– Я родился в богатой семье, – начал учитель, – И детство моё было безоблачным. Моя мать хотела воспитать меня честным человеком. Поэтому долгое время ограждала от подлостей и низостей мира. Я целыми днями играл в саду, не зная предательства и обмана. А долгими зимними вечерами я сидел на жёлто-красном ковре у огромного мраморного камина и слушал красивые сказки о великих героях и справедливых правителях…
Они шли уже достаточно долго. Старик впереди. Рене – позади. Мальчик пришёл в себя и снова переживал подробности утреннего боя. Горячий ком подкатил к горлу. На глаза навернулись слёзы. Ему удалось спастись. Ири-Тао, вероятно, погибла. Рене был в этом уверен, хотя снова и снова поражался мужеству этой женщины. Так хладнокровно ждать своей смерти. Только для того, чтобы исполнилось предначертанное. Невероятно! Она ведь не могла сама исполнить Пророчество. Ей оставалось только верить, что они с Ирмуной победят.
Сайка… Взбалмошная девчонка, без колебаний пошедшая за ним.
Если Ири-Тао действительно пала жертвой Архота, должно было случиться самое страшное: Ирмуна вынуждена была сразиться со злодеем один на один. И Рене не был уверен, что в этой схватке она вообще смогла бы победить. Но тогда почему Ири-Тао своим колдовством выбросила его на этот лысый безлесый холм?
Увлёкшись переживаниями, Рене упустил нить рассказа старика…
– … меня начали учить грамоте и счёту, я уже твёрдо знал, что стану великим и могучим воином, несущим справедливость всем добрым людям и возмездие всем злым. Только я не был уверен, что герои и воины ещё нужны этой прекрасной земле. Ведь всё, что я видел в жизни, это богатый дом и изысканный сад. А нужна ли доблесть в саду? И для чего мне отвага в доме? И кому я буду нести справедливость, если я в своей жизни и людей-то почти не видел. У меня не было друзей. Единственным моим собеседником, спутником и товарищем во всех моих играх был старый слуга. И вот я, совсем ещё мальчишка, задумал убежать…
Они вошли в какие-то кусты. Тропинка вильнула в сторону, но старик пошёл напролом. Рене ничего не осталось, как лезть за ним сквозь густые колючие заросли.
– Идея настолько захватила меня, что однажды я рассказал свой план слуге, – старик на мгновение умолк. Голос его потемнел, – Он предал меня. Теперь, конечно, я понимаю, насколько наивной была моя мечта. Но тогда… тогда меня предали впервые. Вечером мать устроила мне выволочку.
Не говоря больше не слова, учитель молча ломился сквозь кусты, невзирая на то, что удобная тропинка извивалась всего в нескольких шагах справа.
Наконец, заросли кончились. Под ногами зашуршала галька. Они вышли на берег. Старик снова принюхался.
Рене встал, как вкопанный. Он впервые увидел море, и оно поразило его.
– Нам туда, – учитель махнул рукой в сторону небольшой лодки, – Садись за вёсла, я спущу её на воду.
Мальчик почти не слышал. Море. Великая сила природы. Волны, словно живые существа, пришедшие из неведомых глубин, хватали его за ноги и, преданно облизав лодыжки, отступали с недовольным шёпотом. Не в силах оторвать взгляд, он заворожённо наблюдал за прибоем. Рене очнулся, когда учитель повторно окликнул его.
В лодку Рене забрался с трудом. Конечно, он знал, что это такое и даже видел. Но пользоваться лодкой ему ещё не приходилось. Корма судёнышка покачивалась на волнах, и мокрые доски постоянно норовили выскользнуть из-под ног. Неуверенно ступая по дощатому настилу и хватаясь за борта, он добрался до банки и сел за вёсла. Конечно, неправильно. Задом наперёд.
Оттолкнув лодку, старик ловко запрыгнул в неё и пристроился на носу. Рене попытался грести, но у него ничего не получалось. Мальчик запаниковал и начал хлестать вёслами воду.
– Что ты творишь? – грозно закричал старик, – Как ты сидишь?
Рене удивлённо поднял голову и, поражённый, уставился на собеседника. Крик застрял где-то внутри гортани. Теперь солнце было за спиной у него, и мальчику не надо было щуриться, чтобы увидеть обезображенное лицо старика. Рене мгновенно объяснил себе всё. И тропинку, проходящую в нескольких шагах. И постоянные попытки что-то унюхать. Это было невероятно, невозможно, дико, ужасно. Учитель был слеп.
Рене даже не понял, что он сейчас хотел сделать. То ли закричать, то ли спросить. Но больше всего он хотел выпрыгнуть из лодки и бежать, плыть… прочь… куда угодно! Но лодку уже достаточно далеко отнесло от берега. Издав нечленораздельный звук: то ли хрип, то ли стон, Рене вскочил на ноги. Лодка предательски вильнула вбок и накренилась. Не удержав равновесие, мальчик плюхнулся на банку.
