойти все, что угодно! Быть может, перепрыгивая с камня на камень, он ненароком составлял волшебную формулу, которая разбудит дремлющее в чреве земли исполинское чудовище, и оно поднимется наружу. Или он сам внезапно перенесется на другую планету, или в четвертое измерение, или куда-нибудь еще. Ему было страшно пошевелиться.
А вдруг эта площадь была создана специально для передачи секретных сведений? Может быть, где-то за пределами Земли, в космосе, вращался спутник, улавливающий каждое движение Германа и передающий результаты на центральную шпионскую базу. И там его послание уже вызвало настоящий переполох.
— Тревога! — закричали бы шпионы, перебивая друг друга. — Кто этот мальчик? Откуда ему известен наш секрет?
— Одно, во всяком случае, несомненно, — мрачно сверкнув глазами, процедил бы шеф разведки. — Он представляет для нас смертельную угрозу. Он слишком много знает. Доставьте его ко мне живым или мертвым!
Против Германа выступило бы целое войско, и в мгновение ока он был бы окружен.
— Ну, мой мальчик, — спросил бы его первый шпион, — чем это ты тут развлекаешься?
— О, я играю в игру, — ответил бы Герман, — с помощью которой хочу выяснить, действительно ли сегодня понедельник и нужно ли мне идти в школу…
— Любопытно, — криво усмехнулся бы второй, — кому же ты играючи передал формулу нашего секретного оружия?
— Понятия не имею, — пожал бы плечами Герман. — Это чистая случайность, клянусь пустым карманом!
Шпионы обменялись бы многозначительными взглядами.
— Похоже, это крепкий орешек, — пробормотал бы первый шпион. — Однако наш шеф знает, как развязать язык молодчику вроде тебя. Поверь, ты нам все выложишь. Взять его!
И тогда они усыпили бы Германа хлороформом, связали бы его по рукам и ногам и упрятали бы в багажник своего шпионского автомобиля.
И никто бы о нем никогда не услышал.
По площади шли люди, почти все под зонтами, и Герман спросил себя, как же они могут так беспечно ходить туда-сюда, совершенно не задумываясь о грозящей им опасности. И тут его буквально бросило в жар, несмотря на дождь, мокрой холодной лапой заползавший ему в рукава и за воротник плаща. В этот самый момент он заметил трех хмурого вида мужчин в черных шляпах и черных непромокаемых плащах. Они медленно надвигались прямо на мальчика, не спуская с него глаз.
Так, значит, шпионы все-таки за ним явились!
Герман сорвался с места и припустил что есть мочи. Он перебежал через площадь, юркнул в ближайшую подворотню и оказался в каком-то переулке. На бегу он оглянулся назад. Похоже, за ним никто не гнался, хотя это мог быть отвлекающий маневр. Шпионы наверняка взяли его в кольцо, значит, рано или поздно он все равно попадется, если, конечно же, не перестанет метаться как загнанный зверь.
Он остановился и принялся размышлять. Теперь ему вдруг стало холодно, у него промокли ноги, а куртка отяжелела от сырости. Германа начал бить озноб.
Ему надо выбраться отсюда незамеченным, это ясно.
Недолго думая, он забрался в машину для доставки товара — ее задняя дверь была приоткрыта. В кузове рядами висели пальто, костюмы и платья. Фургон, вероятно, принадлежал химчистке или магазину готовой одежды. Герман спрятался за вещами. Едва он уселся, как дверь захлопнулась и наступила кромешная тьма. Затем Герман почувствовал, как автомобиль тронулся с места.
Мало-помалу, сидя в углу позади развешанной одежды, он начал понимать, что его воображение, пожалуй, сыграло с ним злую шутку. Зачем он вообще бросился как угорелый от тех мужчин в черном? Вероятно, они просто прошли бы мимо, не обратив на него никакого внимания. В крайнем случае, они бы поинтересовались у него, почему он мокнет здесь под дождем, и посоветовали бы ему поскорее идти домой. Возможно, они вообще были обыкновенными людьми, а никакими не шпионами.
Только для подобных умозаключений было уже слишком поздно. Теперь он сидел, скорчившись, в темном фургоне, который, подпрыгивая на ухабах, вез его бог знает куда. И эту кашу заварил он сам. Он попал в переплет — все происходило на самом деле, а не в его воображении. Вполне может статься, что этот автомобиль направляется очень далеко, в другой город, возможно даже, в чужую страну. Когда он отсюда выберется? А что, если машина заедет на какой-нибудь склад и простоит там несколько дней? Он погибнет от жажды и голода. Может, ему стоит покричать и постучать кулаками в стенки, чтобы его заметили? Но если его никто не услышит? А если услышат, то как с ним в таком случае обойдутся?
