Побежал Киндзю в дом, принес длинные гвозди и молоток, соорудил под веткой помост на четырех столбах и на помост тот фрукт положил. Теперь уж хоть с бочку вырастет — не упадет.
И что же? Вырос фрукт с бочку. Да какую! И все еще растет, раздувается. Увеличился он до таких размеров, что только троим взрослым под силу его поднять, но потом вдруг перестал расти.
«Ну, наконец-то!» — вздохнул Киндзю и тут почувствовал, как сильно он устал. Так устал, что просто стоять на ногах не может.
«Ну ладно. Пусть лежит до завтра», — решил он и пошел в дом.
Лег он под окном и только глаза закрыл, как слышит: шлеп! Удивился он, выглянул в окно, видит: сидит у золотистого плода огромная жаба, глазами моргает, обеими лапами плод обхватила.
— Ха-ха-ха! — невольно рассмеялся Киндзю — уж очень смешной был вид у жабы.
Но жаба даже не улыбнулась. Расставила лапы, мушмулу держит, не двигается. Что же делать? А вдруг разинет она свою огромную пасть да и проглотит фрукт?
Тут из бамбуковой чащи выбежала большая лисица. Подскочила к помосту, вот-вот вспрыгнет на него. Увидела жаба лисицу, раскрыла пасть, такую огромную, что десять лисиц влезут. Удивилась лиса, тявкнула злобно и удрала в бамбуковую чащу.
Не успела лисица скрыться в чаще, как подползла к помосту огромная змея, метра три длиной. Повернулась жаба мордой к змее да как откроет свою огромную пасть! Оторопела змея, встала столбом и убралась поспешно восвояси.
И откуда появилась эта жаба? Для чего? Сторожить волшебный плод?
Насмотрелся на все это Киндзю, устал. Лег на бок и заснул глубоким сном под лунным светом.
Неужели дровосек Киндзю видел все это во сне? А если все случилось с ним наяву, значит, проснувшись, он увидит тот золотистый плод.
Увидит ли?
Что же будет, что будет?
1. Как Киттёму-сан угрей ловил
Однажды отправился Киттёму-сан угрей ловить. Сидел, сидел на берегу с удочкой — и все без толку, не ловились в тот день угри в Усуки. Поднялся он вверх но реке во владения Такэда и забросил удочку в воду. Сидит, клева дожидается.
Увидели Киттёму-сан два самурая из клана Такэда и решили у него улов отнять. Один из них подошел к рыбаку да как рявкнет:
— Эй, Киттёму! Разве ты не из клана Усуки? Почему ты явился на землю Такэда и ловишь наших угрей? Ну-ка отдавай свой улов!
— Кто же я, как не Киттёму из Усуки. Уж там-то меня как нибудь знают! Разве я позволю себе ловить чужих угрей?! Только что с нашей земли отплыла сюда большая стая рыб. Вот сижу, жду их. — Тут Киттёму дернул за леску и вытащил из воды огромного угря. — Вот, полюбуйтесь! Угорь из Усуки. Я его хорошо запомнил: и голова та же, и хвост. Ну да, наш угорь! — воскликнул Киттёму и отправил рыбу в корзинку.
Тут ему еще один угорь попался, мелкий такой да тощий.
— А этот, похоже, из ваших мест будет. Что-то я его не помню. Эй, ты! — обратился Киттёму к угрю-недомерку. — Ты почему мою наживку хватаешь? На чужое рот разеваешь! На этот раз прощаю тебя, но смотри больше не попадайся.
И Киттёму-сан кинул угря-недомерка в реку. Так и бросал: крупную рыбу в корзинку, мелкую в реку.
Наловил полную корзину угрей и домой отправился, а глупые самураи из клана Такэда ни с чем остались.
2. Несчастливое дерево
Однажды в канун Нового года пошел Киттёму-сан с односельчанами в горы лес рубить. Повсюду росли там сии[54].Стали крестьяне их валить да в вязанки вязать, чтоб домой сподручнее нести было.
А Киттёму-сан топор бросил, сидит себе трубкой попыхивает.
Окончили работу односельчане, вязанки на спину взвалили.
— Пойдем, — говорят, — Киттёму-сан, домой.
— Разве можно сии домой нести? Это же дерево печали, никто его никогда не рубит. К тому же Новый год на дворе, а вы с такой ношей в деревню явитесь!
— Да… Оплошали мы. Зря перед Новым годом сии нарубили.
Бросили крестьяне свои вязанки, другие деревья валить стали.
А Киттёму-сан собрал брошенные вязанки в большую охапку, взвалил на спину и пошел себе восвояси.
— Эй! Киттёму-сан! Ты же говорил, что сии — дерево печали, а сам домой его несешь. Как же так?!
— А я несу дерево радости, а не печали. С ним в дом счастье приходит. Самое подходящее для Нового года дерево. До свидания!
Сказал так и ушел. А люди только руками развели.
