— Садитесь за стол и ешьте, — сказала Зоя Типтику и Бабушке. — Ешьте что хотите и сколько хотите.
— Но у нас с собой нет денег, — сказала Бабушка.
— Что такое «деньги»? — Зоя посмотрела на своего дедушку. — Не понимаю, о чём говорят эти люди?
— Да, в нашем городе нет денег, обходимся без них, — сказал Последний Доктор и наклонился к самому уху Типтика: — Помни мой совет — не объедайся! Еда у нас вкусная; многие едят, забыв всякую меру, поэтому быстро толстеют. Толстеть вредно и опасно — запомни, мальчик!
Видать, Типтик сильно проголодался после всех сегодняшних переживаний — суп был съеден в один момент.
Но жареное мясо Типтик ел уже помедленнее. И совсем спокойно, аккуратно облизывая ложечку, проглотил порцию сливочного мороженого.
Бабушка съела крохотный пирожок и выпила малюсенькую чашечку чая с клубничным вареньем… Пожалуй, она съела бы ещё что-нибудь, но это наверняка помешало бы ей бегать трусцой.
…В зал входили всё новые люди. Серьёзно, деловито, словно совершая самую важную в их жизни работу, они проглатывали по нескольку тарелок супа, ели котлеты, манную кашу с вареньем, большими ложками черпали мёд из фарфоровых кувшинов. Бабушка смотрела с возмущением: разве можно столько съесть за один раз?
А вот в зал ввалился шарообразный мальчик. Машины засуетились вокруг него, торопливо подсовывая тарелки одну за другой. Чемпион по «медленности» ел так жадно, что противно было смотреть.
— Всё в порядке! — объявил Типтик, отходя от стола. — Спасибо… Живёте вы тут неплохо. Только откуда берётся вся эта бесплатная еда?
— Автоматы! Роботы! Электроника! — с гордостью объяснил Последний Доктор. — Всё делают наши умнейшие машины: пашут землю, пасут коров, мелют муку, пекут хлеб, ловят рыбу, сбивают масло… Рука человека ни к чему не притрагивается. Умные роботы сами делают новых, ещё более умных, роботов. Всё рассчитывают компьютеры.
— Здорово! Это мне нравится, — сказал Типтик.
И только он хотел было обтереть рот рукавом своей курточки, как внезапно подкатилась специальная машинка и приложила к его губам чистую салфетку. Типтик улыбнулся во весь рот:
— А это уж совсем красота!
— Прра-правильно! Красота! Карр! — раздалось откуда-то с самых верхних полок.
— Воронуша!.. Миленький! Чудная моя птичка! «Птичка» почистила лапой клюв и заплясала по полке, распевая:
Карр-карр-карр!
Ох, и вкусный здесь товар!
Не товар, а чудеса:
Пирроги и колбаса!
— Слезай сейчас же! — закричал Типтик. — Слезай, кому говорят!
— Воронуша! — строго приказала Бабушка. — Марш вниз! Воронуша подумал-подумал, сунул клюв в банку с компотом, проглотил ягоду, опять подумал… И нехотя спрыгнул с полки прямо на плечо Типтику. Вот радость-то!
Радость?.. Вы посмотрели бы вблизи на «птичку»! Как он ужасно растолстел и отяжелел! Голова, шея, хвост — всё было выпачкано вареньем, салом, сметаной, мёдом; перья слиплись, к ним пристали крошки печенья, кусочки яичной скорлупы… Да, видать, Воронуша даром времени здесь не терял!
— Не понимаю, из чего сделан этот летающий механизм? — спросила Зоя, осторожно дотрагиваясь до Ворона.
— Никакой это не механизм, — обиделся Типтик. — Это самая настоящая живая птица…
— Высокого напряжения? — Зоя испуганно отдернула руку.
— Бедная моя внученька! — Последний Доктор обнял девочку. — Мы с тобой теперь не видим в нашем городе ничего живого, ничего естественного. Одни механизмы! А ведь это, если не ошибаюсь, настоящий, чистокровный ворон, называемый по-латыни «корвус коракс»…
— Это не машина?! — Зоя даже подпрыгнула от удивления.
— Говорящий ворон! — Типтик с гордостью оглянулся вокруг. — Ни у кого нет такого. Его зовут Воронуша.
Их окружили люди; всё громче и веселее толковали они о птицах — о воронах, синицах, воробьях, которых нигде теперь в городе не встретишь. Говорят, раньше их было сколько угодно, а вот теперь…
Воронуша дремал, полузакрыв глаза. Он не слышал, как к ногам Типтика подкатилась машина, не видел, как высунулся из неё длинный рычаг с крючком на конце… Вдруг крючок ухватил Воронушу за лапы и потащил в дальний угол зала — туда, где мыли посуду.
Воронуша отчаянно каркал, долбил клювом по рычагу — ничего не помогало: машина сунула Воронушу под тёплый душ и держала его так до тех пор, пока с перьев не смылась вся грязь…
Типтик хохотал:
— Так тебе и надо — не будешь улетать от нас, не будешь обжираться! Так тебе и надо!