– Стой, не двигайся! – приказал старик, – Ты что, никогда не грёб?
– Нет, – жалобно отозвался Рене.
– Понятно. Прежде всего, успокойся. Сядь и развернись ко мне спиной… медленно, не раскачивай лодку. Так, хорошо. Теперь возьми вёсла и начинай грести. Не опускай вёсла в воду.
– Как же я тогда буду грести? – через плечо удивился Рене.
– Я имею в виду, не опускай вёсла глубоко. Так, чтобы примерно половина лопасти была покрыта водой. И не поднимай высоко, когда отводишь их назад. Зальёшься водой и вымокнешь. А вымокнуть в море – последнее дело, брат.
Дело не сразу пошло на лад, но, в конце концов, мальчик приноровился и повеселел. Отводя вёсла, он уже не поднимал фонтаны брызг.
Лодку теперь не заносило в сторону от каждого гребка. Она послушно скользила по воде всё дальше от берега. Почувствовав себя уверенно, Рене деловито поплевал на руки и перехватил вёсла.
– А вот это зря, – хмуро произнёс учитель.
– Что зря? – удивился Рене.
– Зря ладони намочил…
– Почему?
– Завтра увидишь… – буркнул старик, – Теперь уже всё равно не исправишь. Держи левее.
Рене распирало любопытство: он никак не мог взять в толк, как старик ориентируется посреди моря? Уверенное поведение старика на земле ещё можно объяснить запахами или звуками. Твёрдостью почвы под ногами, наконец. Но как можно ориентироваться посреди воды?
– По ветру, – словно услышав его мысли, отозвался учитель, – Но это не очень надёжно. Вдали от суши ветер меняет своё направление.
– Как же тогда?
– По Солнцу.
– А разве ты можешь его видеть?
– Нет. Но я чувствую его тепло на своём лице. И тени на своих руках.
Мальчик обратил внимание на руки учителя: тень от его головы лежала так, что её граница проходила между средним и указательным пальцами правой руки.
– А как ты оказался на том холме?
– Ты, наверное, очень удивишься, – хмыкнул старик, – если я отвечу тебе, что приплыл на этой самой лодке.
Рене покраснел, осознав глупость своего вопроса.
– Нет, – уточнил он, – Я хотел спросить, как ты меня нашёл? И почему ты вообще меня искал там?
– А я тебя и не искал. Я собирал птичьи яйца, когда ты буквально свалился мне на голову… Солнце скрылось за облаками, – безо всякого перехода нервно сообщил старик, – Пока оно не появится, я не смогу точно держать направление. Скажи мне, ты видишь его сейчас?
– Нет, но знаю, где оно находится. Облака не плотные.
– Тогда следи за направлением, – кивнул учитель, – Только внимательно. Плыть ещё далеко.
Рене окинул окрест нервным взглядом. Земля скрылась за горизонтом. Вокруг со всех сторон плескались волны.
– Ну и как тебе? – словно увидев его взгляд, спросил старик.
– Что как? – не понял Рене.
– Что-что… Море, – нахмурился учитель.
И тогда Рене решил немного подразнить своего спесивого собеседника.
– Ну, на вид – почти совсем как море, – пожал плечами мальчик, – Правда, я до этого дня никогда его не видел.
– Какого оно цвета, Карась!
На Карася Рене обиделся.
– Синего. Точнее – зеленовато-синего, – угрюмо засопел он.
– Хорошо, – потеплел старик.
– Почему хорошо? – не понял Рене.
Учитель ответил не сразу.
– Это воспоминание из моего детства. Чем глубже море под тобой, тем более синими кажутся волны. На мелководье, у берегов, они зелёные, с какой-то болезненной желтизной. Стоит отойти на глубину, они темнеют, приобретают голубовато-синий отлив. Люди называют такой цвет цветом морской волны. Но это неправда. Далеко-далеко от всех берегов, когда до земли не доплыть даже за неделю, морские волны приобретают свой настоящий, глубокий синий цвет. Тёмный, почти фиолетовый. Ультрамарин. Увидеть ультрамариновые волны удаётся не всем. Это большое счастье и большая беда.
– Почему? – оторопел Рене.
– Счастье – потому, что это очень красиво. Беда – потому, что эту красоту нельзя забыть. Ты можешь жить долго и счастливо. Вдали от моря, от воды. Но однажды утром море вдруг призовёт тебя. И ты встанешь и пойдёшь. Пойдёшь на зов, навстречу ультрамариновым волнам. Пойдёшь потому, что в тебе не будет желания сопротивляться. Потому что единственное, ради чего стоит жить, за что бороться – это красота… Я не могу увидеть это снова. У меня больше нет глаз. Поэтому я и спрашиваю тебя, – речь старика становилась всё более неразборчивой, всё более безумной, – Ещё раз. Хотя бы раз… снова почувствовать… сопереживать… это удивительное ощущение единства… общности… с настоящей… морской волной…