3. Как Киттёму-сан кувшин для воды покупал
Однажды Киттёму-сан отправился в посудную лавку кувшин для воды покупать.
Вошел, поклонился хозяйке и говорит:
— Дайте мне кувшин для воды.
— Выбирай, какой душе угодно, — ответила хозяйка. — Есть большие и маленькие. Большой стоит шестьдесят сэн, маленький — тридцать.
— Возьму маленький.
Заплатил Киттёму-сан деньги, взял кувшинчик и пошел домой.
— Вот, купил кувшин для воды, — сказал он жене. — Тридцать сэн отдал.
— Этот мал. Пойди возьми побольше.
— Ага! Побольше, значит. Это тот, который стоит шестьдесят сэн, — пробормотал Киттёму и снова пошел в лавку.
— Купил я у вас кувшин для воды, — сказал он, — да жене он маленьким показался. Поменяйте на тот, что стоит шестьдесят сэн. — Киттёму протянул хозяйке кувшинчик и добавил: — Давеча я заплатил вам тридцать сэн, сейчас возвращаю кувшин. Вместе это будет шестьдесят сэн. Так? А теперь дайте-ка мне кувшин побольше.
Взял он большой кувшин и унес его домой, а хозяйка посудной лавки, говорят, долго потом на счетах считала, все никак сосчитать не могла, за сколько же она большой кувшин продала.
Давно-давно, в деревне Арима, что в стране Хидзэн, жил один крестьянин. И была у него красавица дочь.
Однажды летом, когда рис пошел в рост, не стало воды на его поле.
Собралась тут вся деревня на подмогу: углубили канавки, по которым вода на поля течет, расчистили их, а вода не идет, да и только. Что за напасть такая! Взмолился тут крестьянин:
— Нет больше моих сил! Прошу тебя, Удзигами-сама![55] Помоги мне! Сделай так, чтоб пошла вода на мое поле.
И в ту же ночь явился Удзигами-сама ему во сне и говорит:
— Слушай, крестьянин! У тебя красавица дочь на выданье. Так вот Каппа, что живет в реке Арима, хочет взять ее в жены. Отдашь ее Каппе, вода сразу твое поле зальет.
Проснулся крестьянин, вспомнил сон, стал думать, как ему быть. Неужто дитя родное водяному в жены отдавать придется? Опечалился крестьянин, но никому о своем горе не рассказал. Пошел, как всегда, на поле взглянуть. И видит: у соседей посевы водой залиты, рис весь зеленый стоит, а его поле сухое-пресухое. Земля затвердела и потрескалась, рис пожелтел, вот-вот засохнет на корню.
Взяла его досада, да что поделаешь. Пошел крестьянин вдоль своего поля и не заметил, как оказался у отводной канавки. Смотрит: лежит поперек канавки маленький корявенький Каппа, вход воде загородил, будто запруда какая.
— Каппа-сан! А Каппа-сан! Ты зачем это делаешь? — спросил крестьянин, а Каппа в ответ:
— Отдай мне свою дочь в жены!
Совсем приуныл крестьянин, еле домой доплелся. Заметила дочь, что отец чем-то сильно опечален, и спрашивает:
— Отчего это ты, отец, так печален?
Делать нечего, рассказал крестьянин про свой сон и про Каппу, что воду на их поле не пускает, и говорит:
— Дочка моя милая, прости меня, старика, может, согласишься ты выйти замуж за Каппу?
— Не горюй, отец, положись на меня, — отвечала дочь. — Вот увидишь, будет вода на нашем поле.
Взяла она тыкву-горлянку и пошла к реке Арима. Увидела Каппу и говорит:
— Каппа-сан! Ты хотел взять меня в жены. Я согласна выйти за тебя замуж. Только прежде заполни наше поле водой. Смотри, — продолжала девушка и показала водяному тыкву-горлянку, — я принесла тебе свою душу. Вот эта тыква и есть моя душа. Я брошу тыкву-горлянку в реку, а ты потопи ее. Как только погрузится она в воду, я стану твоей женой.
Сказала так девица, бросила тыкву в реку и пошла домой.
И тут же хлынула вода на поле крестьянина, наполнила его до самых краев, и зазеленел пожелтевший рис.
А в реке Арима появилась тыква; то всплывет, то потонет, то всплывет, то потонет — так и кувыркается в воде. Сколько ни старается Каппа, никак ее не потопить. Тыква-то пустая!
Прошло лето, за ним осень, а потом и зима настала, а Каппа все пустую тыкву в воде топит. Так и не получил он в жены красивую дочь крестьянина — не смог утопить в реке ее душу.
Вот и прекрасно! Вот и хорошо!
Давно-давно жила на свете одна бедная женщина. Родила она восьмерых детей, да в живых остался лишь старший сын Таро. Не было у женщины ни денег, ни земли, и потому сын рвал в горах цветы, продавал их людям, тем они и кормились.