Хохотала великолепная Бабушка, хохотал Последний Доктор, хохотала Зоя, даже «подушечный» мальчик хмыкал, глядя, как Ворон, мокрый и взъерошенный, бился под струями воды.
— А что тут происходит, я спрашиваю? — затараторил ктото у дверей. — Что происходит, спрашиваю я? Спрашиваю, что происходит?
— Карр! Карраул! — завопил Воронуша. — Ворр!..
Глава двадцать третья
СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ
В дверях стоял Дядя Ловушка.
Типтик сразу же узнал его: да-да, тот самый кривоногий человечек в клетчатом пиджачке, с повязкой на глазу!
Моющая машина отпустила Воронушу. Его сильно знобило, и он, распластав мокрые крылья, всем телом прижался к Типтику.
А шарообразный мальчик запел:
Картины Главный Хранитель!
Ты наш дорогой повелитель!
Как ты красив!
Как ты умён!
Как ты хорош
Со всех сторон!..
— Рраз-разбойник! Ворр! — орал Воронуша, лязгая клювом.
— Ай-яй-яй! Как не стыдно забывать старых приятелей, как не стыдно! — качал головой Дядя Ловушка, одним глазом глядя на Типтика. — Если бы не мои верные помощнички, если бы не любезные мои пташки-мермехончики, я бы, наверное, не сразу узнал о появлении в моём городе таких дорогих и важных гостей. Нет, не сразу бы… Вот, прошу принять!
И птицелов протянул Типтику голубую каскетку.
— Ворр! — снова каркнул Воронуша.
— Смеётесь? Хохочете? — Дядя Ловушка так ласково посмотрел на всех, что у Типтика по спине мороз пошёл. — Вместо того, чтобы глотать, жевать и переваривать жирную пищу — вы тут хохочете, вы тут смеётесь?.. Ну-ка, Последний Доктор, скажи, немедленно скажи всем, что веселье вредно, что от громкого смеха человек худеет. Скажи, Последний Доктор, немедленно скажи!
Типтик и Зоя исподлобья смотрели на Последнего Доктора, ожидая, что он сейчас скажет.
Старик молчал, опустив седую голову.
— Глупости! Чепуха-чепухенция! — неожиданно воскликнула великолепная Бабушка. — Смеяться всегда полезно. А вот толстеть вредно. Я выписываю журнал «Здоровье» и там прочитала, что у толстяков сердце обрастает жиром и они быстро…
— Молчать, молчать, молчать! — оборвал Дядя Ловушка. — Молчать! Спорить со мной запрещено! Надо всегда помнить, что нарисовано на картине. А там Знаменитый Художник изобразил, как по улицам стеклянного города — нашего города! — передвигаются сытые, толстые людишки. Все должны жить, как на Картине. Все, все, все!
— Но мы… мы никогда не видели эту Картину, — пробормотал Последний Доктор.
— Вам и не надо её видеть. Тебе вредно смотреть на неё. Я сам видел эту Картину. Я сам! Я каждый день смотрю на неё. И знаю, что там гуляют толстенькие людишки. Кругленькие, как шарики. Симпатичные, как винтики-шпунтики. И никто там не смеётся. И никто не бегает… Ах, значит, ты мне не веришь, Последний Доктор? Поберегись, лекарь: можешь попасть туда же, куда угодил твой неразумный сыночек!
— Что с моим папой! — быстро спросила Зоя. — Где он?
— Спокойно, спокойненько! — прикрикнул Дядя Ловушка. — Волноваться, милая девочка, категорически запрещено. Запрещено волноваться! Запрещено задавать вопросы Главному Хранителю… За своего папочку не беспокойся: твой драгоценный папуля отдыхает возле моей избушки, кушает хлебушко, глядит на небушко… Хи-хи-хи!
Но никто не рассмеялся. Все испуганно глядели на Дядю Ловушку.
И только Воронуша громко крикнул:
— Врраки!
Дядя Ловушка, не обращая внимания на Ворона, цепко ухватил Зою за подбородок, подтянул её лицо к своему кривому носу и проговорил тихо, но так, чтобы все слышали:
— Запомни, миленькая девочка, сама запомни и другим расскажи, чтобы все-все запомнили: я никому не позволю — нет, не позволю! — смотреть на Картину. Вам на неё смотреть опасно! Картина заколдована. Заколдовал Знаменитый Художник Картиночку…
— Прравильно! — неожиданно каркнул Ворон. — За-кол-до-ва-но! Чу-де-са!.. Урра!
Дядя Ловушка нахмурился и с большим интересом посмотрел на Воронушу. Он оттолкнул Зою, почесал у себя за ухом и забормотал тихонько, едва шевеля толстыми губами: «Я так и думал — он, кажись, знает. Конечно, знает… Надо его в клеточку… Скажет, никуда не денется…» — а потом произнёс громко и ласково, почти нараспев:
